Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

я посвятила объяснениям, каким образом наша команда медиков будет работать с Маркусом. Наша цель состояла в том, чтобы сообща добиваться его выхода из депрессии, ослабления риска суицида и, со временем, возвращения его обратно в тюрьму, чтобы он продолжал отбывать свой срок там. Когда я сообщила об этом пациенту, он только презрительно фыркнул, давая понять, что не стоит ожидать, что он когда-либо покинет больницу живым и что все наши попытки остановить его наверняка ни к чему не приведут. Прежде чем выйти из комнаты, где проходила наша беседа, пациент поинтересовался, сколько сотрудников больницы входят в «команду Маркуса», и я почувствовала, что он доволен тем, что им занимаюсь не только я, то есть всего один человек и к тому же женщина, а целая группа хорошо обученных профессионалов. Я знала, что хотя явных признаков депрессии в этот момент у пациента не наблюдалось, это вовсе не означало, что он ее симулирует. По закону, чтобы одобрить решение о переводе в больницу, Маркуса должны были осмотреть два психиатра, и у меня не было никаких оснований считать, что сделанные ими выводы ошибочны. Обмануть профессионалов в области психиатрии гораздо труднее, чем полагает большинство людей.

После весьма памятной первой беседы я назначила Маркусу курс антидепрессантов и регулярные сеансы психотерапии, благодаря которым мы ожидали лучше исследовать особенности его личности и взаимоотношений с другими людьми. Это могло помочь понять, каковы на самом деле его планы, касающиеся совершения самоубийства. Я сообщила другим членам команды, что Маркуса следует держать под постоянным наблюдением независимо от того, спит он или бодрствует. Я до сих пор помню детали историй болезни и даже лица двух больных-мужчин, которых я осматривала, будучи еще молодой практиканткой, и которые в конце концов покончили с собой. Должна сказать, я до сих пор переживаю из-за них – мне кажется, что я каким-то образом их подвела. Когда это произошло, мои коллеги оказали мне большую, неоценимую поддержку. Мой супервайзер заверил меня, что в одном из этих случаев ни у кого не возникло бы никаких подозрений, – состояние пациента казалось вполне нормальным всем, кто с ним общался. Во втором случае пациент маскировал беспросветное отчаяние под вспышками гнева. Любой в моей профессии боится таких вариантов. К счастью, больше мне ни разу не приходилось сталкиваться с подобным, и мне бы не хотелось, чтобы это произошло когда-нибудь еще. В общем, мы не могли рисковать – нельзя было допустить, чтобы в результате человеческой ошибки Маркус смог достичь своей цели.

* * *

– Он не производит впечатление пациента, который может совершить суицид, – недовольно пробурчал один из весьма опытных ассистентов на очередном совещании несколькими неделями позже.

У людей, конечно, довольно часто бывает некая разобщенность между телом и мозгом. Но если кто-то из пациентов никак не реагирует на прием антидепрессантов или каких-либо других препаратов, это может означать, что в них нет необходимости. Что касается Маркуса, то он жаловался лишь на сильные и неприятные побочные эффекты. К тому же он был крайне несговорчив в общении с медиками – от своего психотерапевта до санитаров и медсестер. Нечто подобное замечали за ним и в тюрьме. Специалисты по-прежнему сомневались, действительно ли Маркус находится в депрессии или хотя бы в подавленном состоянии.

– Он постоянно пытается заставить нас нервничать и беспокоиться, – сказала одна весьма наблюдательная молодая медсестра.

Я подумала, что она права. Маркус явно не был заинтересован в том, чтобы кто-то копался в причинах его суицидального настроения. Он просто постоянно угрожал самоубийством и говорил о том, что намерен наложить на себя руки, – словно на случай, если его недостаточно хорошо поняли. В одном весьма запомнившемся всем случае во время обеда он принялся на глазах у других больных заталкивать себе в горло еду и бумажные салфетки. Разумеется, других пациентов эта сцена сильно встревожила. В другой раз он на виду у дежурной медсестры попытался задушить себя с помощью свернутого в жгут рулона туалетной бумаги, тем самым как бы пародируя свои действия по отношению к убитой им Джулии.

Эти выходки приводили ко все большему отчуждению между ним и обслуживающими его медиками, хотя персонал больницы делал для него все возможное. Специальная подготовка, согласованная работа целого коллектива медиков и помощь супервайзеров обычно дают эффект, когда мы сталкиваемся с такими пациентами, как Маркус. Но люди, которые находятся, так сказать, на передовой, – всего лишь люди. Особенно тяжело приходится в подобных ситуациях молодому медперсоналу. Временами некоторые сотрудники не могли сдержать раздражение, так что случались неприятные, сложные моменты. Когда медработникам приходится целыми днями наблюдать за пациентом, чтобы не допустить совершения им самоубийства, слаженная работа коллектива иногда начинает буксовать – особенно когда у членов медперсонала большой объем обязанностей по уходу за другими больными. У сотрудников остается меньше времени на другие дела, и нет ничего удивительного в том, что в какой-то момент больной, который постоянно грозит наложить на себя руки, начинает вызывать возмущение даже у других пациентов. Непрерывные демонстрации дурного характера Маркуса лишь еще больше обостряли все эти проблемы: он жаловался на санитаров и медсестер, на качество пищи, на других пациентов и на то, что мы, медики, бессильны ему помочь. Один коллега рассказал мне, что как-то раз утром Маркус появился в кабинете заведующего отделением в ужасном настроении и заявил, что хочет видеть «управляющего». Оказалось, он собирался заявить о том, что санитар ночной смены, который должен был наблюдать за ним накануне ночью, ненадолго задремал. Санитара, по словам Маркуса, следовало наказать – как он заявил, за проявленную им полную некомпетентность.

– Ведь пока он спал, я мог умереть! – возмущался Маркус.

Я своими глазами наблюдала, как он расхаживал по отделению с эскортом из санитаров и медсестер, громогласно заявляя, что еще никогда ему не приходилось быть окруженным такими необразованными и некультурными людьми. Он жаловался на то, что у него нет ничего общего с другими больными, словно не замечая, что по иронии судьбы попал в психиатрическое лечебное учреждение исключительно по той же причине, что и они, – из-за склонности к насилию по отношению к окружающим. Он провоцировал других людей, встревая в чужие разговоры, чтобы привлечь к себе внимание. Не раз это приводило к угрозам и попыткам нападения на него со стороны других пациентов.

Нам стало казаться, что мы присматриваем за большим, злобным и капризным ребенком, забывая о нуждах и чувствах других содержащихся в больнице людей. В своей сплоченной медицинской команде мы стали задумываться, не страдает ли Маркус нарциссизмом в большей степени, чем мы предполагали. Концепция нарциссизма в психиатрии сложна и