Любовь: история в пяти фантазиях - Барбара Розенвейн

Нанна делится откровениями о том, что такое настоящая любовь. Тема секса в «Рассуждениях» сопровождается всевозможными формулировками, придуманными поэтами, которые воспевали любовь: перед нами и сладкие слова нежности («душа души моей, сердце моего сердца, жизнь моей жизни», заявляет один влюбленный, готовый наброситься на свою подругу), и страстная ревность, и цитаты из поэтических произведений, и сами ключевые слова — «любовь» (amore) и «влюбленные» (amanti). Наконец, есть еще потомство, ибо, как учит монахинь один лжемонах, «природа счастлива, когда видит, что ее создания растут и плодятся». А по поводу любви, которую испытывает шлюха, Нанна поясняет: «Девка, она как жук-древоточец — любит того, у кого есть что погрызть, а когда грызть больше нечего, только вы ее и видели!» Так уж устроен этот мир.

Аретино проповедовал ненасытную любовь, наслаждался ею, смеялся над ней и изведал всю глубину той любви, которую удовлетворяет куртизанка, чья жизнь, заявлял он, «божественна», потому что наименее лицемерна. В такой формулировке присутствовал намек, невзначай предупреждавший о корыстолюбии самого Аретино: наилучшая жизнь для него — это деньги, соединенные с удовольствиями. О том, как разбогатеть, Аретино знал не понаслышке: его произведения были занесены в составленный церковью Индекс запрещенных книг, но вопреки — или благодаря? — этому их изучала пытливая читающая публика в разных странах. Аретино был одним из немногих людей своего времени, кто понимал, как воспользоваться преимуществами такого головокружительного «стартапа», как печатный станок. Зарабатывая на своих бестселлерах, он избавился от тирании покровителей, а самой популярной его книгой оказалось собрание писем — собственноручных посланий, смело опубликованных еще при жизни автора. Эти письма свидетельствовали о формировании вокруг Аретино широкого круга общения, что делало его одним из первых в мире лидеров общественного мнения. Тициан, близкий друг Аретино, несколько раз писал его портреты, а однажды использовал его в качестве натурщика для фигуры Понтия Пилата. К концу жизни Аретино стал знаменитостью: на оборотной стороне медальона, созданного в его честь, он был изображен уже не сатиром, а восседающим на троне импресарио, которому, склонив головы, отдают дань уважения четыре князя в античных одеяниях.

Даже несмотря на то что Аретино разделял древний предрассудок о ненасытности женских сексуальных аппетитов, он предоставлял женщинам определенную свободу действий. В самом деле, ведь именно они руководят любовным действом, исполняя роль — в соответствии с мужской фантазией — чистых, послушных и старательных дев. Нанна рассказывает Пиппе, как притворяться женственной перед любовником, даже если он стар и уродлив или когда от него дурно пахнет: сначала она должна вздохнуть и покраснеть, потому что так выглядят «признаки любви, заставляющие пульсировать молот страсти». Ей следует вести себя так, как описано в «Руководстве для хорошей жены» (см. главу 3), за тем исключением, что в постели она должна прикинуться, будто ей нравится заниматься любовью со своим спутником. Все это, конечно, притворство, но ей удастся хорошо заработать. В то же время это тяжелая работа, ведь именно на женщине лежит бремя поддержания фантазии. Аретино подшучивает над легковерными мужчинами, падкими на ложь, но пишет в основном для них, предлагая им нечто вроде любви, существующей для удовлетворения их потребностей.

Столетие спустя традиция, основанная Аретино, переживала расцвет. Книги эротического содержания, заодно, как предполагалось, обучающие мужчин и женщин секретам служения ненасытной любви — собственной и чужой, — выпускались в избытке. Например, во Франции появились такие сочинения, как «Академия для дам» (L’Académie des dames) и «Школа для девушек, или Философия для дам» (L’École des filles, ou la philosophie des dames) (1655). Последняя работа была переведена на английский под названием «Школа Венеры» — на фронтисписе книги были помещены три дамы, радостно разглядывающие пенисы, которые можно было купить у продавщицы, а внутри присутствовали многочисленные изображения всевозможных «непристойных поз»[191]. Сюжет «Школы Венеры» сводится к соглашению между неким Роджером, влюбленным в наивную юную Кэти, и Фрэнсис, ее мудрой кузиной. Выполняя свою часть сделки, Фрэнсис посвящает несведущую девушку в то, каким образом одна «половина человечества е..тся с другой». Поскольку этим занимаются все, ничто не выходит за рамки дозволенного. Осведомленная леди перечисляет части тела, принимающие участие в сексе, используя для них как собственные, так и иносказательные названия — всевозможные вульгарные термины, какие только можно подобрать. Фрэнсис объясняет природу прелюдии для секса, описывает позы для полового акта и настолько образно восхваляет его удовольствия, что у Кэти «возникло большое желание попробовать себя в этом виде спорта». Чем она и занимается, во второй половине книги радостно описывая Фрэнсис свои приключения с Роджером. В дальнейшем сочинения вроде «Школы Венеры» становились отправной точкой для художественных романов.

Подобные произведения подрывали общественные устои и таким же образом воспринимались — предполагаемые авторы «Школы Венеры» были привлечены к суду и наказаны. Однако в книге оказался выдвинут радикальный аргумент, вложенный в уста Фрэнсис: «Я не считаю сладострастие грехом. Я уверена, что если бы женщины правили миром и церковью, как мужчины, то вот видишь, вскоре бы е…ю (fucking) признали вполне законной, ибо она не должна считаться даже проступком». Единственная причина, по которой мужчины называют это грехом, утверждает далее Фрэнсис, заключается в том, «чтобы не дать слишком много свободы женщине». Подобные идеи служили насмешкой над благочестивыми традициями, однако они вполне соответствовали новой науке XVII века, когда Ньютон, Галилей и другие ученые переосмыслили разрозненные тела как абстрактные «массы», каждая из которых оказывает на другую воздействие, ничем не сдерживаемое, если к ней не прилагает силу еще один объект. Точно так же мужчины и женщины были равны во влечении друг к другу, и этот факт неумолимо приводил к борьбе двух противоположностей и непостоянству в сексе. Потребности любви были столь же естественны, как вращение Земли вокруг Солнца.

Еще более точная аналогия: потребности любви так же естественны, как вечное движение гладких шаров по абсолютно ровной поверхности. Любовники в «Школе Венеры», даже несмотря на свои сексуальные контакты, вырваны из обычной жизни и исторического контекста. Все происходящее в «Школе Венеры» помещено в обстановку, отдаленно напоминающую антураж высшего класса, в котором появляется суетливая горничная, однако главные герои выступают преимущественно в качестве секс-машин, оторванных от родственных связей, принадлежности к церкви и конкретного места жительства. Они прокладывают собственный путь в мире, действуя согласно своим «воображению» и «страсти» — феноменам, которые примерно в то же время описывал философ-материалист Томас Гоббс (ум. в 1679 году). Для отношения Фрэнсис к беременности характерна предельная атомизация: прячь свой живот почти до конца срока, затем поезжай в деревню, роди ребенка и оставь его там.