Китай, Россия и Всечеловек - Татьяна Григорьева

Естественно, картина мира, где все согласуется, не теряя себя, не могла не сказаться на законах искусства. «Пейзажная живопись возникла в Китае задолго до ее появления в Европе, – напоминает Уоттс, – именно благодаря порядку ли… которое следует понимать как органический порядок, отличающийся от механического или юридического порядка, который сверяют по книге. Ли — это несимметричный, неповторяющийся и нерегулируемый порядок, который мы обнаруживаем в структуре движущейся воды, в очертаниях деревьев и облаков, в кристаллах изморози на оконном стекле или в камнях, разбросанных по песчаному берегу моря» [281] (фракталы синергетиков). Естественно, если мир – единый живой организм, где все самоорганизуется, к нему неприложим метод анализа и синтеза. Целостная картина предполагает целостный подход невторжения в живую Природу. Целостный метод познания даосы называли Недеянием. «Мудрец вдыхал и выдыхал эфир инь-ян, а вся масса живого ласково взирала на его благое дэ, чтобы следовать ему в согласии, – сказано во 2-й главе «Хуайнань-цзы». – В те времена никто ничем не руководил, ничего не решал, в скрытом уединении все само собой формировалось. Глубокое-глубокое, полное-полное. [Первозданная] чистота и простота еще не рассеялись. Необъятная эта ширина составляла одно, а тьма вещей пребывала в ней в великом согласии. И тогда хоть и обладали знанием Охотника, его негде было применять».

Но тысяча лет прошло, а отношение к знанию или его добыванию не изменилось, хотя многое переменилось в жизни людей. У Чжу Си в комментарии к «Великому Учению» тот же ответ: знание приходит, если приведешь свое сердце в созвучие с сердцем другого. «Чтобы создать в себе знание, следует приникнуть к вещи и постигнуть ее закон. Ибо у человека есть духовное знание его сердца, у вещей Поднебесной – их закон… Когда усилия будут приложены в течение долгого времени, в один прекрасный день всё в вещах – их лицевая сторона и обратная, тонкое в них и грубое – всё, как озаренное светом, станет ясным для нашего сердца и в своей сущности… и в своем проявлении». [282]

Иная участь постигла западную методику, не только научную, но и художественную. В качестве примера хотелось бы еще раз привести размышления Павла Флоренского о прямой и обратной перспективе или об отсутствии внутренней устремленности у художников. Казалось бы, в «Обратной перспективе» Флоренский ведет речь о принципах живописи Средневековья, утраченных современным человеком, но фактически говорит о несвободе, пребывая в которой человек теряет себя. В средневековом искусстве нет пространственного единства, нет схемы эвклидо-кантовского пространства, сводящейся – в пределах живописи – к линейной перспективе и пропорциональности. При этом предполагается, что никаких форм в природе не существует, ибо вообще «не существует никаких реальностей, имеющих в себе центр и потому подлежащих своим законам». (То есть то, что китайцы имели в виду под внутренним центром – Ли, а если нет центра, то нет и самостоятельной сущности. Кстати, отец Флоренский отмечает, что у китайцев отсутствует прямая перспектива, как она отсутствует и в иконописи.) Прямая перспектива предполагает однородность пространства, его бесформенность – «отрицает и природу, и человека», признавая лишь «пассивный материал для заполнения схем».

Одномерное мышление, замыкающее человека, зауживает не только сознание, но выворачивает наизнанку жизнь. «Есть только два отношения к жизни – внутреннее и внешнее, как есть два типа культуры – созерцательно-творческая и хищнически-механическая». (Последняя привела к отрицанию культуры как таковой, к замене ее зрелищем, устрашающим человека, не утратившего инстинкт самосохранения.) Потому Флоренский и ратует за «обратную перспективу», внутреннюю цельность в едином духовном поле. Сторонники прямой перспективы видят лишь одну, «монархическую точку» – местопребывание самого художника, точнее, « оптический центр его правого глаза ». Правый глаз и объявляется «центром мира». Притом это «глядение (правым глазом) не сопровождается ни воспоминаниями, ни духовными усилиями». Поистине, каков человек, такова и жизнь. Мир воспринимается как «нерасторжимая и непроницаемая сеть канто-евклидовских отношений, имеющих средоточие в Я созерцателя мира, но так, чтобы это Я было само бездейственным… неким мнимым фокусом мира субъективность, сама лишенная реальности ». [283]

Такова конечная точка антропоцентризма: всякий надуманный центр не может найти себе места; содрогаясь от неуместности, теряет последние силы и сбивает других с Пути. Притом именно правый глаз доминирует, который связан с левым, рациональным полушарием; но левое не может обойтись без правого, чтобы не ослепнуть на оба глаза. Отпавшие друг от друга Инь-Ян – правое и левое полушария – неминуемо саморазрушаются. Но может ли однополушарный Творить Красоту, Культуру, сопричастную Логосу, а в них последняя надежда? Русские философы, предчувствуя беду, били в набат. Евгений Трубецкой предупреждал, к чему приведет вырождение культуры, – когда биологизм возводится в принцип, происходит отречение от всего человечного, что было в человеческой культуре. Но человек не смог подняться над собой – и получил две кровавые войны и революции, подорвавшие его веру в смысл жизни. Возвышенные идеи, подвиг самопожертвования не меняют дела, если человек себе не принадлежит. Неизбежно наступает кара – «Содом и Гоморра».

Итак, вернемся к китайским учениям о мире и о себе. Ничто не исчезает, со-существует, со-возникает (сян шэн); пребывая в невидимой форме, воздействует на текущие события и поступки людей. Все Ли уже пребывают в Тайцзи, как пребывает в нем изначальная Природа, «пять энергий», «пять постоянств», моральных свойств, присущих не только человеку, но лишь человек в состоянии осознать и претворять их. По закону Дао одно не может существовать за счет другого. Структурирующим началом для китайцев была не четверка, порождающая прямые углы, крутые повороты, а пятерка – символ подвижного круга – при наличии единого Центра. В пределах круга происходило вращение первоэнергий – в благоприятном порядке взаимоподдержки, в неблагоприятном взаимопреодоления, но не уничтожения (как у греков: «Огонь живет смертью земли, воздух живет смертью огня, вода живет смертью воздуха, а земля – смертью воды», Гераклит, фр. В 76). Ни одна из энергий не главенствовала, но все располагались вокруг Центра-Земли, сменяя друг друга в прямом и обратном порядке. Если наступала янская эпоха, время Огня, то нужно было вести себя сообразно, умеренно, в иньском духе, чтобы не удваивать Ян и не спровоцировать огненную стихию. Об этом «Книга Перемен».

По описанию знатока И цзина, сунского ученого Чжоу Дуньи (XI в.): «Беспредельное, и вслед за тем – Великий Предел. Великий Предел движется и рождает ян, в своем движении доходит до предела – и успокаивается, успокаиваясь же, он рождает инь. Когда покой доходит до предела, вновь возникает движение. То движение, то покой, – они коренятся друг в друге… Ян превращается, а инь гармонирует с ним, и они рождают воду, огонь, дерево, металл и землю. [Эти] пять ци располагаются в порядке, и тогда устанавливаются четыре времени года… Два ци отзываются друг на друга, и в их превращениях рождается десять тысяч вещей. Десять тысяч вещей постоянно рождаются, и превращения их неисчерпаемы». [284] Все это покоится в Тайцзи, потому и называют его Великим Единым, отождествляют с Сердцем-Разумом и с Духом: «Дух собирается в сердце, ци собирается в почках, формы собираются в голове. Формы и ци сменяются, а главное для них – дух…Дух – это главное в человеке. Во время сна – он в селезенке, во время же крепкого сна – он в почках. Во время бодрствования – он в печени, во время же сосредоточенного бодрствования – он в сердце». [285]

Дао-человек, пребывающий в Центре, сообщается с Духом-Шэнь. Забыв себя внешнего, находит себя внутреннего, истинного человека; достигает наивысшего, вселенского милосердия. Потому Лао-цзы и начинает 21-й чжан словами «Великое Дао и есть великое Дэ» – свершение человека, который ничему не противостоит, но все ведет к Благу (Шань). А Чжуан-цзы скажет: «Небо и Земля родились одновременно со мной; мир и я – одно целое».

Ли, сущность вещи, то, что делает ее Такой, в буддийском понимании, – в ее Таковости. Наверное, не без влияния буддизма сунские ученые сосредоточились именно на Ли, неповторимой душе каждой вещи. Если энергия Ци всеобща, имеет градацию – более тонкая, более грубая, – но не имеет индивидуального лица, то Ли индивидуально и всеобще, и в этом тайная сила его притяжения. Не зная Великого Предела, Запад пришел к крайним формам индивидуализма, который вместо свободы породил чувство отчаяния и бездомности. Иначе и быть не могло: всякая замкнутая система подвержена энтропии, саморазрушается.