Ребекка с фермы «Солнечный ручей» - Кейт Уиггин

— Это я только на вид домработница, — сказала Ребекка, и в ее глазах мелькнула озорная искорка. — А на самом деле я принцесса. По государственным причинам я вынуждена маскироваться. Король и королева, которые сейчас сидят на моем троне, очень стары, и положение их ненадежно. В ближайшее время они отрекутся от трона в мою пользу. Это не такое уж большое королевство, но больших монархий на земле осталось мало. Так что не ожидай увидеть трон из золота с драгоценными камнями. Скорее всего, он будет из слоновой кости, а спинка будет украшена павлиньими перьями. А у тебя будет удобное кресло рядом с троном, и множество рабов станут выполнять любое желание «вашей светлости».

Аурелия мысленно улыбнулась. Обмануть ее Ребекке не удалось, а вот успокоить — пожалуй.

— Хотелось бы мне, чтобы ты не слишком дожидалась твоих тронов и королевств. И чтобы я дожила — поглядела на них. Но жизнь тяжела и груба, дочка. Одна калека на твоем попечении в кирпичном доме, другая — тут. Обе мы тебя связали по рукам и ногам, не говоря уже о Дженни, Фанни и Марке. Хорошо, что тебе досталось от отца умение быть или казаться счастливой. А может, он успел тебя этому научить. Он и меня пытался научить…

— Мамочка, — воскликнула Ребекка, обхватывая руками материнские колени, — но то, что мы существуем в этом мире в такой день, как сегодня, разве одно это уже не радость? То, что мы видим, чувствуем, что-то делаем, о чем-то думаем? Когда тебе было семнадцать, разве ты не чувствовала, как хорошо просто жить на свете? Неужели ты забыла?

— Забыла. Да ведь во мне никогда не было столько жизни, сколько в тебе.

— Я часто думаю, — прошептала Ребекка, глядя в окно и пытаясь разглядеть что-то за кронами деревьев, — как было бы ужасно, если бы я вообще не появилась на свет. Вот представь себе, что родилась Ханна, а потом сразу же Джон, а потом Дженни, Фанни и другие. А Ребекки не было бы у тебя. Это главное — быть живой. Я бы должна теперь многого бояться, а я не боюсь. Кто-то сильный отметает все мои страхи — как ветер. Ой, смотри! Там, в проходе между домом и амбаром, стоит Уилл. Нам письмо!

Глава XXX. Прощай, Солнечный ручей!

Уилл Мелвилл заблудился и пошел вместо дома к амбару. Ребекка махнула ему рукой в окно, и он передал ей письмо.

— С Мирандой, значит, все относительно хорошо, — радостно проговорила Аурелия. — Не то Джейн дала бы телеграмму. Скорее читай.

Ребекка распечатала конверт и прочла письмо, состоявшее из нескольких строк:

«Час назад тетя Миранда покинула этот мир. Если мама может побыть без тебя, приезжай сегодня же. Похороны не состоятся до твоего приезда. Она умерла внезапно и без мучений. Ребекка, я очень тоскую без тебя.

Джейн решила послать письмо, а не телеграмму, потому что с деньгами было совсем плохо. Она подумала и про то, что телеграмма стоит двадцать пять центов, а Аурелии пришлось бы заплатить еще пятьдесят за вручение.

У Ребекки побежали из глаз слезы, и она воскликнула:

— Бедная, бедная тетя Миранда! Никто не пришел утешить ее в последний час… И я не могла с ней проститься. Бедная тетя Джейн, все на ней одной. Но что я могу? Мне нельзя разорваться между фермой и кирпичным домом.

— Ты отправишься туда сию же минуту! — поднимаясь со своих подушек, проговорила Аурелия. — Даже если бы твой отъезд означал мою смерть, я сказала бы то же самое. Твои тети сделали для тебя то, чего я никогда не смогла бы сделать. Теперь твоя очередь отплатить добром и благодарностью. Доктор говорит, что у меня худшее позади, и я сама так думаю. Дженни уже многое умеет, а со дня на день приедет Ханна.

— Нет, мама, я не могу уехать. Кто же будет поворачивать тебя в кровати? — проговорила Ребекка, шагая по комнате взад и вперед, сжимая и ломая в отчаянии руки.

— Если взрослая женщина, мать семейства не умеет залезать на сеновал, то пусть помучается еще немного, поделом ей. Надень свое черное платье и сложи в сумку все необходимое. Я много бы дала, чтобы быть на похоронах сестры. Передай, я все забыла и простила ей те слова, что она говорила по поводу моего замужества. Ее поступки всегда были лучше, чем ее слова. Все свои грехи в отношении меня и твоего папы она искупила на тебе. Ах, Ребекка! — воскликнула Аурелия дрогнувшим голосом. — Я так хорошо помню, как она любила в детстве завивать мне волосы. А потом, когда мы стали уже взрослыми, она подарила мне свое лучшее платье из голубого муслина. Это когда папа сказал, что будет на рождественском балу танцевать со мной полонез. А ведь тогда ей хотелось, чтобы он и ее пригласил.

Аурелия опять откинулась на подушки и горько заплакала. Воспоминания смягчили ее сердце, и теперь в ее слезах было больше правды, чем в минуту, когда до нее дошла печальная весть.

На приготовление отводился всего час. Уилл должен был отвезти в Темперанс Ребекку и привезти из школы Дженни. Он же и предложил нанять какую-нибудь женщину, чтобы та смогла заночевать на ферме, если миссис Рэндалл станет хуже.

Ребекка сбежала с холма, чтобы напоследок принести ведро родниковой воды. И когда она, поднимая колодезное ведро из хрустальной глубины, взглянула на ослепительную красоту осеннего пейзажа, то заметила за ручьем группу землемеров. Похоже, они производили измерения под железную дорогу, которая должна была пройти через Солнечный ручей как раз в том месте, где образовался Зеркальный пруд. Сейчас на его поверхности лежали опавшие листья такой невиданной желтизны, какой не бывает даже у песка в пустыне.

Ребекка тяжело вздохнула. «Время пришло, — подумалось ей. — Я скажу «прощай» Солнечному ручью. И в Уорехам для меня навсегда закрыта дорога. Прощайте, милый ручеек, пригорки, луга! Вы увидите новую жизнь. А мы должны надеяться, мы должны говорить друг другу:

Возрастай и силы множь —Радуйся, что ты живешь».

Уилл Мелвилл еще раньше видел этих землемеров. Кроме того, он слышал утром на почте в Темперансе, что, возможно, миссис Рэндалл получит неплохие деньги от железнодорожной компании. Он был теперь в приподнятом настроении, потому что его ферма тоже располагалась вблизи от задуманной железной дороги, а значит, ее цена обязательно поднимется. Еще он подумал, что сердце его больше не будет сжиматься от стыда при мысли, в какой отчаянной бедности живут родные его жены. Теперь самое время Джону заняться своим образованием, потому что в скором времени он возьмет на себя обязанности главы семейства Рэндаллов. Думая обо всем этом, муж Ханны весело насвистывал, подъезжая с Ребеккой к почтовой станции в Темперансе.

Он лишь не мог понять, почему Ребекка так печальна и не перестает лить слезы. Ведь Ханна всегда представляла покойную тетушку Миранду вздорной и жадной старушонкой, смерть которой не должна бы вызывать такие сильные чувства.

— Не вешай нос, Бекки! — сказал он, высаживая ее на станции. — Увидишь, мама уже будет сидеть за столом, когда ты вернешься. И еще тебя ждет одна радостная весть: в скором времени вы переедете в какой-нибудь маленький домик рядом с твоей будущей работой. Мы с Ханной думаем, что это был последний несчастливый год в жизни вашей семьи.

И он поехал к жене, чтобы поделиться с ней радостными новостями.

Адам Лэд, который в это время как раз находился на станции, поспешил навстречу Ребекке. Но когда он открыл ей дверь, она даже не улыбнулась.

— У принцессы печальное утро, — сказал он, беря ее за руку. — Аладдин должен потереть свою волшебную лампу. Пусть явится раб и в мгновение ока осушит эти слезы.

Он держался столь легкомысленно, поскольку еще не знал о смерти Миранды Сойер и думал, что это дела на Солнечном ручье причиняют Ребекке такую боль. Он собирался обрадовать ее вестью, что ферма будет продана, а ее мать получит значительную компенсацию. Еще он собирался напомнить Ребекке, что хотя ей придется расстаться с домом своего детства, однако жизнь в такой глуши не удобна ни для нее, ни для ее одинокой мамы, ни для троих младших детей. Ему вдруг вспомнилось, как четыре года назад она сказала ему: «По-моему, ни один человек не может забыть то место, где жил в детстве». Как она сидела тогда на крыльце домика в Северном Риверборо и как потом свалилась в кусты сирени, когда он сообщил, что купит триста кусков «Розового» и «Белоснежного».

Однако по первым же сказанным ею словам он понял, что горе ее связано с чем-то другим. У нее был такой отсутствующий, печальный и заплаканный вид, что Адам лишь выразил ей сочувствие и попросил разрешения зайти в кирпичный дом, чтобы узнать, как она добралась.

Провожая Ребекку на поезд и прощаясь, Адам думал о том, что в печали и скорби она предстала перед ним как никогда прекрасной. Девушка казалась ему воплощением красоты и женственности. Правда, во время разговора он заглянул ей в глаза и понял, что это по-прежнему глаза ребенка. В сверкающей глубине этих глаз не было ни знания мира, ни опыта отношений с мужчиной, ни страсти, ни даже понимания, что такое страсть. От маленькой железнодорожной станции он свернул в лес. Ему захотелось прогуляться, пока не подошел его поезд. Иногда он присаживался под деревом, чтобы подумать, помечтать, полюбоваться красотой опавшей листвы. Он купил для Ребекки новое издание «Тысяча и одной ночи» взамен старой книжки, зачитанной и истрепанной. Это была одна из ее любимых книг.