Возвращение Матарезе - Роберт Ладлэм

– С чего ты взял? – спросил заместитель директора ЦРУ.

– Когда мерзавец совершал второй или третий заход, наши ребята открыли ответный огонь и, судя по всему, зацепили его за брюхо. Ничем другим это быть не может.

– Ну и?

– Краска относительно свежая. Отправьте этот кусок на завод «Сикорский». Быть может, удастся установить, что это был за вертолет.

– Я тебя все равно не понимаю, Брэндон.

– Конечно, тут все будет зависеть от везения.

– Что все?

– Машина, что бомбила и расстреливала нас, была перекрашена Матарезе. Выясните на «Сикорском», кто в течение последних полутора месяцев покупал или брал в лизинг боевой вертолет «Эм-эйч-60К».

– А я думал, ты полностью расстался с этим миром.

– Антония задала кое-какие вопросы. Один из ребят из СБР опознал ублюдка.

Камерон Прайс и Антония собрали личные вещи погибших и раненых – убитый чувством вины Скофилд отказался принимать участие в этом скорбном занятии. Закончив с неприятным, они присоединились к Брэндону и Фрэнку Шилдсу, которые вместе с подполковником Лесли Монтроз стояли у взлетно-посадочной площадки.

– В Северную Каролину нас будут сопровождать четыре «ф-шестнадцатых», два спереди и два сзади, – сказал заместитель директора, когда четыре бывших обитателя лагеря уложили свои вещи на борт вертолета.

Вертолет «Блэк хок» по крутой спирали поднялся в воздух. Шилдс занял место в кабине вместе с летчиком и штурманом, Скофилд устроился рядом со своей женой, и Прайс оказался вынужден сесть вместе с Монтроз. Эти двое первые минуты полета чувствовали себя неловко, не зная, что сказать друг другу. Наконец Камерон нарушил молчание:

– Я приношу свои извинения – я очень сожалею, что все так произошло.

– И я тоже, – холодно ответила женщина-офицер. – Неужели вы действительно позволили бы мистеру Скофилду убить меня?

– Непростой вопрос. Я считал вас виновной в воздушном налете… вероятно, в тот момент позволил бы. Погибли люди, многие были ранены. Я был вне себя от ярости.

– Наверное, на вашем месте я чувствовала бы себя так же. Я вас прекрасно понимаю.

– В таком случае, какого черта вы ни словом не обмолвились нам о том, в каком положении находитесь?

– Мне было сказано ничего не говорить – категорически приказано.

– Кто отдал такой приказ? Некий Томас Кранстон?

– Вижу, вы уже все знаете. Да, Томас Кранстон, властью, данной его шефом, президентом.

– Но почему?

– Потому что Кранстон не верил в то, что ЦРУ сможет надежно защитить лагерь. Как выяснилось, он оказался прав, вы не согласны?

– Мой хороший друг, который сейчас находится в кабине, мучительно переживает по этому поводу. Он не находит себе места.

– Они повсюду, мистер Прайс, кто бы они ни были! Они повсюду! И мы не можем их видеть, не можем найти!

– И вы не знаете, кто эти люди?

– Я знаю только то, что мне звонят из Каира, Парижа и Стамбула и пугают жуткими вещами, которые могут произойти с моим сыном! А как бы вы поступили на моем месте?

– В точности так же, как вы, дорогая миссис Монтроз. По возможности, обратился бы на самый верх, минуя безвольную, дырявую середину.

– Кранстон рассказал мне о среде, находящейся над разведывательным сообществом или, если вам так больше нравится, под ним, способной на самые страшные преступления. Я мать, я хочу вернуть своего сына! Его отец погиб, сражаясь за родину, и кроме него, у меня больше никого не осталось. Если даже я и не смогу его спасти, то, по крайней мере, умру с сознанием того, что сделала все возможное. Собственная смерть меня не пугает. Я солдат, я готова рисковать своей жизнью. Вот почему, хвала господу, я смогла подняться на самый верх. Вы работаете в зараженной организации, мистер Прайс, и я, для того чтобы вернуть своего мальчика, буду действовать в обход вас. Мы с моим мужем и так принесли достаточные жертвы!

– Можно мне сделать одно предложение? – спросил Прайс, дождавшись, когда эмоции несколько утихнут.

– Я прислушаюсь к любому совету, если он будет исходить от того, кого я считаю одним из своих.

– Я на вашей стороне, подполковник Монтроз. Как и Фрэнк Шилдс, как и супруги Скофилды.

– Не сомневаюсь, вы будете идти вместе со мной – до тех пор, пока нам по пути.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– У вас свои задачи, и вам приходится думать о том, чтобы прикрыть свою задницу – выражаясь мягче, сохранить свою репутацию. Передо мной же стоит одна-единственная цель – добиться благополучного возвращения сына.

– Вовсе не собираюсь с вами спорить, – тихо промолвил Камерон, – и у меня даже нет такого желания, но, по-моему, со своими обязанностями в лагере вы справлялись как нельзя лучше. Хотя это и не была ваша первостепенная задача.

– Томас Кранстон предупредил Эва Брэкета, что одно может быть связано с другим, поэтому они вдвоем добились моего назначения в лагерь.

– Может быть связано? И это все, что вам известно?

– Мне известно только в самых общих чертах о существовании некой террористической организации, заинтересованной в устранении вас и супругов Скофилдов, в первую очередь, мистера Скофилда. В подробности меня не посвятили, посчитав, что мне незачем их знать.

– И вы поверили в эту брехню? – сердито воскликнул Прайс. – Прошу прошения за свою речь, но это чистейшей воды брехня – пустые слова, если вам так больше нравится.

– В эту брехню, или в пустые слова, я поверила потому, что привыкла подчиняться приказам. Согласна, что в таком подходе также есть свои недостатки, однако плюсов в нем гораздо больше, чем минусов. Информация в руках человека неопытного или несведущего может быть очень опасной.

– Постарайтесь быть поконкретнее.

– По-моему, лучше всего эта мысль выражена в плакате времен Второй мировой войны: «Болтливые языки топят корабли».

– Даже если речь идет о тех, кто ведет эти корабли в море?

– Если им необходимо что-то знать, они это знают.

– А вам не приходило в голову, что если капитана хотя бы одного судна держать в неведении, он может наскочить на другой корабль?

– Не сомневаюсь, подобные соображения всегда принимаются в расчет… Но к чему вы клоните, мистер Прайс?

– Подполковник Монтроз, вы являетесь одним из ключевых игроков, и если у вас нет полной картинки… значит, вы должны ее получить. Я полагал, вы сами потребуете объяснений – после смерти Эверетта Брэкета, если точнее, его убийства. Как-никак, он ведь был вашим другом, близким другом. На вашем месте я был бы переполненным горем и злым как черт.

– Мистер Прайс, я скорблю, но по-своему. Я потеряла мужа, вы не забыли? А что касается гнева, поверьте, он вот здесь… Так что у вас за предложение? Кажется, вы что-то говорили об этом.

– И вы только что укрепили меня в мысли любыми средствами убедить вас принять его.

– Прошу прощения?

– Четкое выполнение приказов, от которого вы в таком восторге… так вот, все это было самым грубым образом нарушено и растоптано. Имеется договоренность о встрече с участием меня, Скофилдов и Кранстона; на этом настоял Шилдс. Но вас на ней не будет.

– Вот как? – В глазах Лесли отразилось непроизвольное подозрение, тотчас же сменившееся соглашением с неизбежным.

– Лично я считаю, вам обязательно нужно присутствовать на этом совещании, – тихо продолжал Камерон. – Повторяю, вы являетесь одним из ключевых игроков, у которого на карту поставлено очень много. И вы должны видеть общую картину, а не отдельные, разрозненные фрагменты. Иногда стремление довести число посвященных до абсолютного минимума доходит до абсурда, когда левая рука перестает знать о том, что делает правая. Поверьте, мне самому доводилось бродить в потемках, и я знаю, что это такое. Вы должны присутствовать на совещании.

– Тут я ничего не могу поделать, – деланным небрежным тоном произнесла Монтроз. – Решение принял советник президента Кранстон. Не сомневаюсь, у него были на то причины.

– Совершенно глупые. Его беспокоит то, что вами движут личные чувства. Он боится, что вы можете сломаться.

– Мне очень неприятно, что он так обо мне думает.

– И мне тоже. Но еще больше мне не нравится то, что Кранстон фактически сводит на нет ваш возможный вклад в общее дело.

– Чем же я могла бы помочь?

– Все зависит от того, что именно говорят вам звонящие. Вы не смогли записать хотя бы один из разговоров?

– Нет. Те, кто мне звонит, а это разные люди, предупредили меня, что у них есть оборудование, способное определить наличие звукозаписывающей аппаратуры, и если подобная аппаратура будет обнаружена, последствия будут самыми суровыми. Однако все до одного разговоры дословно отпечатаны у меня в памяти и, кроме того, записаны в блокноте, который хранится в сейфе у меня дома.