Стеклянная тетрадь - Андрей Ветер

Огонь окутывал покойника с неохотой.

Одна нога, уже почерневшая от пламени, то и дело вываливалась из костра. Её приходилось заталкивать палками обратно но она упрямо выскакивала из–под поленьев наружу, будто покойник насмехался над стараниями живых людей.

Я повернулся к нашему провожатому:

— Долго сгорает труп?

— Часа три–четыре. Я слышал, что многие родственники уходят от костра сразу после того, как огонь разойдётся, и не ждут окончания процедуры.

— Почему?

— Некоторые не могут сдержать своих слез. А индусы считают, что слезы родственника мешают гореть погребальному костру.

Когда мы собрались уходить, я обратил внимание на появившегося на территории крематория крупного человека. Наш провожатый пояснил, что пришедший человек — хозяин крематория. Его волосы гладко расчесаны на пробор и мелко завиты за ушами. Он одет в белую рубаху и белые штаны в тонкую коричневую полоску.

— Раз в неделю он приходит сюда, просеивает пепел. Не сам, конечно, а его работники. Вон они шагают, корзины несут, — пояснил наш провожатый.

— Зачем он просеивает пепел?

— Он ищет золото.

— Какое золото?

— Кольца, украшения, серебряные и золотые зубы. Да, да, это целое дело.

За хозяином лениво шагали люди с большими грязными корзинами, некоторые несли лопаты. Хозяин взошёл по доскам на ближайшую лодку с навесом и устроился на корточках в тени. Рабочие принялись разгребать лопатами пепел, бросая его в корзины и спускаясь в реку. Там они, стоя по пояс в воде, окунали корзины в воду. Пепел всплывал на поверхность воды и плавал густой кашей. Если в пепле было что–то тяжёлое, то оно оставалось в корзине. Изредка рабочие вынимали что–то из корзин и протягивали хозяину. Но мы не видели, что это такое. Возможно, золото, возможно, просто прибрежный камешек.

Пожалуй, их улов не всегда был очень велик.

Утомившись от впечатлений и прежде всего от трупосожжений, мы направились туда, где нас должен был ждать автобус.

Неожиданно наш провожатый остановил меня, взяв за локоть, и указал на голого старика, почти совсем чёрного от загара.

— Господин, он желает что–то сказать вам, — проговорил провожатый. — Это один из здешних очень почитаемых дервишей.

Заметив моё колебание, жена подтолкнула меня по направлению к дервишу. Он сидел на облитой водой каменной плите. Седая борода сильно выделялась на тёмном теле. На лысой голове сверкало солнце. Подойдя к старику, я сложил ладони на индийский манер и слегка поклонился. Он улыбнулся и поднёс свои сложенные руки себе к груди, затем ко лбу.

— Он говорит, господин, что узнал тебя и хочет рассказать тебе нечто, — перевёл мне провожатый, когда старик забормотал что–то на хинди.

— Если он насчёт предсказаний, то мне ничего такого не нужно, — поспешил отказаться я, заподозрив банальное попрошайничество.

Я вспомнил, как много лет назад к моему отцу однажды пристал в Бомбее какой–то пройдоха и всё настаивал на том, что он может угадать будущее. Отец не знал, как отвязаться от индийца и сказал:

— Я не нуждаюсь в том, чтобы мне кто–то гадал. Я сам умею предсказывать, сам вижу будущее. Давай я лучше расскажу тебе, что тебя ожидает.

Тот индиец смутился, а отец продолжал гнуть своё:

— Я вижу, что в тебе гнездится скрытая болезнь. Очень опасная болезнь. И к концу года она проявится во всей своей силе. Если сумеешь побороть ее, то будешь жить очень долго. Если не сумеешь, то умрешь…

Индус побелел настолько, насколько позволял ему цвет его кожи, и сразу скрылся. Надо сказать, что это была злая шутка со стороны моего отца.

Услышав обращённые ко мне слова дервиша, я решил повести себя в том же духе, что и мой отец.

— Я сам умею прорицать, — сказал я.

— Нет, — ответил старик, внимательно посмотрев на меня, — этого ты не умеешь. — В его голосе, тонком и резком, невозможно было угадать настроения. — Ты наделён иными талантами, — продолжил он.

— Какими же? — я заинтересовался.

— Ты умеешь рассказывать.

— И это всё?

— Это очень много. Ты сам не понимаешь, насколько это много. Оглянись, вокруг тебя так много людей, но мало кто из них умеет рассказывать, мало у кого в рассказах присутствует настоящее слово.

На лице переводчика появилось выражение жадного любопытства. Он опустился на корточки перед стариком и поглядывал на меня снизу вверх.

— Он говорит, что узнал тебя, — сказал переводчик. — Он жил с тобой в каком–то древнем царстве. Вы служили с ним у царя, были отважными воинами, важными воинами…

Признаюсь, мне и раньше приходилось слышать от некоторых людей, что мы встречались в прежних земных воплощениях.

Один мой товарищ, обладавший редким даром ясновидения, настаивал на том, что мы с ним соприкасались очень давно в Индии, но отказывался сообщить какие–либо подробности. Звали его Александр. К нему стекались из разных стран монахи индуистского и буддийского толка, они каким–то образом вычисляли его и нуждались в беседе с ним. Я же был с ним на короткой ноге, весьма уважал его и даже соглашался с тем, что мы с ним встречались когда–то (тысячи две–три лет назад), но не испытывал при этом ничего особенного…

Была в числе моих знакомых и молодая женщина по имени Марина, в определённых кругах пользовавшаяся репутацией очень сильной и опасной ведьмы. Она утверждала, что мы были с ней брат и сестра во времена далёкой дохристианской Руси. Она подробно излагала историю своей жизни, но очень неопределённо рассказывала о моей. Наверняка она знала только моё имя и то, что я был убит на войне…

Встретился мне в жизни также странный толстый человек, погружённый в культуру Востока. Его звали Владимир. У него был серьёзный и очень жёсткий наставник по имени Коршун, который велел Владимиру непременно поддерживать со мной отношения, так как я и этот Владимир — кармические братья. Что такое кармические братья и к чему меня обязывает такое родство, я не сумел выяснить…

К сожалению, мой интерес ко всем этим людям угасал по мере того, как вопросов к ним становилось больше, а ответов я получал меньше. Но так или иначе, а заявления о том, что я встречался с кем–то в прошлых жизнях, меня не удивляли.

Однако здесь, в Бенаресе, на берегу величественного Ганга, над которым стелились чёрные дымы погребальных костров, слова о прошлых воплощениях звучали иначе. У них был особый вкус. От них веяло глубиной. В них слышался гул бездны. Они имели вес.

— Что ещё он может сказать? — спросил я.

— Он помнит, что ты научил его многому.

— Я научил?

— Ты был воспитан в храме, господин. Ты многое умел. И однажды ты оказал ему помощь.

— Какую помощь?

— Ты раскрыл ему глаза.

— В каком смысле?

— Ты помог ему проникнуться духом смерти, он перестал её бояться… Так говорит этот старик… Ему надо верить… Но с тобой произошла беда, господин. Ты отступил от той мудрости, которую носил в сердце. Ты потерял равновесие, поддался ярости. Ты погиб, господин…

Переводчик почти с ужасом смотрел на меня. Его изумление не знало пределов. Похоже, что никогда он не слышал, чтобы здешний дервиш обращался с подобными словами к европейцу.

Я поглядел на старика с огромным вниманием, хотя ни радостного волнения, ни беспокойства я не испытал в ту минуту. Я оставался совершенно спокоен, хоть и понял, что старец вовсе не шутил. Я не испытал ни толики волнения от его слов.

Меня всегда удивляло, почему, когда речь заходила о моих прошлых жизнях, я оставался почти равнодушен к таким сообщениям. Я вёл себя весьма цинично в такие мгновения, чуть ли смеялся над людьми, пришедшими ко мне с такого рода информацией. А ведь я всегда был настроен исключительно поэтически, романтически, всегда был открыт к тому, чтобы всей грудью вдохнуть воздух таинственности, вкусить его, впитать его.

И всё же к разговорам о реинкарнации я оставался спокоен. Единственное, что мне очень хотелось понять — как именно узнают такие люди своих бывших друзей и родственников. Я не видел в лице дервиша ничего знакомого. Обычное лицо престарелого индуса. У меня часто бывает, что я довожу себя до изнеможения, когда мне случается вдруг увидеть лицо, которое кажется мне знакомым, но при этом я не могу определить, где видел его. И это сводит с ума, ибо я чувствую, что это лицо (или нечто стоящее за лицом) пришло из глубин подсознания.

Но дервиша я не узнал. Он был просто индус, один из многих миллионов других индусов.

— Что же он хочет сказать мне? — спросил я у переводчика. — Что мне делать с его словами?

— Он хочет напомнить тебе, что ты был сильным. Сила никуда не уходит. Она скрыта в тебе, как и то знание, которым ты обладал в той жизни, господин. Он говорит, что тебе надо поменять отношение к смерти. Ты умеешь произносить правильные слова о вечности, но ты просто играешь словами, не хранишь в себе их глубинный смысл. И ещё он просит тебя не переставать начатое тобой дело.