Торговцы мечтами - Гарольд Роббинс

не был почти год, да и Эстер с удовольствием проведет пасху с родственниками. Ей тоже не помешает отдых.

Джонни улыбнулся. Петер не сказал ни слова о своем желании посетить старую студию и самому посмотреть, как идут дела.

— Приезжай, — поддержал он Кесслера. — Вам обоим здесь понравится. Только сообщите мне о приезде, чтобы я приготовился.

— Точно приеду. — После нескольких секунд молчания Петер нерешительно поинтересовался: — Как относятся к войне в Нью-Йорке?

Эдж насторожился. Он помнил, что Петер Кесслер приехал в Америку из Германии.

— Что ты имеешь в виду?

— Джо хочет сделать картину о зверствах немцев в Бельгии и Франции. Не знаю, стоит ли ее снимать. — В голосе Петера слышалось легкое смущение. — Сомневаюсь, что публика хорошо примет такую картину.

— В основном чувства на стороне союзников, — осторожно ответил Эдж. Он знал об идее Джо Тернера, который уже звонил ему. Джо также сообщил, что Петер отверг идею. Хотя Кесслер и не питал больших чувств к своей родине, он не мог заставить себя снять картину, обличающую Германию в жестокостях. С другой стороны, в прессу уже просочились сведения, что «Магнум» собирается снимать картину о зверствах немцев, и если Петер объявит, что картина не будет снята, на него сразу же повесят ярлык германофила. Джонни все это объяснил Петеру.

Он мог представить, как Кесслер согласно кивает головой.

— Значит, ее нужно делать, — согласился он, хотя и с сомнением.

— Да, похоже, теперь выхода нет, — заметил Эдж. — Как ни крути, а снимать все равно придется.

Петер Кесслер тяжело вздохнул, понимая, что Джонни победил.

— Скажу Джо, чтобы он запускал сценарий в производство.

Джонни стало жалко друга. Он хорошо понимал Петера. Петер не раз рассказывал о своих родственниках в Германии и о своем желании навестить их.

— Передай Джо, чтобы он не торопился, — спокойно посоветовал Джонни. — Может, все устроится еще до начала съемок.

Петер понял, что Джонни разделяет его чувства.

— Нет, в отсрочке нет никакого смысла. Нужно приступать к съемкам. — Он слегка стыдливо рассмеялся. — Чего я в конце концов боюсь? Я давно не немец, я американский гражданин уже более двадцати лет. Я не видел Германию двадцать шесть лет. За такое время народ может сильно измениться.

— Правильно. Немцы, наверное, сильно изменились после твоего отъезда.

— Конечно, — согласился Петер, хотя и помнил прусских офицеров, гордо гарцующих по улицам Мюнхена на здоровенных черных лошадях, помнил, как все им кланялись и как боялись. Он помнил набеги по набору рекрутов в армию, которые вырвали его семнадцатилетних двоюродных братьев из семей. Поэтому отец и отправил Петера и Америку. В душе Кесслер не сомневался, что немцы совсем не изменились. — Ладно, Джонни, — окончательно сдался он. — Мы ее снимем. — С этими словами его сомнения, казалось, исчезли. — Скажи Дорис, чтобы она вечером позвонила.

— Хорошо.

— До завтра.

— До завтра, — рассеянно попрощался Эдж, думая о Петере и картине о Германии. Неожиданно он вспомнил. Джордж… он должен сегодня дать ему ответ. — Петер!

— Да?

— Синематографы Джорджа. Мы должны сегодня ему ответить.

— А, синематографы… — безо всякого интереса проговорил Петер, и сердце Джонни ушло в пятки. Он не мог спорить с Кесслером после только что происшедшего разговора. — Я говорил о них с Эстер и Джо, и они согласились, что это хорошая идея. Скажи, что мы согласны.

Положив трубку, Джонни вернул расчеты Джейн.

— Спрячь их в папку. Они мне не понадобятся.

Он откинулся на спинку стула и медленно покачал головой. Никогда не знаешь, что выкинет этот Петер. Всегда он делает совсем не то, что от него ждут.

3

Взволнованная Дорис стояла перед зеркалом. Она кивнула, удовлетворенная своим видом. Это платье шло ей гораздо больше, чем то, которое она только что сняла. В этом она казалась старше, совсем взрослой. Хорошо, что дождь прекратился, и она может надеть его. Во всех остальных нарядах, думала Дорис, она выглядела как маленькая девочка.

Дорис Кесслер посмотрела на часы, стоящие на комоде. Джонни появится с минуты на минуту, думала она, надевая шляпку. Дорис огорчилась, когда не увидела его на вокзале, но Джейн Андерсен объяснила, что он просматривает фильм об инаугурации Вильсона. Дорис давно привыкла, что люди, занимающиеся кино, не принадлежат сами себе. Она немного успокоилась, когда узнала, что Джонни заедет за ней в гостиницу и они поедут обедать.

В дверь постучали.

«Это он», — мелькнула мысль, и Дорис побежала через огромную комнату к двери. На полпути она остановилась, бросила последний взгляд в зеркало и уже медленно подошла к двери. «Ты ведешь себя, как ребенок», — упрекнула себя девушка, не спеша поворачивая дверную ручку. В груди бешено стучало сердце.

Ей показалось, что дверь открывает не она, а кто-то другой. Она видела себя как бы со стороны. Когда дверь открылась, на лице Джонни блуждала улыбка, которую моментально сменило изумление. Затем он вновь улыбнулся тепло и восхищенно. В руке Эдж держал букет цветов. Он готовился к встрече, говорил себе, что Дорис выросла, но в душе не верил в это. Джонни едва удержался от желания схватить ее, подбросить в воздух и воскликнуть: «Привет, милая!», как он делал много раз, когда она была девочкой. Дорис сделала шаг назад, ее щеки порозовели, теплые очаровательные глаза взволнованно блестели, губы слегка дрожали.

Джонни вошел в комнату и протянул цветы.

Дорис молча взяла букет, и их руки коснулись друг друга. Между ними словно пробежал ток, и его пальцы закололо. Руки молодых людей инстинктивно сжались.

— Привет, милая! — восхищенно поздоровался Джонни Эдж.

— Привет, Джонни! — Впервые Дорис назвала его по имени. Неожиданно она поняла, что ее рука до сих пор находится в его. Дорис освободила руку и покраснела.

— Их надо поставить в воду, — тихо сказала она.

Джонни внимательно наблюдал, как девушка ставит цветы в вазу. При этом она повернулась к нему профилем. Блестящие с медным отливом темные волосы сверкали на фоне нежного, слегка порозовевшего лица, над высокими скулами горели глубокие голубые глаза, углы губ мягко изгибались, тонкая линия щек плавно переходила в закругленный подбородок.

Повернувшись, Дорис увидела, что Джонни наблюдает за ней. Девушка в последний раз поправила цветы и спросила:

— Так лучше, правда?

Эдж утвердительно кивнул, чувствуя непонятное смущение от того, что не знал, как разговаривать с этой молодой женщиной.

— Не могу поверить своим глазам, — неуверенно произнес он. — Ты…

— Только не говори, что сильно выросла, — со смехом прервала его Дорис. — Если мне еще хоть раз скажут, как сильно я выросла, я закричу.

Он тоже рассмеялся.

— Как раз это я