Жены Натана - Мирон Изаксон

Председатель комиссии просит нас занять прежние места и хочет сообщить Натану о неожиданном и важном развитии событий: «Ваша жена Дана должна здесь появиться в любую минуту. Еще вчера я попросил ее прилететь из Израиля. Нам кажется, вы будете более спокойным и успешным в ее присутствии. Кроме того, мы хотели бы услышать прямо от нее некоторые интересующие нас детали».

Натан смотрит на меня, и в единый миг все его слабости сталкиваются на его лице, – его полнота, склонность к засыпанию, повышенная потливость, тяжелое и короткое дыхание, и еще какая-то боль, которую я не могу определить. Когда раздается негромкий стук в дверь, все знают, кто пришел. Входит Дана, ясная и радостная. Целует Натана в голову и пожимает мне руку. Улыбается Ярону и приветствует Генри. Члены комиссии встают и торопятся принести ей удобное кресло. Даже наталкиваются друг на друга от чрезмерной галантности. Дана садится, приветливо смотрит на них и говорит, что готова ко всему, что необходимо делать. Историк спрашивает ее, желает ли она, чтобы во время ее свидетельства, кто-либо из нас вышел. «Может, будут какие-нибудь неприятные детали?» Дана отвечает, что нет необходимости такой, ей здесь удобно со всеми. «Все любимые мною люди находятся здесь, кроме моей дочери Маор и подруги Рахели. Мне нечего от них скрывать».

Начинаются вопросы:

Понимает ли, по ее мнению, Натан важность манускрипта?

Способен ли он его хранить и ни в коем случае не продавать?

Действительно ли он посвящает много времени изучению и исследованию, каким себя представляет нам?

Насколько можно его соблазнить красивыми женщинами и деньгами?

Я слушаю все это с большим напряжением. Хотел бы выйти, нелегко мне с этими вопросами. Натан хмуро смотрит на меня. Понятно, он хочет, чтобы я остался. Дана, тем временем, отвечает на вопросы коротко и с улыбкой:

«Мой Натан сделал все возможные приготовления, чтобы приобрести этот манускрипт. И все, что недостает ему в верности и чувствительности, дополним я и Меир». Она смотрит на мужа и, кажется, даже едва подмигивает ему.

Теперь вопросы касаются самой Даны.

Задумала ли она наперед выйти замуж за Натана?

С этой ли именно целью она устроилась к нему на работу?

Каковы были ее отношения с Риной?

Примирился ли окончательно Меир с тем, что она стала женой Натана?

Дана отвечает на сносном английском. На этот раз ответы ее еще короче и кажутся мне несколько туманными. Председатель комиссии объявляет заседание закрытым до завтрашнего дня, просит Дану как можно меньше с нами общаться, чтобы не быть под влиянием и давлением. «Я бы даже предложил вам поселиться в гостинице, – говорит он. – Но не хочу осложнять вам жизнь».

Мы выходим, и меня на этот раз сильно пробирает холод, и объятия Ярона не помогают. Дана предлагает первым делом пойти поесть. Ярон дает мне медовые конфеты, чтобы хоть немного укрепить меня. Дана целует его в лицо. Генри спрашивает Натана, что нам делать. Натан молчит и думает. Одет он в тяжелое серое пальто. Обычно он даже в холодное время носит лишь пиджак. «Скажи мне, – обращается он ко мне, – что они там прячут? Что в этом дневнике короля Франции такое есть, чего они боятся и не желают открывать публике? Может потому, что он доказывает слабость войн? Может он объясняет, что, даже взяв в плен короля, они этим ничего не достигают? Я обязан приобрести этот манускрипт. Только из него можно будет понять, что это такое – абсолютная победа, абсолютная власть».

Генри вспоминает, что на выходе англичане дали еще два каких-то листа. Натан выхватывает их из рук Генри. «Зачем я тебя держу, если ты забываешь важные вещи?» Он входит в первое кафе у дома, в котором мы проживаем. Мы все – за ним. Натан садится, кричит Дане, чтобы она заказала «сразу несколько блюд», читает листы, смеется: «Это заинтересует именно тебя, Меир. Даже здесь есть влияние твоих иудеев. Король Франции говорит о народе Израиля, который живет без власти, без территории, и вместо этого несет свою суверенность с места на место в нескольких блоках бумаги. Именно так здесь написано, и это они дают мне читать, я уже и не знаю, что они хотят от меня».

Вечером все мы остаемся в квартире. Дана зовет нас ужинать, и знакомые ее запахи оживают в квартире и моей памяти. Натан приходит к столу умытый и аккуратно одетый, окидывает нас явно приветливым, улыбчивым взглядом. «Ты знаешь, Меир, есть у меня к тебе претензии. Вообще многие вещи в твоей жизни мне не понятны, и даже смешны. Но нет сомнения, что сейчас ты приносишь мне пользу. В конце концов, пришли мы и к этому». – «Спасибо тебе, Натан за то, что ты сказал», – отвечаю ему, сам не понимая, что в моем ответе – обида или спокойствие. Но Натан продолжает: «И даже если ты все еще немного влюблен в мою Дану, мы сможем в один прекрасный день найти и этому решение». Он усаживается во главе стола. Дана смотрит странным взглядом на Натана, затем на меня, но помалкивает. Генри выпячивает свои черные глаза. Ярон садится рядом со мной на свободный стул.

Приступаем к еде, Дана при этом сообщает, что нового в Израиле с тех пор, как мы уехали. Маор развивается, Рахель – чудо. «У тебя прекрасная жена», – говорит она мне. Затем она приносит сладкое на десерт и говорит, что пришло время и ей заняться историей и Священным Писанием. Натан спрашивает, готова ли она к завтрашнему дню, и просит всех нас хорошо подготовиться.

Утром едем все, но с приходом в здание комиссии Дана говорит, что войдет сама, чтобы мы ждали в смежной комнате. К моему удивлению, Натан с ней не спорит (может, не хочет ее сердить перед тем, как она начнет отвечать на вопросы членов комиссии), лишь просит ее позвать его, если будет необходимо. Натан садится в кресло, немного дремлет, немного читает газеты, посвященные научным вопросам, которые взял с собой из квартиры.

Спустя три часа нас приглашают в комнату заседания комиссии. Дана улыбается нам, сидит в кресле совсем близко к членам комиссии. Председатель объясняет, что сейчас моя очередь свидетельствовать, и они согласились, что вопросы мне будет задавать Дана. «Мы поняли, что между вами существует особая близость, и что вы, Меир, человек чувствительный и легко ранимый. Мы не возражаем, чтобы Дана задавала вам вопросы, а мы добавим к этому интересующие нас вопросы». Спрашивают, на каком языке я предпочитаю отвечать (английском или иврите), и Натан шепчет мне, чтобы я отвечал по-английски: «Предпочтительней для меня твои ошибки в языке, чем неправильная интерпретация переводчика. Я на него не полагаюсь».

Дана начинает свое выступление рассказом о Рахели и Яроне, о том, что слышала от Натана и других о моем детстве, жизни в родительском доме, учебе, о дружбе моего отца с отцом Натана, о тяжелой болезни, одно время поразившей меня, об экскурсии в Галилею и, конечно же, о разных делах, которые я выполнял для Натана «на работе, в семье, в дружбе и даже в присмотре за нашим ребенком». Полагаю, что все, связанное с ее отношением с мужем, с Риной, с тигром, было упомянуто ею до нашего входа. Теперь она обращается ко мне и просит, чтобы я отвечал ей, по возможности, кратко.

– Верен ли ты Натану?

– Да.

– Любил ли ты меня, но преодолел это чувство во имя своей жены Рахели?

– Да.

– Воспитывал ли ты у Ярона чувство порядочности?

– Я надеюсь (впервые я чувствую не только легкое дрожание ног, но и улыбку на своем лице).

– Что ты будешь делать, если мы удостоимся получить манускрипт?

– Постараюсь, чтобы Натан его не продал и также побеспокоюсь, чтобы любой достойный исследователь мог этот манускрипт изучить.

– Заинтересован ли ты сам заняться этим манускриптом?

– Немного. Я предпочитаю читать другие вещи.

– Например?

– Ничего особенного. Просто Священное Писание или Мидраши (это слово «комментарии» я произношу на иврите, и оно переводится).

– По твоему мнению, Натан верен своим обещаниям, ты ведь знаешь его лучше всех нас?

– Натан верен своим обещаниям в важных для него делах, как, например, в колоссальном желании приобрети манускрипт короля Франции (я доволен этой своей осторожной формулировкой).

– Останешься ли ты навсегда с твоей женой и детьми?

– Так я хочу.

– Почему, ты думаешь, мы задаем тебе все эти вопросы?

– Быть может, чтобы развлечься с таким странным человеком, как я (я-то и сам этим ответом немного развлекаюсь).

Дана перестает спрашивать. Приносят фрукты, сэндвичи и соки. Я беру лишь банан. У меня желание позвонить Рахели. Спрашиваю разрешения у председателя комиссии. Он колеблется, но потом соглашается. Рахели дома нет, но один из сыновей Натана отвечает мне, что с Рахелью все в порядке, и «мы здесь следим за нею и за Маор, и ждем от вас вестей о победе».

В квартире мы стараемся мало говорить. Генри одевает какие-то странные одежды, напоминающие мне те, в которые он был облачен первые дни у Натана, когда был занят все время тигром, и без конца почти прыгает с места на место. Натан говорит мне, что мое свидетельство было неплохим, и он надеется, что мы пока ведем себя довольно удачно. «Надоели мне все эти проверки. Поверьте мне, если бы я смог, я бы просто схватил этот манускрипт и скрылся бы с ним в неизвестное место, но, естественно перевел бы потом всю назначенную на торгах сумму».