Льдинка - Александр Варго

После обеда (если считать обедом кусочек сушеного мяса и твердый, как кусок бетона, сухарь) снова произошел конфликт.

Все началось с того, что Антон как бы не-взначай спросил, что все-таки они будут делать, если их не заберет самолет.

– У нас есть ружья, – сказал Дильс. – Можем пострелять птиц. Потом, нас наверняка уже хватились. Уж не знаю, где всплыл наш вертолет, но сюда в любом случае должны направить кого-то.

– Остров большой, Дильс, – сказал Костя.

– Большой, – не стал спорить тот, наливая себе чай. – Но я оставил записку на станции и указал, что с нами приключилось.

Дильс посмотрел на Тух-Туха и сказал, разведя руками:

– Ты уж извини, но тогда я про клад ничего не знал и в записке упомянул тебя. Я не мог поступить иначе.

– Дильс, – мягким голосом позвал его Тух-Тух.

Костя нетерпеливо заерзал.

– Может, если делать нечего, начнем делить то, что мы уже перенесли сюда? – спросил он, и было неясно, шутит он или говорит на полном серьезе.

Антон хмыкнул.

– Дильс, – громче сказал норвежец.

– Погоди, я не закончил. В крайнем случае, можно, конечно, вернуться на чилийскую станцию, но опять же, это пятнадцать километров, даже больше. Возможно, там уже люди. Чего ты хотел сказать, Тух-Тух?

И тут норвежец выдал такое, от чего все на мгновение потеряли дар речи:

– Никакой записки на станции нет, Дильс. Извини, но так получилось.

– То есть как это? – хрипло переспросил Дильс.

Тух-Тух миролюбиво поднял вверх ладони, словно давая понять, что сдается:

– Я не мог рисковать, чтобы за вами еще потянулся хер знает какой хвост, поэтому незаметно взял ее. А потом порвал и выбросил.

Невероятно, но в его голосе проскальзывали нотки сожаления! При этом он поспешил добавить:

– Поверьте: мне очень жаль, но у меня не было иного выхода. Я не позволю допускать к Белому Савану посторонних. Хватит и вас.

Дильс чуть не задохнулся от негодования.

– Тварь, – тихо произнесла Злата и отвернулась. Костя сидел и хлопал глазами, как глупая кукла с испорченным механизмом, Аммонит недвусмысленно поглядывал на свои крупные кулаки, на скулах заиграли желваки. Дильс неторопливо встал на ноги. Внешне он был спокоен, но все видели, что внутри у него все клокочет от ярости и какого труда ему стоило держать себя в руках.

– В конце концов, ваши люди с Большой земли тоже не дураки. Единственная станция, кроме вашей зимовки, – чилийская, и они наверняка после…

Закончить Тух-Тух не успел, потому что Дильс уже летел на него. Тух-Тух даже не пробовал защищаться, он просто стоял с преисполненным фальшивой скорби лицом, как всегда скрестив на груди свои огромные руки. Первый удар Дильса пришелся ему в губы, второй в бровь. Потекла кровь, неестественно заблестевшая в свете фонарей. Дильс продолжал молотить Тух-Туха, но тот лишь слегка уклонялся, не пытаясь перехватить его руку, не говоря уж о том, чтобы дать ему сдачи.

Наконец Тима, первым опомнившись, бросился отдирать Дильса от норвежца, спустя секунду ему пришел на помощь Артур. К тому времени под правым глазом Тух-Туха набухала ссадина, из брови и губы сочилась кровь, стекая в бороду. Но его лицо оставалось умиротворенным. Будто Дильс лупил не мошенника, а служителя церкви, который после первой оплеухи услужливо подставляет вторую щеку, бормоча о необходимости смирения.

– Как вы могли? – спросила Яна, в глазах ее стояли слезы, и Тима даже не сразу сообразил, к кому она обращалась. – Как?! Вы же все знали?

– Я не солгал насчет самолета, – твердо сказал Тух-Тух, когда все-таки оттащили от него брыкающегося Дильса. Из-за разбитых губ фраза прозвучала так, как будто он пытался торопливо прожевать горячую котлету и что-то говорить при этом.

– Да?! – крикнул в бессильной злобе Дильс. Он дернул руками, освобождаясь от объятий Артура и Тимы. – Сколько раз ты уже врал нам, недоносок?

– Как печально это слышать, – Тух-Тух изобразил на окровавленном лице кривую улыбку. – Люди, которых ты сделал богачами, называют тебя недоноском.

– Если бы не эти люди, ты бы дохлым валялся в сугробе, – внес свою лепту Антон.

– В таком случае, зачем вы поперлись к чилийцам? – удивленно спросил Тух-Тух. Он убрал с груди руки и стал вытирать лицо. – Сидели бы и ждали свой вертолет-пердолет… авось дождались бы… через месяц-другой. Если бы повезло, остались бы живы. Но с голой жопой, и до конца своих дней жили бы на свои гребаные гроши. Зато теперь вы можете купаться в роскоши. Ждите. Больше я вам ничего сказать не могу. Осталось и так немного.

– Ясно, – угрюмо сказал Дильс. – Самое паршивое, что ничего другого нам не остается. Ладно, но эта выходка будет стоить тебе дополнительных расходов.

На окровавленных губах Тух-Туха заиграла снисходительная улыбка.

Он собирался еще что-то добавить, но тут с места вскочила Злата. У нее был такой вид, что даже Дильс немного струхнул. Она выглядела как женщина, на глазах которой подвергают пыткам любимую семью.

– Вы… все слепы! Как вы можете верить этому сумасшедшему?! – задыхаясь, воскликнула она. – Он завел всех нас в волчью яму… Всех нас, а я предупреждала! Я…

– Злата, сядь! – рявкнул Дильс, даже не взглянув на жену.

– Нет уж, позволь, я договорю! Вы сами себе раскапываете могилу и пытаетесь улыбаться при этом! «Ах, мы нашли клад! Ерунда, что мы затерялись во льдах, авось кто-нибудь прилетит и найдет нас. Зато мы в окружении бриллиантов, пусть и подохнем среди них…» Неужели вы не понимаете, что мы в беде?! А золото, которое вы нашли, оно отравлено! Никогда сокровища не приносили людям ничего, кроме крови и несчастья!!

– Уйди, – жестко бросил Дильс. Злата с испепеляющей ненавистью смотрела на бесстрастно развалившегося Тух-Туха. Она стояла, непроизвольно сжимая и разжимая свои маленькие кулачки, едва скрывая изумление: аура над головой норвежца была бледно-серой, как скисшее молоко, а нить стала намного короче. Но она увидела и другое. Тух-Тух не лгал. Он правда ждал помощи, и оставалось только надеяться, что оставшееся время пролетит без приключений.

«Да, самолет-то, может, и прилетит, – сказала она про себя. – Вот только где гарантия, что мы улетим на нем?» Память услужливо подкинула одну из фраз норвежца, от которой так и веяло неприкрытой угрозой:

«… За мной прилетят четверо ребят, типа тех, которых вы видели в чилийской зимовке, все вооружены…»

Но это было пылью по сравнению с той гадостью, взгромоздившейся утром на ее грудь, и сердце женщины обдало холодом. А вдруг эта тварь опять приползет утром?

Видя, что норвежец принялся раскладывать спальник снаружи, Дильс спросил:

– Ты что, решил закаляться?

– Сомневаюсь, что после случая с запиской твои люди захотят спать со мной в одной палатке, – сказал Тух-Тух.

– Какое благородство… Это делает тебе честь. Но возиться с тобой, когда ты обморозишь свой перец с горошинами, никто не будет, так что полезай спать в палатку, – сказал Дильс.

Тух-Тух молча проглотил фразу насчет перца с горошинами, но все чувствовали, что ни одна пущенная шпилька им не забыта. Просто время расплачиваться за них еще не пришло.

– Этот Дильс простой как три копейки, – проворчал вполголоса Антон. – Тух-Тух небось не к нему в палатку полезет, а к нам.

Тима устало пожал плечами. К нам, к ним, какая теперь разница?

Яна уже спала, нервно вздрагивая во сне. Что она сегодня несла за чушь насчет увеличения веса? Тут можно только худеть, дураку ясно. Причем совершенно бесплатно.

Тима осторожно влез в свой спальник и попытался заснуть, но стремления Морфея заключить его в свои объятия никак не могли увенчаться успехом – его неотступно преследовали слова Златы. Он уже уяснил, что эта женщина обладает каким-то поистине фантастическим даром предвидения, и оставалось только удивляться, почему Дильс все еще упрямился как баран и в упор не видел очевидное. Другая сторона медали – у них действительно не было иного выхода. Недавняя буря была, по словам Дильса, самой сильной из всех, которые ему доводилось видеть, и это было весьма неприятным сюрпризом, хотя бы по той простой причине, что их поход на чилийскую станцию из-за огромного количества выпавшего снега теперь сильно усложнялся. Если говорить о возвращении на российскую станцию, то об этом он даже не мечтал: брести шестьдесят километров по заснеженной пустыне и так огромный риск, но делать это без еды и топлива – чистой воды безумство. Тух-Тух и втолковывал это все эти дни Дильсу. Тот был вынужден согласиться, не вступая ни в какие дискуссии. Его вообще в последнее время все больше и больше затягивало под влияние норвежца, и в разговоре с Тух-Тухом от него чаще можно было услышать «да», чем «нет», как было совсем недавно.

Теперь снега было столько, что даже добраться до чилийской станции было почти невыполнимой задачей, мало того, пурга время от времени принималась за свое, все больше и больше укутывая Белый Саван плотной снежной пеленой. Они оказались в ловушке, и сегодня вечером Дильс был вынужден полностью признать свое поражение.