Камни - Анна Дрейзер

Где бы она сейчас ни была.

«Живи счастливо!»

Он вспоминает эти слова из сна и на мгновение хмурится.

После чего вкладывает письмо в дневник — который за всё это время тоже перечитал не меньше сотни раз.

А затем убирает дневник в ящик письменного стола и закрывает его на ключ.

Пускай он будет там.

Время разбрасывать камни, и время собирать камни.

Он собрал наконец.

А, значит, не стоит их всё время ворошить.

За окном, как всегда не вовремя, начинает верещать птица, и Давид понимает, как сильно ему не хватало сейчас этого пронзительного, противного, но такого жизнеутверждающего звука.

Птица как будто читает его мысли — и продолжает верещать.

Всё сильнее и сильнее.

А затем внезапно замолкает и улетает прочь.

Должно быть, у неё нашлись дела поважнее.

У него тоже есть дело поважнее: нужно вывести на прогулку собаку.

Каролина с Мириам с самого утра поехали в гости к его отцу.

А это значит, что вернутся они не скоро.

Конец третьей части

Эпилог

— Можно я ему скажу? — Давид кивком головы указывает на Пашу в бежевом костюме, радостно принимающего поздравления с днём бракосочетания.

Стоящая рядом с новоиспечённым супругом Светлана Теперь-Уже-Харитонова в стильном платье молочного цвета с американской проймой, к которому приколота изящная брошь в виде веточки с ягодами, светится от счастья. У неё красивый, хотя и едва заметный макияж. В её густых ресницах сверкают стразы. Её длинные волосы распущены и украшены только маленькими белыми цветами. Сейчас она похожа на русалку.

Каролина тут же качает головой.

— Даже не вздумай, — говорит она.

Давид наклоняется к её уху.

— Но у него козлиная борода, — шепчет он.

Каролина тихо смеётся:

— Больной, успокойтесь, — он тут же начинает смеяться в ответ, и она заканчивает: — Может, Свете нравится, чего ты пристал!

— Мне не нравится. Тебе тоже. Я же вижу.

— Ну так мы с тобой и не Света!

Сидящая на коленях у Каролины Мириам, которую с лёгкой маминой руки теперь уже все без исключения величают Марусей, одета в чёрную футболку с Оптимусом Праймом и тёмно-синий джинсовый комбинезон. Натянуть на себя праздничное платье она, разумеется, не позволила. Мириам «Маруся» Вайсман не из тех, кто разрешит каким-то там родителям указывать себе любимой, что ей следует носить.

Сейчас Маруся занимается тем, что испепеляет всех окружающих взглядом, который в народе обычно называют «как Ленин на буржуазию».

— Что это с ней? — спрашивает Давид.

— Я отобрала у неё селёдку, — объясняет Каролина. — Правда, один кусок ей всё же удалось проглотить. Тут я была бессильна: попытайся я предотвратить этот процесс, она бы практически наверняка оттяпала мне палец. Так что не сегодня-завтра её непременно посетит аллергический дерматит.

Маруся красноречиво смотрит на мать. Взгляд её явно пытается сообщить последней о том, что она нехороший человек.

— Теперь она демонстративно ничего не ест, — заканчивает Каролина. — Она явно надеется задавить меня авторитетом, чтобы я вернула ей её селёдку.

Недовольная Маруся мычит что-то не менее недовольное, чем она сама. Давид хочет что-то ответить Каролине, но в этот момент к ним подходит полноватая женщина с круглым азиатским лицом в ярком цветастом платье.

— Вы, наверное, Давид, — говорит она, радостно улыбаясь во весь рот. У неё идеально ровные белые зубы, совершенно прекрасные для её возраста, и Давид думает, что эта женщина будто создана для того, чтобы именно так — во весь рот — улыбаться. — Я Жаргалма Борисовна, мама Павлика.

Давид подаёт ей руку:

— Здравствуйте.

Жаргалма Борисовна энергично пожимает её, тряся, после чего сгребает его в объятья от всей своей широкой бурятской души.

— Павлуша мне столько о вас рассказывал, — говорит она. — Все уши прожужжал тем, какой у него друг Давид замечательный. Так что я очень, очень рада с вами познакомиться. А это ваши жена и дочка? Красавицы. И вы тоже красавец. Вы все красавцы. Знаете, Ваня — это папа Павлуши — хотел остаться дома. Ну, он у меня такой, домашний, ездить никуда не любит. Разве что на рыбалку. Но я тут сразу всё в свои руки взяла! Не бывать, говорю, такому, чтобы у тебя единственный сын женился, а ты в это время штаны на своей рыбалке просиживал! Ну, сами понимаете, Павлуша — он у меня один сыночек. У нас ещё две дочки есть, они тоже с нами прилетели — да вон они сидят, — она указывает большой мясистой рукой на двух скромных девушек азиатской внешности за соседним столом. — Решила, что надо их тоже на свадьбу старшего брата отвезти. Заодно и Питер посмотрят. А то они у меня такие, домашние, все в папу. Знакомьтесь — Дарья и София. А как вас зовут, деточка? Какое красивое имя. И вы такая красивая, похожи на куклу Барби. А девочку вашу как звать? Вам всё нравится? Не скучаете? Ох, пойду скажу Павлуше, что наконец познакомилась с его ненаглядным Давидом-то!

Она отходит и начинает энергично продвигаться в направлении «Павлуши». Каролина тихо смеётся.

— Ненаглядный Давид, — говорит она, отсмеявшись. — А ты, как я погляжу, знаменитость.

Давид хочет ответить что-то вроде «бедный Паша», но в последний момент решает этого не делать.

В конце концов, его мать даже милая.

Разве что болтает… слишком много.

Под столом он сжимает пальцы Каролины. Она сжимает его руку в ответ.

Как всегда.

Маруся продолжает дуться и бросать убийственные взгляды, свято уверенная, что рано или поздно ей вернут её селёдку.

Ей всего лишь год и три месяца, но она уже понимает, что нужно уметь добиваться своего.

Кто-то из подвыпивших гостей орёт «Горько!»

За окном внезапно начинается дождь.

Впрочем, дождь в Петербурге почти всегда начинается внезапно.

Конец.