Марш Акпарса - Аркадий Крупняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мурза вскочил на коня, скрипнул зубами, рванул удила. Конь взвился на дыбы, Япанча поднял руку, погрозил нагайкой, и скоро лес поглотил двух всадников.
До глубокой осени жил Чкаруэм тревогой, ожидая набега Япанчи. Но мурза не появился. Потом узнали, что молодой русский царь пошел на Казань войной, и все войско Япанчи ушло в сторону Свпяти.
Урожай овса был убран без помех, и на осеннем празднике черемисы впервые пекли коман мелна из своего хлеба.
ТРЕТИЙ ШАГ САФЫ-ГИРЕЯ
«Поистине, все в руках аллаха всемогущего, и нет иных повелений, кроме его воли»,— так думал Булат, размышляя о превратностях своей судьбы. Истинно сказано: «Велик аллах, и только он управляет судьбами правоверных».
Думал Булат, что встал он близко к трону, но пришел на Казань Сафа-Гирей вторично — и куда девалась власть покровительницы Сююмбике? Смёл ее с трона Сафа, и если бы не ум и красота великолепной, влачить бы ей горькую судьбу в ногайских
степях.
Сумела несравненная Сююм покорить сердце Сафы — и снова она у престола, а он, Булат, кому было обещано так много, опять с покорностью выслушивает повеления хана.
- Думал Булат, что был он близко у сердца прекрасной Сююмбике, а, выходит, ошибался. Только Алим Кучак-оглан люб царице, только его одного не забыла она, став пятой женой Сафы- Гирея.
Думал Булат, что не вспомнит его Сююмбике никогда, и снова ошибся. Еще раз позвала к себе Булата царица и так же, как в старое время, ночью. Так же встретила его с лаской и так же начала говорить тайные речи.
— О славный эмир, ты несправедлив ко мне, забывая бедную и униженную Сююмбике,— жалобно проговорила она, встречая его на пороге своих покоев.— Где обещанная тобою опора, помощь в моих делах?
— Я всегда твой раб, моя царица. Ты забыла меня — я молчал, ты позвала — я пришел. Приказывай — я сделаю все.
— Много сказать тебе надо бы, да время стоит над нами — тебе быть здесь долго нельзя. Слушай. Настала пора выгнать Сафу из Казани. Я узнала тайную весть: Сафе из Крыма обещанных войск не дают, ногайские джигиты послушны только мне, и теперь Сафа-Гирей сидит, стреноженный страхом. Поднимай казанцев — и мы вместе выгоним Сафу.
— А потом? Сможешь ли ты с ногайцами удержать трон?
— Не смогу. Пока попросим на престол Шах-Али. Он с русским царем пока трон наш поддержит, крымцев не пустит.
— Если мы выгоним Сафу, то зачем звать Шах-Али? Русские знают, что я их друг и поддержат меня как хана.
— Ты знаешь молодого царя Ивана?
— Нет, еще не видел.
— Лучше Шах-Али для него друга нет. Позволит ли он быть на Казани кому-либо, кроме Шах-Али? И потом: Шах-Али нам все равно житья не даст. Лучше пусть он с честью умрет в Казани.
— Твой разум велик. Я иду собирать моих друзей.
— Готовы будьте. Когда пора придет, я позову тебя. Иди.
Идет Булат по Казани, ничего не видит вокруг, не слышит. Думу думает. Почему Сююмбике его ханом сделать хочет? Ужели Алима разлюбила? Может, хитростью погубить Булата хочет? Сколько времени не звала, а тут позвала. «Ах, будь что будет! — решает Булат.—Все в руках аллаха».
И снова ошибся Булат. На этот раз судьба его была в руках шайтана. Что до этого произошло, он не знал, не знал, что дошли
до хана тяжелые вести. Первая весть — собирается молодой русский царь в поход на Казань, и Шигалей поведет самую большую рать. Сафа-Гирей боится Шигалея: воин он опасный, все слабости Казани знает. Ненавидит хан Шигалея, клянет его до пены на губах.
И Сафа позвал к себе Кучака и самых близких беев, чтобы посоветоваться. Позвав, сказал прямо:
— Ш ах-Али надо убить!
— Как убить? — думают беи и мурзы.— Если послать воинов в Касимов, где живет хан Шигалей, то русские их поймают в пути.
— Отравить,—предложил кто-то.
— Если можно было бы, давно бы отравили. Осторожен Шах- Али. Чужих к себе не допускает, за стол садится—сперва слуг кормит. Спать ложится — сперва под одеяло постельников кладет. От людей — вроде бы постель греть, а на самом деле узнать: может, посыпали кошму ядом или вдруг впустили змею.
Думали-думали, так ничего и не придумали. Кучак сказал напоследок:
— Надо готовиться к встрече русских, а Шигалея убить пока не только нам, но и шайтану не под силу. Поеду к черемисам, убью Аказа и его людей, про Москву забудут и думать.
Когда все ушли, Сафа-Гирей вспомнил слова мурзы про шайтана и улыбнулся: «Где шайтану не под силу, туда посылают женщину». Гирей переоделся и пошел на женскую половину дворца, в покои Сююмбике.
— Да благословит аллах твои шаги, которые приводят тебя в мою обитель,— сказала Сююмбике, поклонилась хану и усадила его на мягкое ложе. Сама села чуть поодаль, как и полагается сидеть пятой жене хана.
--Я бываю на твоем пороге больше, чем у всех четырех жен. Ноги сами несут меня в твои объятия,— сказал хан.
-- Мой повелитель устал сегодня? Говорят, два важных дела
решал он на малом совете?
— Кто говорит? Совет прошел только что, и никто ничего не может знать о нем.
— Но совет не был тайным?
— Нет.
— А все, что не тайное, значит, явное.
-- Не будь я Сафа-Гирей, если шайтан не приходится тебе братом! Ты даже знаешь, о чем мы говорили?
— Догадываюсь, свет моей души.
— Мы не могли придумать, как...
— Как убить хана Шах-Али,— закончила Сююмбике.— Мало думали, великий хан. А Шах-Али убить не так уж трудно.
— Как?
— Пусть сторонники Москвы — Булат, Чура, Беюрган и Ка- дыш — выгонят тебя из Казани...
— Да отсохнет твой язык — что ты говоришь!
— Выслушай до конца. Пусть они поднимутся на тебя, и ты для отвода глаз повоюешь с ними немного и уйдешь куда-нибудь из Казани, ну, пусть на камские берега. Пока ты там будешь охотиться и собирать ясак, Булат и Чура пусть попросят на царство хана Шах-Али. Царь Иван пошлет его в Казань, а остальное сотворится с помощью аллаха. Ты приедешь как раз на похороны ненавистного тебе Шах-Али.
— А если сам Чура займет трон?
— Я остаюсь здесь, Алим Кучак-оглан останется здесь, и все будет как надо, блистательный.
— Твой совет заслуживает моего внимания. Я подумаю,— медленно ответил хан и задумался.
— Слышала я, что горная черемиса отходит к Москве?
— Этому не бывать! Кучак убьет Аказа...
— Прежде, чем принять совет Кучака, ты, хан, как меч, заостри свой разум.
— Разве Кучак сказал плохо?
— Может быть, хорошо, но не умно, свет очей моих. Черемисоз ты знаешь — они упрямы. Мурза убьет Аказа, это только озлобит их, и они пошлют Янгина.
— Мурза убьет и его!
— Пока он ловит Янгина, в Москву уйдет сотня послов. Всех черемисов не перебьешь... Не лучше ли мурзе послать туда джигитов, пусть они займут все дороги во все стороны и до зимы не пропустят по ним ни одного черемисина. Пусть во все глаза следят за Аказом и его друзьями, пусть не дают собирать совет старейшин, и тогда послы не уйдут.
— Ты говоришь — до зимы?
— Когда встанет Волга и начнутся морозы, ни один черемисин не отважится на такой длинный путь.
— Я все думаю, отчего Аказ верно служить Казани не хочет, почему к Москве тянется. Сколько раз в Казань звал его, не едет, н парод его не покорился нам.
Сююмбике села рядом с мужем, сказала:
— Уже много лет Горной землей владеет Кучак, и в этом весь ответ. Если с тобой, великий хан, мурза гибок и тверд, как сабля, то с черемисами он прям и злобен, как меч. Чуть что не так — (жечь, одно слово против — убить. Вместо того, чтобы приблизить Аказа к себе, он отнял у него невесту, вместо того, чтобы успокоит! народ, он осквернил их мольбища. Поверь, владычный, черемисы еще терпеливы, другие давно бы перешли к Москве.
Хан, развалившись на софе, слушал жену, закрыв глаза. Он молчал долго, думая о Сююмбике: «Я сначала видел в ней только хитрость змеи, но теперь понимаю, что в ней есть мудрость владыки. О аллах, как щедро наградил ты эту женщину достоинствами! Ее советы всегда хороши»...
Ныне царский летописец из молодых.
Он вносит в книгу по приказу царя все дела государевы чуть ли не ежедневно.
В ту пору, когда царь переехал на длительное моление во Владимир, в Царственную книгу записано:
«Во Володимере января 17 приехал к великому князю из Казани Рудак Булатов с грамотою.Казанцы Беюрган-сеит, Кадыш- князь и Чура Нарыкович писали в грамоте, что Сафкирея-царя с Казани согнали, а крымских людей многих побили».
