Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

– С чем он способен смириться лишь после того, как смирится с гибелью своего наследника, – согласился с его доводами Хмельницкий. – Почему же вы не сообщили правителю Перекопа о том, о чем только что сообщили мне?

– Тогда с чем бы я явился к вам, полковник? С бурдюком кумыса? С запеченной под седлом кониной? Вы ведь уже разослали во все концы Украины своих гонцов, рядящихся под старцев, бандуристов, калек, бродячих философов и беглецов с турецких галер с одним-единственным призывом – вооружаться и идти на Сечь. Все, кто способен держать в руках оружие, – должны немедленно идти на Сечь или же создавать повстанческие отряды в своих селениях. Разве не так?

– Мы формируем казачье-повстанческую армию, – спокойно признал будущий гетман.

– Но тому, кто создает свою армию, чтобы воевать против Речи Посполитой, обязательно понадобятся союзники. Так приобретайте же его в лице Тугай-бея. Пусть это будет и не самый надежный союзник, зато самый близкий. Если он и не станет вашим искренним другом, то уж, во всяком случае, никогда не будет и самым страшным врагом. Вы не в состоянии будете воевать с Польшей, зная, что в спину вам в любой день может ударить орда.

– Реалии следует признавать, – задумчиво согласился Хмельницкий. – Назовите сумму, которой я должен отблагодарить вас за эту услугу – попытку сблизить меня с Тугай-беем.

– Я принадлежу к тем людям, которые и сами еще не разучились платить. Правда, не очень щедро. Вы же заплатите мне тем, что столкнете Тугай-бея с поляками, а значит, ослабите его орду.

Полковник улыбнулся и согласно покачал головой. Ответ заставлял уважать Карадаг-бея; плата оказалась не только высокой, но и изысканной.

– Надеюсь, вы в эту схватку ввязываться не собираетесь?

– Полюбуюсь тем, как она выглядит со стороны, – коротко, зло рассмеялся Карадаг-бей. – К тому же, если понадобится, я всегда смогу напомнить Тугай-бею, что спас его сына не кто иной, как я. Он обратится за подтверждением к вам, и вы не сможете не подтвердить моей правоты.

– Не посмею. Реалии следует признавать. Сейчас я прикажу казакам, чтобы они переправили вас на правый берег.

– Вот видите, оказывается, вы тоже не останетесь в долгу, – вновь рассмеялся Карадаг-бей. – Однако я окажу вам еще одну услугу, которую вы не сможете оплатить. Пришлю своего аскера, готового отправиться в Перекоп вместе с вашим гонцом. Это спасет казака от многих неожиданностей. Зовут татарина Перекоп-Шайтаном. Вам не знакомо это имя или, точнее, прозвище?

– Пока нет.

– Странно. У меня есть подозрение, что этот татарин давно служит не только мне, но и Тугай-бею. Я, конечно, казнил бы его…

– Зачем? Такие люди могут пригодиться в любую минуту, – перебил его Хмельницкий.

– …И все же я давно казнил бы его, если бы не подозревал, что подослали его не только ко мне, но и к Тугай-бею.

– Значит, послал его хан?

– Ни в коем случае. Добраться до ханского дворца давно стало мечтой Перекоп-Шайтана.

– Тогда польский король?

– Нет, его подослали вы. Именно вы, господин полковник.

Такого завершения разговора Хмельницкий явно не ожидал. Он немного помолчал, затем как можно спокойнее заверил Карадаг-бея:

– Возможно, чуть позже я раскрою секрет ваших подозрений. Вернее, мне его раскроют. Но только не сейчас, поскольку представления не имею, о ком идет речь. И вообще, как я понял, главная ценность вашей услуги заключается вовсе не в том, что даете проводника, – в конце концов, я послал бы таких людей, которые дошли бы и без него, а что советуете поставить дело так, чтобы Тугай-бей лично прибыл сюда, ко мне, для переговоров о выкупе сына. И забрал его только с моего благословения.

– Это заставит мурзу лишний раз поволноваться. Предстать перед вами в виде просителя – для прирожденного гордеца это будет непросто.

– Зато какая возможность посмотреть друг другу в глаза и поговорить о будущем Перекопа и Сечи!

– Не откажу себе в удовольствии присутствовать при этом, как бы невзначай оказавшись в вашей ставке. Перекопский мурза принадлежит к тем правителям, которых нужно заставить почувствовать ценность дара. Не в пример вам, он не способен к тонким размышлениям и напрочь лишен дипломатической прозорливости. Не в пример вам, подчеркиваю, господин генеральный писарь войска реестрового казачества, получивший образование в иезуитском коллегиуме.

4

Осень еще только охватывала предгорья польских Карпат пламенем золоченой листвы, она еще только осеняла окрестные леса паутинной тоской увядания и прощальными криками улетающих за горные перевалы птиц… И башни замка, венчавшего огромный лесистый холм, предстали перед уставшими путниками в золоченой оправе крон, над которой, подсвеченная голубым небосводом, сияла корона предзакатного солнца.

– Вам нравится этот замок, князь? – попридержал коня принц Ян-Казимир, указывая рукой на стены грубо, без выдумки сработанного из дикого камня архитектурного чудища.

– По мощи он вряд ли уступит многим другим укрепленным замкам, которые нам пришлось видеть на пути из Гданьска.

– Зато от других он отличается тем, что здесь мы, возможно, получим приют, не опасаясь при этом, что вино будет отравлено, а висящие на стенах в оружейных залах ружья станут стрелять в нас сами собой. К тому же местные рыцари, надеюсь, еще не научились вершить поединки из-за угла.

Гяур промолчал, но это не помешало ему по достоинству оценить юмор польского престолонаследника. После небольшой остановки в Варшаве, во время которой король сумел лишь несколько минут выкроить для того, чтобы, между приемами двух послов, принять еще одного иностранца, своего брата, они вновь несколько дней не спеша двигались по Польше как по захваченной врагом территории.

В замках и дворянских имениях их принимали по-разному. Одни холодно, поскольку были недовольны правлением Владислава, брата королевича; другие – враждебно, потому что были сторонниками восхождения на престол Кароля или Ракоци. Третьи попросту не собирались кормить такое полчище мужчин больше одного дня. Тем более что уже вовсю гуляли слухи о войне с Турцией и мощном восстании в Украине, и многие дворяне всерьез готовились к военным поставкам, а также к вступлению – кто в армию, кто в ополчение…

Но главное, что и в пути, и в Варшаве королевич находился под наблюдением каких-то людишек, и два неудавшихся покушения на него представлялись всего лишь «черными метками», вслед за которыми неминуемо должна была наступить расплата.

– Это за любовь к короне, – иронично прокомментировал Ян-Казимир выстрел, которым его удостоили во время охоты неподалеку от Варшавы. – Оказывается, я слишком близко подошел к ней. Значительно ближе, чем они рассчитывали. Как видите, князь Гяур, это весьма опасно.

В этот раз убить его пытались из ружья. Пуля угодила в луку седла, легко ранив при этом коня. Как опытный воин, кардинал воспринял покушение с философской уверенностью в том, что ни одна пуля, не предназначенная ему Господом, все равно в него не попадет.

В самой Варшаве в него тоже стреляли. Через окно. Но попали в статую рыцаря, возле которой, в полутемной комнатке, неподалеку с танцевальным залом, он целовался с одной из племянниц польного гетмана Калиновского.

– Мне еще только предстоит приближаться к короне, – ответил Гяур. – Но, очевидно, уже пора извлекать уроки.

– Не успокаивайте себя, любовь к трону излечению не поддается.

Хозяин замка «Вепрь», семидесятипятилетний князь Янчевский, приходился королевичу каким-то дальним родственником, у которого тот провел два года своего детства.

– И ты приехал? – встретил он королевича еще у ворот. Складки у рта бывшего полковника застыли, превратившись в суровые мазки аристократического высокомерия, а глаза не способны были погасить вспыхнувшей в душе князя горьковатой иронии.

– Извините, князь. Вас должны были предупредить.

– А меня действительно предупредили, что едет будущий король Речи Посполитой. Да только одного такого же бродячего короля я выпроводил из своей усадьбы всего четыре дня назад.

– Кого это, если не тайна?

– Твоего братца Кароля или же Карла-Фердинанда, как он любит теперь именовать себя.

Услышав это «выпроводил», королевич мельком взглянул на князя и стоявших чуть позади него Хозара и Улича. Как же ему не хотелось, чтобы в эти минуты они были свидетелями такой встречи.

– Значит, он тоже посещает аристократов, собирая голоса в будущем заседании сейма, – спокойно молвил королевич. – Хотя… ничего странного в этом нет.

– По мне, так лучше было бы свести вас здесь, у меня в замке, на рыцарской площади, чтобы окончательно решить, кому примерять корону и претендовать на этот злосчастный «вдовий трон», а кому получать божье отпущение грехов, – все с той же суровостью молвил Янчевский. И все еще непонятно было: впустит он гостей или прикажет закрыть перед ними ворота – настолько решительно был настроен старый сенатор, который, как со временем понял Гяур, будь он помоложе и посамолюбивее, тоже мог бы претендовать все на тот же «вдовий трон».