Жены Натана - Мирон Изаксон

В квартире мы стараемся мало говорить. Генри одевает какие-то странные одежды, напоминающие мне те, в которые он был облачен первые дни у Натана, когда был занят все время тигром, и без конца почти прыгает с места на место. Натан говорит мне, что мое свидетельство было неплохим, и он надеется, что мы пока ведем себя довольно удачно. «Надоели мне все эти проверки. Поверьте мне, если бы я смог, я бы просто схватил этот манускрипт и скрылся бы с ним в неизвестное место, но, естественно перевел бы потом всю назначенную на торгах сумму».

Ярон и я уходим в нашу комнату, садимся на кровать и вместе читаем Книгу Судей. Мне холодно, и я прошу Ярона плотно закрыть окно, затем укутать меня так, как я любил укутывать его в детстве, и приготовить мне горячего чаю. Странно мне и место моего пребывания и посещающие меня мысли. Дана заходит, словно одетая на прогулку, хотя уже поздний час ночи. «Я хочу лишь сказать вам, что вы оба ведете себя отлично, и не очень обращайте внимание на нервозность Натана. Он очень не хочет проиграть на этот раз, и поэтому я уверена, что он не наделает глупостей в отношении комиссии». Я засыпаю, и снится мне какое-то ужасное преступление, и неясно, участвую ли я в нем, но отчетливо ощущение, что на этом завершается моя жизнь.

– 65 —

Рано утром Дана будит меня шепотом. Помогает мне одеться. Меня пробирает сильная дрожь от ее рук, как это случилось в десятилетнем возрасте, когда родители даже не обратили внимания на мою верность им. Дана натирает мне шею какой-то приятной мазью, причесывает меня (это я вообще очень редко делаю), дает мне руку, и ведет в ванную. Берет мою машинку для бритья и бреет меня осторожно и основательно. Лицо ее при этом особенно красиво и жестко. Мы выходим из квартиры, и никто нас не видит. Внизу нас ждет машина с водителем, и мы садимся рядом на заднее сиденье. Снаружи уже день, но все еще холод и бестолковость после раннего пробуждения и всех манипуляций, проделанных со мной Даной, определяют мои ощущения. Приезжаем к зданию комиссии. Дана ведет меня по каким-то лабиринтам здания. Мы входим в большую библиотеку, в которой сидит несколько человек. Я даже узнаю двоих членов комиссии. Они пьют и читают.

Неожиданно я вижу, что тут находится Рахель. Она тяжело встает нам навстречу, беременный живот ее сильно увеличился. Мы молча обнимаемся, и она шепчет, что приехала, чтобы быть рядом со мной в решающие минуты. Председатель комиссии просит меня сесть, говорит, что решил меня представить более широкому составу специалистов и общественных деятелей. Для них он возвращается к некоторым вопросам, касающимся деталей моей личной жизни. Один из них обращается ко мне с общими вопросами об Израиле, спрашивает, насколько мои знания (естественно, включая иудаизм) основательны и профессиональны. Я отвечаю, что образование мое довольно ограниченное, но Дана перебивает меня и говорит, что нет более любящего и осторожного в самооценках человека, чем я.

На наших глазах происходит голосование, и нам сообщают о его результатах. «Меир, человек, вызывающий искреннюю симпатию, верен жене и семье, хотя мы ожидали, что он более силен, подобно, положим, Натану, но без кризисных приступов, присущих последнему. Сам же Натан богат и талантлив, и мы полагаем, что сможем рекомендовать передачу манускрипта в его владение, но с определенными ограничениями. Мы сформулируем эти условия и пошлем вам как можно быстрее. Понятно, например, что Натан не сможет совершить никаких действий с манускриптом без согласования с Меиром. Натан будет обязан докладывать нам каждый год о прогрессе в изучении манускрипта».

Англичане покидают библиотеку, Дана за ними, а мы с Рахель – за ней. Председатель комиссии целует Дану в щеку и пожимает нам руки. Представитель комиссии сопровождает нас до такси. На квартире нас ожидают Натан, Генри и Ярон. Час все еще ранний. Кажется мне, Ярон слегка всплакнул, вероятно, беспокоясь и не понимая, куда я исчез. Натан листает книгу по искусству, Генри начищает разрисованное зеркало. Дана коротко сообщает о том, что было, Ярон обнимает меня (хотя, кажется, все еще сердит по поводу моего исчезновения). Натан скрещивает руки на животе, размышляет, говорит, что хочет подумать обо всем в одиночку. Рахель говорит, что «это отличная идея. Наконец-то оставят немного в покое Меира».

Рахель, Ярон и я выходим из комнаты. Я целую Рахель в уста, она обнимает меня, но я чувствую в ней усталость, быть может, еще от полета из Израиля сюда. «Видишь, Меир, мы все здесь. Соскучилась я по тебе и Ярону и хотела, чтобы ты увидел мой огромный живот». Голос ее добр и спокоен.

Ярон предлагает выйти из дома, и я соглашаюсь. Мы все одеваем пальто, Ярон подает мне шарф, и мы втроем выходим выпить кофе. Ярон предлагает, чтобы мы с ним покурили, я согласен, хотя боюсь головной боли, Рахель недовольна этим, но пока молчит. Вдруг она спрашивает, как отреагировал Натан, если бы решение комиссии было отрицательным. «Ты думаешь, что он или Генри способны были украсть манускрипт?» – спрашивает вслед за ней Ярон. «И что бы ты тогда делал?» – теперь снова Рахель. Отвечаю, что чересчур много вопросов задавали мне в эти дни, и нет вообще необходимости возвращаться к теме. Рахель считает, что надо как можно скорее вернуться домой, в Израиль: «Хотя бы это ясно всем нам троим».

После короткого молчания мы обсуждаем красоту Лондона, Рахель говорит о скорых родах и удивляется: «Ты хоть помнишь, как родился Ярон?» Ярон говорит, что соскучился по Израилю, и хочет уже начать нормальную учебу. Выясняется, что армия дала ему еще одну последнюю отсрочку на год, чтобы завершить учебу, а затем он решил идти в боевую часть. Мне странно, что как-то случайно, мимоходом, он сообщает мне об этом.

Возвращаемся на квартиру Натана. Дана торопится показать нам прибывший к ним официальный документ о решении королевской комиссии. Указывает на последние предложения и просит, чтобы я прочел их вслух.

«Комиссия утверждает передачу манускрипта в данный момент на десять лет в руки конкурсанта (полагаю, что имеется в виду Натан). Передача осуществляется при следующих обязательствах:

Манускрипт будет изучаться лучшими мировыми специалистами.

Манускрипт будет защищен от любого ущерба под опекой специалистов.

Меир будет уполномочен докладывать председателю королевской комиссии о любом изменении, нарушении или опасности для манускрипта.

Меиру будет выплачиваться Натаном постоянное месячное жалованье за его услуги и ответственность за манускрипт.

По окончанию десяти лет за британским правительством остается право потребовать возвращения манускрипта в его владение».

«Негодяи, – говорит Натан. – Хотят, чтобы я заплатил им все, что у меня осталось от моего отца и что есть у меня самого, и при этом сохраняют за собой право на манускрипт». Он глубоко и громко вздыхает и пьет без конца воду с ломтиками лимона. Дана же весьма воодушевлена происшедшим: «Натан, ты победил. В конце концов, мы можем вернуться домой с манускриптом». Натан смотрит на нее, гневается и улыбается одновременно. Рахель подходит ко мне, жмет мне руку (мне это немного странно) и сообщает, что вечером мы летим домой. «Натан и Дана, естественно, должны остаться здесь некоторое время, чтобы получить манускрипт, мы же вернемся, чтобы проследить за Маор, и ожидать рождения нашего ребенка».

Выясняется, что чемоданы уже упакованы, все мои вещи также уложили и даже собрали грязное белье. Ярон говорит, что скоро приедут за нами, и он хочет начать выносить вещи сам. Дана обнимает Рахель, Ярон присоединяется к ним перед тем, как выйти из квартиры. Затем Дана спрашивает Рахель, можно ли меня поцеловать. Рахель смотрит с радостью, как Дана приближается ко мне, и говорит, что всегда желала меня больше, чем я ее, и всегда удивлялась мне больше, чем я сам себе.

– 66 —

Возвращаемся домой, вернее, в квартиру, которую нам отдал Натан несколько месяцев назад. Странны мне комнаты, но приятно возвращение. В аэропорту нас ожидали Шломо и Шахар в красивой машине, оба в светлых костюмах. Говорили мало, спросили лишь об отце и немного – о Дане. Главным образом, интересовались, есть ли шанс быстро завершить все дела с британцами, что даст возможность отцу вернуться. Расстались с нами у входа в квартиру, сказав, что они всегда к нашим услугам. Перед уходом каждый из них обнял Маор и напомнил ей, что они ее любящие братья.

Рахель говорит, что теперь у нас есть два важных дела. Одно – ожидаемые роды, второе – учеба Ярона. «Но есть у нас еще одно важное дело», – говорю. «Какое?» – приятная и усталая улыбка ожидания появляется на ее лице. «Пришло время, чтобы ты знала, что на тебя возложено еще одно дело: беречь также меня, кто-то должен это сделать, в конце концов». Рахель краснеет, но, кажется, на этот раз не сконфужена, а даже рада.

Совсем скоро Ярон начинает постоянное изучение Святого Писания и Гемары в Иерусалимском университете. Обещает приезжать домой один раз в неделю, но Рахель говорит ему, чтобы не напрягался. «Отец и я можем тихо скучать по тебе, но ты должен сосредоточиться на учебе».