Братский круг. По самому краю … - Вячеслав Юшкин

эту дверь особо не стоит. Когда надо позовут. На мне был свежий спортивный костюм, присланный Немцем, взамен моего испорченного. Зечку-робу выдать нам еще не успели, поэтому карантин был одет в ту одежду, в которой прибыл из тюрьмы.

Ждать пришлось недолго. Дверь распахнулась, и какой-то прапор, видимо из новой смены, пятясь задом и кивая головой, повторяя как заклинание «Хорошо, Владимир Васильевич», «Будет сделано, Владимир Васильевич», вывалился из кабинета. Увидев меня, поспешил доложить:

— Вам Кубарева привели. Разрешите ему войти?

— Пусть войдет. — раздался тяжелый голос из недр кабинета. — А ты дверь закрой с той стороны. Да поплотнее.

Я вошел. У окна стоял стол, обтянутый зеленой материей, за столом сидело нечто огромно-квадратное с лысой квадратной же головой и смотрело на меня немигающими глазами. Килограмм сто тридцать. Я ожидал увидеть нечто особенное, но реальность превзошла все. Такой гигант при желании может покалечить тебя с одного-двух ударов. Меж тем безопасник задал вопрос:

— Кубарев?

— Александр Николаевич, статья 148, часть…

— Вот, смотрю я на тебя, Кубарев, и понять не могу, ты сюда зачем приехал? Срок отсидеть или здоровье оставить?

— Срок отсидеть.

— Так какого же хера на рожон лезешь? Ты знаешь кто я?

— Наслышан, гражданин начальник.

— И что? — Журавель открыл папку, лежавшую перед ним на столе. — Ты хоть понимаешь, что можешь не выйти отсюда? Или выйти дураком. Или инвалидом. Будешь до конца жизни срать под себя! Отсюда уже выходили и на носилках и вперед ногами. Понимаешь?

— Понимаю.

— Так какого же рожна! — безопасник с силой ударил громадным кулаком по столу. Глаза его стали наливаться кровью. — А вообще, что с тобой разговаривать. — Журавель встал и вплотную подошел ко мне. — Ну! Последний раз спрашиваю! Потом пеняй на себя! Возьмешь тряпку?

— Гражданин начальник… — попытался что-то промычать я, но удар огромной силы отшвырнул мое тело к стене.

Пока я пытался поймать ртом воздух, майор открыл дверь и рявкнул в коридор:

— Дежурный! Литвинова ко мне!

Через минуту в кабинет влетел давешний безопасник. Журавель указал на меня.

— Подвесь-ка этого гандона на турник.

Старлей взял в левую руку браслеты и наклонился ко мне.

— Встать! — я начал подыматься, но Литвинов наотмашь ударил меня по лицу правой рукой. — Живее, сука!

— Да что ты с ним возишься! — разъярённый начальник режима со всей дури ударил мне в живот ногой, я снова отлетел к стене.

Пока они со мной возились, в кабинете появился еще один безопасник, вчерашний капитан. Вдвоем с Литвиновым они подняли меня за шкирку и поставили на ноги. После одели на одну мою руку браслеты, и, подведя к турнику, закоцали вторую над перекладиной. Я стоял, вытянувшись, подвешенный на турнике, как на дыбе, с задранными вверх руками. Ноги, благодаря моему росту, твердо стояли на полу. Но, видимо, не всем моим предшественникам так везло. Я представил любого невысокого зека, ну, к примеру, того же Комара с моего этапа. Ему бы пришлось болтаться на посиневших от железных браслетов руках, не касаясь ногами пола, что само по себе уже было нестерпимой пыткой.

— Ну во-от. — старлей с тоской посмотрел на меня. — Не наигрался вчера в отрицалово? С этого турника еще никто в сознании не слезал.

— Свободен! — рявкнул Журавель. — И дверь закрой! — Литвинов не стал дожидаться повторного приказа. Капитан тоже юркнул в дверь вслед за ним.

Сильная боль пронзила все тело — первый удар пришелся по почкам. За ним последовал второй, третий. Как будто со стороны я услышал собственный крик. Где-то после шестого помутилось сознание и боль стала уходить…

Знакомый запах нашатыря. Большой нос, очки… ночной врач.

— Владимир Василич, умоляю вас, не в мою смену! Дайте мне спокойно сутки доработать. С прошлого раза зека еле откачали. А этот со вчерашнего еще не оклемался.

— Очухался? — громоподобный голос начальника безопасности третьей колонии казалось заполнил все пространство кабинета. — А ты, лепило, пшел вон отсюда, пока я тебя самого в морг не отправил! — Журавель схватил врача и вышвырнул как котенка за дверь.

— Ну что, Кубарев, продолжим?

Я мешком висел на турнике. Рук не чувствовал, зато все остальное тело болело как отбивная.

— Я знаешь, чего не пойму? — режимник приблизил огромную лысую голову к моему лицу и вперся тяжелым взглядом мне в глаза. — Через пару часов, а может и раньше, ты станешь калекой. А может и сдохнешь. Не ты первый, не ты последний. А ради чего? Ради своей блатной романтики? Ради дружков своих придурков — уголовников? Ради какой-то эфемерной, никем не виданной, так называемой воровской идеи? Ты что Вором хочешь быть, Кубарев? Тебе же не быть им, ты же рожа автоматная. В армии ведь служил?

— Служил. — хрипло промямлил я.

— Ну так значит не бывать тебе Вором, оставь ты хоть все здоровье в этом кабинете!

Да и откуда в Обске ворам-то взяться? Так ради чего гробишься? Сам-то можешь объяснить? Не мне объяснить! Себе!

— Могу.

— Ну попробуй!

— Конечно я не Вор, и Вором никогда не буду. Не бывать мне ни Жуликом, ни Положенцем. Да и блатная романтика, если разобраться, мне по барабану.

— Дааа? — Журавель удивленно вскинул рыжеватые брови — И что же тогда? Ну-ка просвети…

— Я просто человек. Не собака. И то, что вы меня заставляете делать, считаю ниже своего достоинства. Пусть ваши шныри пресмыкаются и полы вам натирают. Или еще кто. Но не я! Вот за эту идею, как ты, начальник, выражаешься, не жалко и здоровье отдать. Отец говорил — если ты прав, ничего не бойся! Не сможешь ты меня сломать, хоть весь отдел свой сюда притащи. Убить, покалечить — да! Сломать мою волю — нет! А блатные, красные, зеленые — мне по барабану. Будь я красным — вел бы себя сейчас точно так же.

Тишина повисла в режимном кабинете. Журавель смотрел на меня немигающим взором. Видимо моя немудреная логика заставила его переосмыслить некоторые вещи. Хотя… Не уверен. Помолчав, он подошел к столу и взял папку с моим делом. Полистал, расхаживая по кабинету, затем спросил.

— В каких войсках служил?

— Морская пехота. Десантно-штурмовой. Первый год — Владивосток, шестой километр. Снеговая Падь.

— А потом?

— Социалистическая Республика Вьетнам. Полуостров Камрань. Одиннадцать месяцев.

Журавель в упор не мигая смотрел на меня.

— Десантник? Прыжки есть?

— Шестнадцать.

— Маркировка парашюта.

— Д-6, серия 4.

Начальник безопасности хлопнул папкой о стол.

— У нас Д-пятые были. — еще раз внимательно посмотрел на меня и, взяв рацию произнес сквозь шипение связи:

— Литвинов

— На связи Владимир Василии.

— Осужденному Кубареву пять суток изолятора за нарушение режима содержания.