Не искавшие приключений (СИ) - Яблоня Дикая

Зи определенно ему понравилась, и куст назвал ее желтым цветочком. Наверное, дело было в цвете волос. Эх… Хорошо быть блондинкой. Даже кусты относятся к тебе лучше и слушаются.

Четверо молодых магов катили по коридорам замка тележку с землей и болтливым кустом. Он с любопытством озирался, так, что вокруг разлетались грязные комья. Несколько раз ткнул в панели и двери веткой — это заставило меня похолодеть: что, если куст обвинит нас в жестокости? К счастью, останки потенциальных сородичей Джима не волновали. Люди бледнели и прижимались к стенам, но паники не было: Равенстерн видел и худшее.

Де Стерре не отходил от куста ни на шаг, ревностно охраняя источник грядущей славы.

— Оранжерея у вас точно есть?

— Да, Джим, вы уже спрашивали. Не просто есть, розарий — один из лучших в Бергюзе.

— Розочки — это хорошо, люблю невысоких. Землица удобрена?

— Разумеется, Джим, я вам уже рассказывал. У нас прекрасные садовники, мастера своего дела.

— Праздные бродячие точно донимать не начнут?

— Нет, Джим, я вам уже обещал.

— Как насчет…

На месте ректора я бы уже настучала Джиму по ягодам. Или куда достану. Это же взрослое существо, а не ребенок, сколько можно канючить? Но де Стеррэ проявлял поразительное терпение — ради сенсации, разумеется. Ради наград, восхищения подчиненных, зависти коллег. Надеюсь, в этом списке уцелел пункт "Ради вклада в науку" — я видела истину в его глазах. Жаль, что он так старательно ее прячет. Наверное, все дело в том, что он прежде всего — администратор, а не исследователь.

Это был тот самый зал, где судили Гортензию. Слишком поздно я осознала, как ей тяжело вновь оказаться в этом ужасном месте.

"Нет, ей точно нельзя туда снова, тем более — она даже не свидетель. Что делать?.. Почему бы не обратиться за помощью к старшим?"

— Джим, вам еще что-нибудь нужно?

— Эээ… — куст задумчиво поскреб веткой один из стволов. — Ну, раз ты спросила, растрепа: водичка не помешает. Полведра, и смотри, что бы свежая!

— Зи, ты слышала. Будь так добра.

Подруга уставилась на меня со смесью обиды и удивления:

— Хочешь, чтоб я ушла? Думаешь — не смогу там находиться?

— Не-е-ет, что ты, — я была себе омерзительна: ненавижу врать близким людям, даже ради их блага. — Просто я в Равенстерне недавно. Кто из нас быстрее отыщет ведро и воду?

— А… Тогда ладно.

"Матерь Сущего, благодарю. Надеюсь, Зи не найдет это все достаточно долго!"

Гортензия еще не скрылась из вида, когда створки дверей распахнулись.

— Вызываю свидетеля со стороны обвиняемого!

От волнения пришлось опереться о тележку Джима: колени дрожали. Свитер, штаны из портьеры и сапоги не по росту — в таком виде я второй раз в жизни оказалась там, где выносят смертные приговоры. Эта мысль заставила усмехнуться: разве уж так это важно? Гораздо важнее: я — не обвиняемый, я — защитник. Снова!

Стало немного легче.

Я вошла, держась позади тележки. Огляделась вокруг. В прошлый раз я не только не рассмотрела зал — вообще почти ничего не запомнила. Теперь прежде всего взглянула наверх, туда, где висели знамена. Галерея под потолком казалась пуста: наверняка теперь у ее двери не единственный страж, и мой сомнительный подвиг не повторят. Средняя галерея тоже пустовала, зато нижняя была полна представителей прессы — эти явно пришли в поисках сенсации, а не истины. Рядом с журналистами пристроилась кучка праздных зевак, одетых довольно бедно. Люди правого берега. Не свидетели, не родственники погибших. Даже 4.2 было достаточно, чтобы видеть: нанятые за гроши типы понесут в город благую весть: "Мясник из Белого Храма наказан! Спите спокойно, палата эрлов печется о нас!" И донесут эту весть лучше любой газеты.

Кого не было в зале — так это друзей Мэтти. У меня неплохая память на лица, и я не нашла ни одного знакомого среди людей в полицейской форме.

Что еще хуже: не оказалось в зале и тетушки. Как она держится, бедняжка? Жива ли вообще?..

Мэтти был там, где еще недавно сидела Гортензия. В этот раз правосудие не ограничилось якорем от линкора, или что так цепляют к наручникам — кузена заперли в железной клетке.

В креслах, комфортно, как на светском приеме, расположился хлыщ со склизкими усиками и его молодая копия. Де Вержи-младший оказался такой же худой, с усами, еще более жалкими: словно два прилипших под носом пера из подушки.

При виде Джима в тележке пресса не просто оживилась, как после моего выпада с книгой — люди поднялись с мест. Шепот изумления превратился в разноголосый шум, и серитый стук молоточка оборвал его далеко не сразу. Я посмотрела на стол судьи.

"Ой.

Здравствуйте, Ваша Честь, как-вас-там."

Это снова был старик с бульдожьей физиономией. Измененные — жертвы войны, искалеченные оборотной магией, в большинстве своем приобрели черты псовых. У кого-то они заметны больше, как у ванЛюпа, у кого-то — меньше, как у Тервюрена. Судье, в чьих руках была судьба Мэтти, очень не хватало таблички "Осторожно, злая(зачеркнуто) суровая собака!"

Другой человек в пурпурной мантии, очевидно, был прокурор. Его лицо наводило на мысль лишь об одном: судьба кузена уже решена, и на площади Четырех Рынков готов эшафот. Мысль немного поблекла — после того, как прокурор разглядел Джима.

Равенстерн перестраивали несчетное число раз, но здесь, в донжоне, всегда оставалось его сердце. Сколько зла и грязи оно повидало! Тем отраднее было видеть, как исказилась морщинистая физиономия благородного эрла. Де Вержи-старший не привстал даже — подскочил в своем кресле. Он точно не ждал подобного поворота.

Мне больше не было страшно. Страх заменила злость. Осталась только одна проблема: все время надо напоминать себе, что злость — не лучший советчик.

— К порядку! — судья-бульдог стукнул еще два раза. — Занесите в протокол, — велел он секретарю, — защита предоставляет свидетеля.

Я покосилась на человечка, сидевшего рядом с клеткой Мэтти.

"Нет. Это не адвокат — просто ничтожество, запуганное де Вержи. Так трясется, что видно издалека. М-да. Господин Жан Руссель, куда бы он ни попал после смерти, сейчас точно перевернулся. Но кто, в таком случае, задаст вопросы свидетелю?.."

— Это — свидетель? — прокурор явно не желал, чтобы виселица пустовала. — Эта… куча грязного мусора, воняющая алкоголем?

— Ты кого мусором назвал, лысый пенек? — Джим затрясся в тележке от возмущения. — Эй, хризантемка крашеная, — ветка протянулась к даме-секретарю. — Одолжи старику листочек — жалобу буду писать!

Пожилая дама-секретарь придушенно пискнула. По ее лицу трудно было понять: напугана она Джимом, или поражена сравнением с цветком.

— Оно еще и писать умеет, — выдохнул кто-то из журналистов.

— А ты — нет? — язвительно бросил куст.

Вперед выступил Флориан де Стеррэ:

— Ваша честь! Позвольте представить вам, не побоюсь этого слова, уникального жителя нашей столицы — Джима из Белого Храма. Уверен, сегодняшнюю дату мы занесем в анналы, как день, когда человек и Дебри протянули друг другу руку дружбы!

"Да. Говорить красиво господин ректор умеет, это у него не отнимешь."

— У меня нет рук, — флегматично поправил ректора Джим, убив всю торжественность. — У меня ветки.

— Конечности дружбы, — выкрутился дэ Стеррэ.

— Абсурд! — прокурор не желал так просто сдаваться. — Это… оно не может считаться разумным и свидетельствовать в суде!

"Или прокурор и де Вержи переглянулись, или у меня что-то со зрением."

— То есть, — тон ректора стал заметно прохладнее. — мнение эксперта моего уровня для вас ничего не значит? Барышня Ронда, перечислите, какую литературу вы приносили свидетелю.

"Вот оно. Дождалась. Как же мне не хватает Зи…"