Марш Акпарса - Аркадий Крупняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И потом:
— Скушно мне с вами, бояре. Хочу псовой охотой тешиться. Ныне псарей у нас и полсотни не набрать, а мне надо больше.
У Шуйских на лицах просветление. Царь сам от власти бежит, пусть тешится охотой хоть до светопреставления, дума решила денег на увеличение псарни не жалеть.
Прошел год. В Кремле чистота — нигде ни соринки, на кремлевских улицах и площадках ходят свирепого вида мужики с метлами. На царской псарне собак стало более тысячи, а псарей двести, а то, пожалуй, и более.
«Сидение царя с бояры» началось сразу после завтрака. Грановитая палата по сему случаю натоплена жарче, чем в иные дни. Прежде сидение начиналось так: соберутся бояре в палате, договорятся меж собой о чем им надобно, потом зовут государя. А иногда и не зовут. Да и зачем звать, если и при царе совета его не спрашивают, а часто в спорах и совсем забывают о нем.
Сегодня бояре раскрыли рты от удивления: царь сам позвал их на сидение. Степенно вошли и сели на самое высокое, почти вровень с троном, место князья Шуйские: Иван, Андрей и Федор. Эти — первосоветники думы. Чуть ниже них советники — бояре Шкурлятьев, Иван Шемяка, Иван Турунтай да Алексей Басманов. Еще ниже—Фома Головин, Юрий Темкин и другие бояре. Митрополит Макарий—по правую руку, с троном рядом.
Не многие бояре заметили перемену в государе: он был необычно бледен, в глазах блеск, на бояр глядит прямым смелым взглядом.
Боярин Андрей Шуйский хотел было, как и прежде, сказать первое слово, но не успел подняться — царь жестом остановил его:
— Князь Андрей Михайлов, сколь мне ведомо, у нас седни на думе иноземные дела. А сими делами ведает Посольский приказ, в коем главой Иван Турунтай-Пронский. Твое слово, князь Иван.
Опасливо поглядывая на Шуйских, поднялся князь Турунтай, развернул свиток, начал говорить:
— За минулые четыре месяца побывали на нашем вздворье четыре посла. Первый был мурза Куслубек от хана из Астрахани с грамотой, и пишет тот хан, чтобы князь великий был с ним в дружбе. В третью неделю святого поста был посланник Аксеит от крымского хана Саип-Гирея, а пишет Саип-Гирей о крепкой дружбе. Осенью пришли наши послы от Жигмонта, короля польского, с перемирною грамотою за королевской печатью, и еще были валахские послы от воеводы Крестовладовича с просьбою.
— И порешили мы...— начал с места Андрей Шуйский, но царь снова осадил его:
— Когда спросят твоего совета, скажешь.
Мохнатые брови Шуйского взметнулись вверх, он глядел на Ивана гневно. Бояре зашумели, по палате рассыпался грозный рокот. Иван Шуйский вскочил с места и, вытянув шею к трону, язвительно выкрикнул:
— Уж не твоего ли наушника Федьки советы будем слушать?!
Федор Воронцов спокойно встал и также спокойно заметил:
— Советы давать я, может, и не гож, а вот спросить князя Ту- рунтая хочу. Скажи, Иван, сын Пронский, отчего бы это астраханский и крымский ханы на дружбу так щедры? Сколько мы таких послов уж видели, а орды крымские и ногайские доселе терзают наши окраины. Ты думаешь, мы не знаем, чего ради он грамоту послал? Знаем. Золотом государевой казны эта дружба куплена. Да и дружба ли? Пока откуп не послан, на рубежах земли тихо, как золото послали, так и начинается снова грабеж наших вотчин. От этого казне не польза, а истощение, да позор на государя нашего кладем.
— Врешь, неумытое рыло!— завопил Федор Шуйский.
— Князь Федор Иваныч, умолкни!—сурово сказал молодой царь и, подавшись вперед, кивнул на Воронцова:—Разве он неправду изрек? Разве не сделали нас, бояре, жертвой и посмешищем неверных? Хан крымский дает нам законы, царь казанский нас грабит и обманывает, а мы сидим здесь и хвалимся своим терпением перед ханами; они терзают отечество наше. Посольский воевода! Прочти, что написал нам Саип-Гирей уже после грамоты и дружбе?
Князь Турунтай суетливо вынул из рукава грамоту и начал чи- I а п., запинаясь:
— «...У меня больше ста тысяч рати: если возьму в твоей земле по одной голове, то сколько твоей земле убытка будет? А сколько моей казне прибытка? Вот я иду—будь готов. Я не украдкой иду...»
И какой ответ на сие дерзкое письмо дан? Ну, что молчишь? Князь Андрей, говори. Вот теперь твое слово.
Бояре решили и послали в Крым посольство с дарами и с
указанием не трогать казанского царя...
Не трогать, говоришь? А чьим именем посольство будет твориться?
Твоим, государь,— ответил за Шуйского Федор Воронцов.
— Моим? Я о сем посольстве первый раз слышу. Как же вы без моего ведома...
Иван поднялся с трона, встал на ковер и гневно крикнул:
— Казань не трогать?! Значит, смиренно терпеть, глядя, как хан казанский, подобно Батыю, опустошает галичские, муромские, владимирские, устюжские, вятские и вологодские земли? Какая вам, бояре, корысть от того смирения?
— Корысть есть, государь!— Воронцов посмотрел на Шуйских и добавил:— На минувшем сидении без твоего ведома дума отрешила выделить хану даров на восемьдесят тыщ, а посольство увезло только шестьдесят тыщ. Остальное, пока несли от казны до посольства, повытряслось. В чьи карманы — неведомо. Может, к Шуйским. Посольство-то наряжали они.
Шуйские вскочили все трое разом, закричали:
— Ах ты, пес смердящий! Да ты считал посольские дары?
— Выходит, мы воры? А ты поймал, беспортошник?
— Пусть докажет! Пусть докажет!
— И докажу,— Воронцов, как и раньше, говорил спокойно.— Князь Юрий Темкин сам во хмело хвалился, что он вместе с Шуйским погрел руки на посольских дарах.
— Лжешь!—Темкин побежал к Воронцову и, по-петушиному прыгая вокруг него, повторял:—Лжешь ведь! Лжешь!
Воронцов, отмахиваясь от наседавшего на него Темкина, нечаянно толкнул его в плечо.
— Ах, ты —драться?—взвыл Темкин.— На боярина руку поднял, ирод!—И, широко размахнувшись, он с силой ударил Воронцова по лицу. Из носа хлынула кровь. Что-то звериное проснулось в сердцах Шуйских: увидев кровь, они бросились на Воронцова, повалили его и остервенело стали бить по щекам, по голове.
Драка в думе для молодого государя — не новинка. Такие потасовки он даже любил и смотрел на них с наслаждением, взобравшись на трон с ногами. Но сейчас били его любимца за правдивые слова, и потому Ивану нужно было остановить бояр. Он крикнул, но на это не обратили внимания—Воронцова волокли к выходу.
— Владыка, останови их!—Иван повернулся к митрополиту Макарию и указал на дверь...
Макарий с похвальной для его возраста поспешностью побежал по палате, волоча мантию по каменному полу. Князь Фома Головин, увидев владыку, понял, что он спасет его давнего недруга Воронцова, и бросился наперерез. Но не успел. Макарий пробежал мимо, и перед Фомой мелькнул хвост белой мантии. Головин наступил на этот хвост. Митрополита.дернуло назад, раздался треск, мантия порвалась,и владыка растянулся на полу. Тогда Иван подбежал к Макарию, поднял митрополита, посох и, догнав
Андрея Шуйского, тянувшего свою жертву через порог, ударил его посохом по шее.
Шуйский выпрямился, схватил Ивана за подмышки, прижал к окну и, обдав запахом чеснока, прохрипел:
— Ты кого, молокосос, бьешь? Да я тебе в деды гожусь. Да я из тебя весь дух выбью!
Иван взглянул в окно и увидел на крыльце братьев Глинских. Они ждали знака. Только тут вспомнил про них перепуганный царь. Он пнул Шуйского в живот и, отскочив от него, махнул рукой.
В палату ворвались Юрий и Михаил Глинские, с ним десяток псарей.
Иван быстро прошел к трону и, указав на Андрея Шуйского, спокойно произнес:
— Вора и убийцу Андрюшку взять.— Потом, когда псари схватили князя, добавил:—Псам его на растерзание.
Шуйские бросились к Андрею на выручку, но поздно: за плечами у каждого стояло по три дюжих псаря.
Бояре, перепуганные неожиданным поворотом дела, робко стали рассаживаться по своим местам. Украдкой поглядывали они в окна, их еще более сковывал страх: на кремлевском дворе десятками ходили вооруженные псари и наземники. Царь сидел на троне н молчал. Молчали и бояре.
Гулко прозвучали спешные шаги по ступенькам крыльца, и в палату вбежал Юрий Глинский.
— Прости, государь. Слуги твои верные, но неумелые переусердствовали: вора и убийцу Андрюшку Шуйского, не доведя до места, разорвали. Как повелишь поступить с ними?
— От имени моего их пожалуй. А Юрку Темкина, поднявшего руку на честного князя Федора,—на плаху.
Глинский махнул рукой в сторону Темкина. Псари увели его.
