Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

– Мне пора.

Граф поднялся и помог подняться королеве. Они вновь прошли между двумя полупогасшими каминами «храма распятий», через официальную приемную, и оказались перед комнаткой, в которой королеву ждал ротмистр Кржижевский. Его присутствие королева обнаружила по легкому, предупредительному покашливанию.

– Я была настолько потрясена вашим рассказом, Брежи, что не удосужилась по-настоящему ужаснуться еще одному обстоятельству.

– Что, оказывается, Коронному Карлику тоже известно о вашем тайном посещении моего дома?

– Разве это не ужасно?

– Если учесть, что именно Коронный Карлик помог мне с обустройством ресторанчика для Гуго – не настолько ужасно, как бы нам хотелось это представить, королева. Все идет своим чередом. Причем по своему, по божьему, замыслу.

Часть вторая Рыцари Дикого поля

1

Храм стоял на каменистой возвышенности – отрешенный от всего земного, бездушно-величественный, высокомерно устремленный в небесную вечность.

Огромные черные камни его источали молитвы проклятых и раскаявшихся, готические окна-бойницы с презрением взирали на бренный мир, а потускневшие золоченые шпили восставали между землей и небом, словно последняя горсточка воинов-крестоносцев, пытавшихся отстоять непоколебимое святилище своих предков.

– Где он? – едва слышно спросил король, с огромным трудом поднимаясь по скальным ступеням подножия к вратам древнего храма.

– В келье, что находится в пристройке к храму, – ответил епископ, поддерживая короля под руку. С другой стороны Владиславу IV помогал его секретарь и порученец полковник Гурницкий.

– Почему не вышел встречать?

– Не велено обетом заточника. Он пребывает в той же келье, в которой когда-то вел беседы с Господом монах-заточник Анджей Мечник.

– Не монах, а рыцарь Анджей Мечник, – поморщился от боли король.

– Заточник настолько сдал, что довезти его до Варшавы уже было бы невозможно.

– Меня тоже довезли сюда только чудом, – с упреком возразил Владислав IV. – Нужно было посадить его в лучшую карету и везти.

Он уже второй год не оставляет пределов кельи. Мачур столько сделал для нашего края, стольких исцелил и стольким указал путь к Господу, что еще при жизни его почитают как святого.

– Насильно усадить и привезти.

– Вы ведь хотите услышать от него слова исцеления, а не слова проклятия, – не выдержал седовласый, но еще довольно могуче выглядевший епископ Тчевский.

– А возможно, уже отпущение грехов, – озлобленно огрызнулся король. – Не терпится, святой пастырь?

Мачур встретил их, сидя на ложе из сосновых балок, положенных на уступы в двух поросших мхом поморских валунах. У противоположной стены, в небольшом камине, едва теплилось пламя угасающего костра, по сторонам которого стояли два вытесанных из серых каменьев распятия. Келья оказалась довольно просторной. Между камином и ложем стояло широкое каменное кресло, в которое отшельник обычно усаживал желавшего исцелиться.

– И ты тоже пришел, король? – задумчиво проговорил Мачур, искореженным пальцем указывая на каменный трон. – Давно жду тебя, давно. Садись в этот святейший из тронов, называемый «троном обреченных». Коль уж хватило мужества посетить мою скорбную обитель.

Прежде чем повиноваться, Владислав IV внимательно присмотрелся к колдуну и врачевателю. Двое стражников услужливо наклонили факелы.

Мачур выглядел приблизительно так, как, согласно описаниям, и должен был выглядеть. Совершенно не похожий на обычных польских старцев. Растительности лицо его не знало. Голова отсвечивала бронзовой желтизной, мало напоминавшей серую тленность заточника-славянина. Нос – длинный, прямой – начинался прямо со лба, врастая в него чуть выше переносицы; смуглые, худощавые, без единой морщины, щеки… Что еще поразило короля… – что огромные миндалевидные глаза монаха-заточника, казалось, совершенно не реагировали на близость факела, оставаясь все такими же спокойными, не расширенными, погруженными в полынью самосозерцания.

Вся одежда Мачура состояла из холщовой рубахи и таких же серых холщовых брюк. Одна из легенд гласила, что одежду эту Мачур не стирал уже который год, однако она не знала ни грязи, ни тленного запаха пота. Воздух в келье тоже оставался сосново-чистым, ибо отшельник очищал его своим пречистым духом.

Король не знал, готовили ли епископ и Мачур эту келью к его посещению, но мог засвидетельствовать, что от одежды затворника действительно исходила прохладная лесная свежесть, настоянная на ароматах луговых трав и сосновой живицы.

– Садись, земное величество, садись, – с вежливой бесцеремонностью напомнил о своем приглашении Мачур. – Не ко мне лицом – к огню. А ты – обратился к секретарю монарха, – бессловесно стой у входа и выполняй все, что тебе будет приказано. Не правителем твоим, а мною.

– Выполняйте, полковник Гурницкий, – подтвердил его право на власть король. И сам тоже послушно опустился в указанное ему кресло, вытесанное из глыбы камня-ракушечника, чтобы безвольно, загипнотизированно уставиться на пламя. Он ждал дальнейших повелений, однако Мачур молчал; причем сама тишина, которая охватила келью, воздействовала на него гипнотически.

Шло время.

Король бездумно смотрел на огонь, осознавая, что пламя подступается к нему все ближе и ближе. Через секретаря Мачур подал королю кружку с какой-то жидкостью. Тот безропотно, не произнеся ни слова, выпил.

Ему стало жарко. Он расстегнул и спустил с плеч подшитый мехом кунтуш. Но это не спасло его. Так, объятый пламенем, он погрузился в полусон-полузабытье.

Время сгорало в огне вместе с ним. Король очищался в нем от гнева, зависти и болезней.

Привалившись спиной к каменной спинке и глубоко осев, он какое-то время витал в пространстве, наполненном какими-то странными тварями, лицами давно умерших людей, которых он узнавал и которые тоже легко узнавали его; оказывался то на устланном коврами из молодой весенней травы лугу, то на вершине горы, то на берегу спокойного неподвижного озера…

– Ты должен был умереть еще позавчера, – вернул его из мира грез в суровый холодный мир кельи хриплый монотонный голос Мачура.

– Еще позавчера, – повторил монарх.

– Но ты жил надеждой на исцеление. Только поэтому ты сейчас все еще здесь, а не на тех лугах, на которых только что побывал.

– Ты прав, колдун, я жил надеждой. Никаких земных смертных сил во мне уже не оставалось, – сквозь дремоту ответил король. И, с усилием покачав головой, ощутил, что он действительно проснулся.

– Ты бы умер завтра, если бы отдохнул на берегу озера, на котором к весне душа твоя окончательно успокоится.

– Так, значит, это произойдет уже нынешней весной?

– Произойдет. Готовься. Немного времени у тебя все еще найдется.

– Неужели действительно весной… – обреченно сдался на милость Мачура король.

– Еще увидишь такую же траву, какую видел во время своего нынешнего паломничества по божественным лугам «потусторонья».

– Говорят, ты очень редко ошибаешься, проклятый колдун.

– Поскольку никогда не ошибается смерть, которая всегда приходит не вовремя, но всегда неотвратима.

– Тогда скажи определеннее, когда именно это произойдет? В мае? Может, и день укажешь?

Мачур помолчал.

– Тебя спрашивает король, – напомнил затворнику полковник Гурницкий.

– Считаешь, что все же… в мае? – не смел монарх ни повысить голос, ни хотя бы ожесточить его.

– Ты сам определил свой срок, – услышал в ответ.

– Нужно было назвать август?

– Теперь главное утвердиться в том сроке, который определил себе. И доживешь до мая. Встань. Подойди.

Мачур вынимал из каменной ниши зеленоватые флаконы и кувшинчики, осматривал их, принюхивался. Одни возвращал назад на полочку, из других нацеживал в наперсток какой-то жидкости, которую сливал потом в небольшую кружечку. Накрыв эту кружечку ладонью, он минут пять сидел так, сомкнув глаза и погрузившись в свои заговоры.

– Выпей это. И до конца апреля забудь о смерти. Постарайся забыть. Считай, что на какое время забудешь о ней, столько и проживешь.

Король выпил, поднял с земли свой кунтуш и вновь уставился на колдуна, словно послушник на настоятеля монастыря.

– Чего ждешь? Иди. Это сражение ты еще выиграешь.

Король дошел до двери и только тогда вдруг вспомнил, что колдун упомянул о каком-то сражении.

– Что ты имел в виду? Какое сражение упомянул?

– Сражение, в котором ты победишь послезавтра под Черным Замком.

– Не пойму я тебя, Мачур, будь ты проклят. Под каким еще Черным Замком?

– Под деревушкой, что неподалеку от Гданьска, в нескольких милях от побережья.

– Но там сейчас нет войны. Господь миловал…

– Войны на землю не я посылаю и не я унимаю их. Это – в руках Высших Посвященных. Все остальное узнаешь за стенами моей кельи.

– Но я намерен возвратиться в Варшаву. Меня ждут дела.