Личный демон для Мин Джихо - Эмма Рид Джонсон

момент во всех красках, но у меня не получалось – тело содрогалось от бесполезных потуг.

Перед глазами мелькнули обрывистые кадры: я иду в наушниках, перехожу дорогу. Сквозь музыку слышится скрип колес и нарастающий звук сигнала. Свет фар. Я встаю с дороги и начинаю орать. Чувствую боль в поцарапанной ладони. Измотанный, заваливаюсь в кровать и быстро засыпаю.

Так, значит, в тот день я должен был умереть? Я жив только из-за того, что какой-то полоумный дракон объединился с мерзким дедом, потому что они возомнили себя выше богов? Если бы не это, то я бы сейчас гнил в земле?

Мои пальцы будто вмиг охладели, а от лица отхлынула кровь. Я потупил взгляд на дощатый пол. Размышлял о том, насколько же бесполезна моя жизнь.

Никогда не думал, что я особенный или удачливый, но всегда тайно надеялся, что этот период жизни – временный, уж точно не конечная точка моего существования. Что однажды я куплю свое собственное жилье. Уйду работать в крутую фирму. Я ведь даже проходил какой-то онлайн-курс по 3D-графике и порой грезил, что буду лепить модельки для игр. Неужели я зря качал сраный Blender? Хотел завести собаку, большую и пушистую, чтобы у нее были мягкие плюшевые ушки. В тиктоке постоянно попадались швейцарские овчарки, и я представлял, как заведу себе такого пса: мы бы часто гуляли, ходили бы вместе на пробежку, а потом он грел бы меня холодными ночами, потому что спали бы мы в одной постели.

Может, мои планы и не были грандиозными. Я понимал, что сложно выбраться из той задницы, в которой я находился. Но у меня все равно были какие-то мечты и надежды…

…а Сом И разрушил их под корень. Разбил чертовой кувалдой этот хрупкий стеклянный мир, который радовал меня и дарил веру в светлое будущее. Он отнял это мнимое чувство уверенности и спокойствия, рассказывая об этом с нахальной ухмылкой, притаившейся в уголках его губ.

– Значит, я умер, – сухо переспросил я. – Но… что мне делать с этим знанием?

Я вспомнил слова тхеджагви. У меня нет судьбы. Конечно. Меня ведь не должно уже быть на этой земле. Хах…

– Понимать, что ты обречен. – Сом И развел руками. – Тебе предстоит сделать сложный выбор.

– Какой? Куда сложнее-то? Можно где-то изменить легкость и начать с начала?

– Есть два пути. – Он прикусил нижнюю губу. – Первый: ты помогаешь мне освободить заточенных богов, и мою часть естества в том числе. Как следствие, наши энергии перестанут сосуществовать, и ты умрешь. Второй: ты ничего не делаешь. Пускаешь все на самотек, ведь тебе не привыкать. Боги в ловушке, я с тобой. «Хебанджа» продолжает действовать, различных тварей становится все больше и больше. Первое время я смогу защитить тебя, но моих сил не хватит надолго, я уже исчерпываю свой лимит. Если тебя не сожрет какая-нибудь тварь, то рано или поздно моя энергия окончательно иссякнет, и ты умрешь, потому что больше я не смогу удерживать твою душу.

Наверное, я должен был обомлеть от ужаса. Расплакаться или начать кричать, но вместо этого я засмеялся. До того легко и просто, что сам не ожидал от себя такого.

Сом И сощурился, глядя на меня недоверчиво. Он не понимал меня, это очевидно. Я и сам себя не понимал.

– Я поставил на тебя все, о чем неимоверно жалею, – выдохнул он. Его бледное лицо дрогнуло, будто он был отражением, миражом, что начинает пропадать. – Не в моем положении тебе приказывать, но, пожалуйста, Джихо, умри во имя чего-то большего. Умри не ради меня, а ради Хаюн. Ради Гисока. Ради Ёнхёна – ему придется тоже несладко, он слишком порядочный для детей хагэ. Сделай хоть что-то достойное для мира и близких.

В груди защемило, а из глотки вырвался очередной смешок.

Я смеялся, видя спокойствие на точеном лице Сом И. Я смеялся, пока он превращался в уже привычного монстра. Я смеялся, думая о неминуемой смерти и своей бесполезной жизни. Я смеялся, когда Ёнхён вернулся в квартиру и тронул меня за плечо.

Я смеялся.

Секс – это для быдла. Настоящая интеллигенция стонет по ночам от тяжких душевных мук

– Давай научу тебя работать с накладными. – В голове была какая-то каша, но обучать стажеров всегда приходилось именно мне. – Они у нас лежат тут, берем сразу за сегодняшний день и за вчерашний.

Девчонка, имя которой я уже забыл, кивнула. Она меня не перебивала, но на ее лице была пустота – очевидно, половина моих слов проходила мимо нее. Я ее понимал. На практике все приходило быстрее.

– У нас есть некоторые позиции, которые стоят два дня, а есть те, что списываются день в день. – Я повел ее по линии вдоль витрин. – Например, рис и запеченный батат – двухдневные. Ты, придя на смену, не знаешь, сегодняшние они или вчерашние, ведь так?

– Ага.

– Поэтому берешь накладную за сегодня и ищешь среди всех позиций рис, например. Он приходил. На витрине только одна гастра, тогда залезаешь в холодильник. – Я открыл его для нее. – И среди всех этих коробок ищешь его. Давай.

Она присела на корточки и начала вытаскивать черные коробки с едой. Сегодня их было как-то чересчур много, с некоторых капал конденсат, из-за чего ее фартук в некоторых местах промок.

– Вот. – Она протянула рис мне.

– Ага, посмотри на вес, а потом сравни с тем, что пришел утром.

Я дал ей накладную, и девчонка еще пару минут втыкала в нее все тем же пустым взглядом.

– Такой же.

– Отлично. – Я уперся рукой в металлическую столешницу. – Значит, если тот, что на витрине, не распродастся, его нужно будет списать. Если будет выложен новый, то трогать его не надо. – Я откашлялся, пропуская Минчэ. – Но если между нами, то рис практически никогда не списывается. Так, давай теперь разбираться с бататом. Он есть в холодильнике?

Она снова принялась копаться и перебирать коробочки. Через какое-то время отрицательно мотнула головой.

– Ага. Тогда поищи его в накладной. – Дал ту, что была за сегодняшний день.

– Тоже ничего. – Она поджала пухлые губы.

– Это значит?.. – Я махнул рукой, чтобы она дала ответ.

– Что он сегодня списывается, – пискнула девчонка.

– Правильно. – Я хлопнул в ладоши. – Сейчас я тебе скажу, какие позиции у нас двухдневные, их немного. Главное, запомни, что все салаты всегда однодневные. После чего напишешь мне «списанку», я проверю.

Выглядела девчонка уставшей, но ей ничего не оставалось, кроме как