Не искавшие приключений (СИ) - Яблоня Дикая

Скованные руки дрожали, не слушались, когда я подняла их, чтобы снять шляпку.

Пальцы коснулись крохотной свеклы из папье-маше.

Что это за дрянь?.. Почему я вообще такое ношу?"

"Потому что такая — у Незнакомки В Сиреневом, героини любимой книги. Потому что автор книги, который дорог мне, почти как родители, сказал: "Истина стоит того, чтобы за нее бороться."

Рядом со свеклой, едва заметная, отыскалась круглая бусина — навершие шляпной булавки. Собрав последние силы, я вырвала ее из волос и воткнула булавку в ладонь.

Мерзкое наваждение сгинуло. Передо мной стоял сутулый худой человечек с рябым морщинистым лицом и усиками, сочившимися помадой. Не изменился только костюм, трость и запах духов. Но дело явно было не в них — этот тип обладал кошмарной магической способностью. И — о, боги! — продолжал использовать ее на Гортензии. Та уже расстегнула пальто и теперь принялась за блузку.

— Зи! Прекрати! Сопротивляйся ему!

— Ты просто завидуешь, глупая плоская курица. Завидуешь, что он выбрал меня.

"Нет. Это не Гортензия. Это подонок, пробравшийся в ее голову. Самый настоящий насильник — вот кто он."

— Прости меня, Зи.

Я с размаху ткнула ее булавкой в бедро.

— Ай-й-й!.. Аль, ты рехнулась? Не могла просто пнуть?!

"А вот это — моя подруга!"

— Нет, Зи. Это ты рехнулась. Смотри: вся одежда расстегнута. Он заставил тебя.

— Ах, ты, бл…

Выронив булавку, я зажала Гортензии рот.

— Нет, Зи. Дама Миллер это бы не одобрила. Со злом надо бороться, но не его методами, а разумно и взвешенно.

Хлыщ с усиками поскучнел. Указав в нашу сторону тростью, бросил небрежно:

— Констебля сегодня осудят и сразу повесят… — он подчеркнуто неторопливо достал золоченый брегет на цепочке и щелкнул крышкой. — …через девять часов. Никаких улик не было. Безмозглые девчонки будут молчать, или их обнаружат в канаве. Дохлыми.

Он стукнул тростью по двери. Та распахнулась, и, прежде чем снова закрылась, я успела крикнуть что было сил:

— Постановление об аресте, пункт восемь-дробь-два!

— Аль, это что вообще было? Что с нами случилось?

— С нами, судя по всему, случился благородный эрл де Вержи. Заботливый папочка, ничего не скажешь.

— А о чем ты кричала? — кажется, Гортензии наконец стало легче: ее уже не трясло, но с пуговицами все же пришлось помочь. Не описать словами, как я была благодарна магам за то, что защитный костюм — не пальто, и не блузка, его просто так не сорвешь. Если бы мне не приказали начать со шляпки… О том, что бы дальше случилось, думать не было сил.

— Я кричала о наших правах. Правах арестованного.

Зи горько усмехнулась, качая головой:

— Нет у нас никаких прав, пока такие подонки у власти.

В комнату вошел незнакомый констебль, снял с нас наручники, кивком указал на дверь.

— Отсидите в камере сутки. После приказано отпустить. Шагайте.

Сутки в камере. За это время Мэтти осудят и казнят. Суд не будет честным, это же очевидно.

Я заметила, как смотрит на нас констебль: либо он сам желал знать нашу реакцию, либо ему велели о ней сообщить. Я пожала плечами:

— Постановление об аресте, пункт восемь-дробь-два!

Взяла Зи за руку и повела за собой.

"Ни одна тварь не увидит, как мы рыдаем."

— О! Вот это — местный "зверинец", — сообщила Гортензия, когда нас заперли в комнате с маленьким окошком под потолком. — Миленько у них тут. Смотри: унитаз вместо ведра. И матрацы на койках чистые. Ах, да! У нас же есть право стучать кружкой по прутьям! Я читала в романе.

— Право есть, но нет кружки, — я присела на койку и наконец сняла защитный костюм. Койка действительно оказалась вполне комфортной, а камера — чистой. Нам не грозили крысы, блохи и тараканы. В такой обстановке совсем чуточку, но все же проще не падать духом. Говорят, надежда умирает последней. Наверное, ей очень невесело это делать: приходится организовывать похороны всех остальных. Зато собирает большое наследство, может быть, потому так долго и держится.

Прежде чем снова идти к Белому Храму, я тоже кое-что собрала — пока Зи горбатилась за машинкой, мастеря брюки из штор. Дама Элла-Кармила не удивилась, услышав, что нам снова нужно "Ландрийское право", только велела им не швыряться и рассказать обо всех приключениях — когда завершим дело.

Так и сказала — "завершим дело", на полном серьезе. Это было очень приятно услышать.

— Нет кружки? — переспросила Гортензия, подходя к двери. — Ладно, пожертвую каблуком. Что ты там говорила? Восемь-дробь-два?

Спустя час мне немножко хотелось убить подругу. Полицейский, вошедший в камеру, судя по лицу, прямо-таки жаждал убивать. Он скомкал листок бумаги и швырнул в Зи.

— И маленький карандаш, будьте любезны. Нам положено по закону, — мило улыбнулась я полицейскому.

Стола в камере не было, пришлось спихнуть на пол матрац, сесть на него, а койку использовать для письма. Зи пристроилась на краю койки, с любопытством наблюдая за мной. Полицейский остался в дверях.

— Согласно постановлению об аресте, пункт восемь-дробь-два, — громко и нудно сообщила я, глядя в стену. — подозреваемый имеет право на одно послание родственникам, друзьям или адвокату — при условии, что это порядочные граждане с незапятнанной репутацией. Послание не может быть запечатано, до отправления оно будет зачитано вслух, в присутствии минимум дух представителей правопорядка. В исключительных случаях подозреваемый пройдет проверку у правдовидца — относительно содержания данного письма.

— Ух, ты… — только и сказала по этому поводу Зи. Я принялась строчить письмо, возможно — самое главное в своей жизни. Через несколько минут полицейский сердито хмыкнул:

— Барышня Ронда, вы там что сочиняете — мемуары? Закругляйтесь, давайте.

— Время на написание послания законами не ограничивается. Но я уже почти закончила… не знаю, как к вам обращаться, простите, вы не представились.

Да. Я могу быть омерзительно-нудной, когда захочу. Хотя слишком рисковать все же не следует.

Дверь камеры захлопнулась. Я упала на матрац, резко выдохнув. Вот теперь надежда может писать завещание. Хотя… она же — последняя, ей просто некому. Если послание не дойдет, или адресат на него не откликнется, наши дела плохи.

Зи присела рядом со мной, обняла за плечи:

— Не знаю, что ты написала, но догадываюсь: титулованный гад получит сюрприз! Я в тебя верю.

Дверь отперли снова. В камеру заглянул Руфус:

— Барышня Авла, вы в порядке? Такого понавыдумывали…

— Для вас, сударь, — барышня Ронда. Можете звать правдовидца — отвечу за каждое слово.

Руфус вздохнул:

— Если это точно не бред, тогда отправляем немедленно. Я лично прослежу, чтобы письмо доставили прямо в руки.

По его лицу было видно: он хочет что-то добавить и не может. Боится. Не за себя, скорее всего, — за близких. Увы, насчет негодяев у власти Зи абсолютно права. Но никто ведь и не говорил, что борьба за истину — это просто.

"Боги, где его носит? Неужели я в нем ошибалась?.. Уже скоро полдень. Что, если суд над Маттиасом специально начнут пораньше?.. Все-таки, нельзя не восхищаться Гортнезией: я бы в такой обстановке не смогла заснуть, а она спит, как младенец."

Дверь в очередной раз открыли. Вошел человек, которого я не назвала бы ни другом, ни родственником — только тем, кому желала умереть вместо отца. Что дама Миллер нашла в нем? Вечно прищуренные глаза, рыжие с проседью волосы, здоровенный нос и гнусавый голос — вот все описание. Говорят, он весьма обаятелен. Видимо, я понимаю обаяние не так, как другие.

Флориан де Стеррэ с любопытством окинул камеру взглядом, усмехнулся:

— Надо же. С тех пор, как последний раз отдыхал здесь с друзьями после вечеринки, ничего не изменилось. А. Хотя нет, вру: перекрасили стены. Здравствуйте, барышня Ронда, — он перестал улыбаться и осторожно присел рядом на койку::