Любовь: история в пяти фантазиях - Барбара Розенвейн

стали восхищаться. История Фауста, который в своей исходной германской инкарнации XVI века был чародеем, а главное, безбожником, превратилась в версии, созданной Гёте, в сюжет о ловеласе, который продает душу дьяволу и заслуживает за это похвалу. Легенда о Фаусте распространилась по всей Европе, и Гёте, несомненно, познакомился с ней в детстве, побывав на представлении бродячего кукольного театра, — этот сюжет занимал немецкого поэта всю его жизнь. В самом раннем варианте трагедии, так называемом «Пра-Фаусте», написанном в 1770‐х годах примерно в одно время с публикацией «Страданий юного Вертера», Гёте осуждал героя, который в поисках удовольствий соблазнил и бросил невинную Маргариту. Однако в окончательной редакции своей интерпретации истории Фауста Гёте спасает героя, восхваляя распутство как основание его «беспокойного стремленья». Самым главным в жизни оказывается мужская ненасытность — в любви и войне, в накоплении имущества и власти. Никогда и ничего не будет достаточно — беспокойный дух не сможет вынести стабильности. В конце трагедии Гёте Фауст, уже после его романа с Маргаритой и блаженного свидания с Еленой Троянской, становится успешным предпринимателем XIX века, расчищающим землю, строящим дамбы и безжалостно уничтожающим всех, кто стоит на его пути. Похоть здесь сочетается с алчностью, но и то и другое оказывается добродетелью. От любых тревожных сомнений по поводу своего образа жизни Фауст отмахивается, как от призраков:

Так и живи, так к цели и шагай,

Не глядя, вспять, спиною к привиденьям,

В движенье находя свой ад и рай,

Не утоленный ни одним мгновеньем! (11451–11452)[202]

Когда же Фауст умирает, небесные ангелы обманывают Мефистофеля относительно его заслуг и, унося душу героя в эмпиреи, объявляют:

Дух благородный зла избег,

Сподобился спасенья;

Кто жил, трудясь, стремясь весь век, —

Достоин искупленья (11934–11947).

Означает ли использованный Гёте курсив, что Фауст был спасен, несмотря на все его грехи? Нисколько. Он был спасен благодаря им. Соблазненная и брошенная Фаустом Маргарита, теперь предающаяся раскаянию на небесах, в восторге взывает к «славной матери» Марии:

Оплот мой правый,

В сиянье славы,

Склони свой лик над счастием моим.

Давно любимый,

Невозвратимый

Вернулся, горем больше не томим (12069–12075).

Останется ли Фауст верен ей на небесах? В этом можно усомниться. Ибо в самом конце своей объемной поэтической трагедии Гёте, как бы подводя ее моральный итог, устами мистического хора провозглашает:

Здесь — заповеданность

Истины всей.

Вечная женственность

Тянет нас к ней (12108–12111).

Вечная женственность (das Ewig-Weibliche): Маргарита и Елена просто воплощают собой тот магнитный полюс, который притягивает мужчин к совершению великих деяний. Фаустианский миф начался с осуждения Павсанием «пошлого» Эрота, а в итоге пришел к наделению его героическим ореолом.

* * *

В общих чертах столь же счастливо сложилась и судьба Дон Жуана. Первоначально, в пьесе Тирсо де Молины, опубликованной в 1630 году, ее герой Хуан предстает обманщиком, который насилует и уничтожает всякую женщину, которая встречается на его пути. В Неаполе Хуан переодевается любовником герцогини, чтобы забраться к ней в постель, а затем его выбрасывает волной к берегам Испании, где он обретает спасение в объятиях Тисбеи, дочери рыбака:

Что за лик и что за стан!

Да придите же в себя!

Кабальеро!..[203]

Хуан обещает ей вечную любовь, но прежде, чем они предадутся чувственным утехам, Тисбея напоминает ему, что «Бог существует — и смерть». Хуан же, беззаботный, как ветер, уже оседлал лошадей, чтобы уехать сразу после того, как затащит ее в постель. Он даже отдает приказ сжечь хижину бедной Тисбеи, чтобы отвлечь внимание от своего побега. Именно так Дон Хуан прокладывает свой путь через Испанию, и женщины падают к его ногам. Но его удовольствие заключается не столько в удовлетворении любовной потребности, сколько в обмане. Как признается он сам,

И в Севилью слух проник

Про меня, что озорник

Я большой, что нету лучшей

Мне забавы, чем спешить

К чьей-нибудь чужой невесте,

Поозорничать — и чести

Девичьей ее лишить!

Используя формулировки Диотимы, можно утверждать, что ненасытность Хуана объясняется не столько Нуждой, сколько восхищением собственной Находчивостью. Однако затем, совершив множество уловок, он убивает дона Гонсало, отца почти завоеванной им доньи Анны, которая обнаруживает его ложь до того, как Хуан добивается у нее успеха. Затем собственную уловку использует уже каменная статуя Гонсало, приглашая Хуана на совместный ужин в пустой гробнице. В конце трапезы из аспидов, уксуса, ногтей и льда статуя протягивает руку, и Хуан, схватив ее, ощущает адский огонь. Он умоляет позвать духовника, чтобы тот отпустил ему грехи, но статуя сообщает, что уже поздно, и Хуан падает замертво.

Однако в своих новых, появившихся через непродолжительное время воплощениях герой отказывается каяться, как в пьесе Мольера «Дон Жуан» (1665): «Нет, нет, что бы ни случилось, никто не посмеет сказать, что я способен к раскаянию»[204], — и заботится о сохранении даже посмертной репутации ловеласа. Восторг от такой жизни еще яснее проявляется в опере «Дон Жуан, или Наказанный развратник» (1787) Моцарта и его либреттиста Лоренцо да Понте. Соблазнитель Дон Жуан изображен в музыке и стихах столь очаровательно, что вряд ли можно винить крестьянскую девушку Церлину, за которой он ухаживает, в том, что она поддалась его мольбам:

Дон Жуан: Ручку мне дашь свою ты,

Скажешь навеки «да»!

Счастья лови минуты —

Идем скорей туда.

Церлина: Как сердце замирает! —

Не знаю, что сказать…[205]

Донна Эльвира, однажды уже соблазненная и брошенная Дон Жуаном, также не может отказаться от надежд вернуть его:

Донна Эльвира: Значит, верить могу, что ваше сердце

Мне смягчить удалось? Что Дон Жуан мой

Ко мне опять вернулся, что снова любит

Меня он, как и прежде?

Лучше бы ей не верить в это, ведь Дон Жуан не может жить без ненасытной любви, которую осуждали Павсаний, таинство брака и бóльшая часть общества:

Кто одной только верен,

Остальных обижает.

Сердце мое,

Полное огня и страсти,

Для всех женщин открыто.

В версии Моцарта Дон Жуан отказывается каяться десяток раз подряд.

Таким образом, к моменту, когда за разработку образа взялся лорд Байрон (ум. в 1824 году), Дон Жуан уже стал романтическим героем, свободным не столько потому, что как дворянин он мог обводить дам вокруг пальца, а прежде всего потому, что этот персонаж — аристократ, повелитель и мужчина — оставался верным себе. У Байрона Дон Жуан предстает чрезвычайно привлекательным и к тому же находчивым молодым человеком. Пойманный in flagrante [на месте преступления — лат.] со своей первой возлюбленной, он вынужден скитаться по суше и морю. Подобно Одиссею, он терпит