Камни - Анна Дрейзер

Я не знаю, когда ты это прочтёшь. Наверное, когда уже повзрослеешь. Твой отец слишком любит тебя и слишком печётся о тебе, чтобы позволить сейчас тебе, девятилетнему, это читать. Но я верю в то, что рано или поздно ты получишь это письмо. Что оно дойдёт до тебя.

Давид, я очень больна. В моей голове живут монстры. Всякий раз, когда они просыпаются снова, я пытаюсь укротить их. Я пытаюсь изо всех сил, Давид. Но у меня ничего не получается.

Они сильнее меня. Когда они приходят, я считай не человек. Доктора делают всё, чтобы облегчить моё состояние, но полностью выздороветь я уже не смогу, малыш. Не смогу никогда. Мой отец — твой дедушка — тоже так считает. Он не говорил мне об этом, но я это знаю.

Давид, я хочу, чтобы ты знал: в здравом уме я никогда не причинила бы тебе вред. Я готова убить любого, кто хотя бы попытается это сделать. И именно так мне и придётся сейчас поступить.

Малыш, мне жаль, что я не увижу, как ты вырастешь. Как станешь большим и сильным мужчиной. Все говорят, что ты похож на деда. Думаю, взрослый будешь ещё сильнее на него похож.

Я очень хочу уберечь тебя, мой маленький царь. Даже если ради этого мне придётся совершить великий грех. Есть один лишь способ спасти тебя от той части себя, что кишит погаными монстрами, — уйти из жизни. Я долго думала об этом и поняла, что для меня это единственный выход.

Надеюсь, ты сможешь когда-нибудь меня за это простить.

Люблю тебя,

твоя мама.

Давид смотрит и смотрит на строчки, постоянно перечитывая и испытывая жгучее желание завыть в голос.

Но голоса нет.

Кажется, он не может даже шептать.

Он пытается сказать лишь одно-единственное слово.

«Мама».

Господи боже, она решила так меня защитить!

Защитить от себя!

Словно в тумане, он одевается и выходит из дома, больше всего желая сейчас не встретить во дворе Каролину.

Она попытается не пустить его.

А ему очень нужно сейчас туда попасть.

На станцию Площадь Восстания.

Место её гибели.

Нет, не её.

Место гибели мамы.

Метро работает до половины первого ночи.

Он ещё успевает.

Каролина едва не отбрасывает телефон в сторону: лишь здравый смысл удерживает её от этого.

Она просто не знает, что делать.

Если с ним что-то произошло, выходит, именно она виновата в этом.

Благими намерениями вымощена дорога в Ад.

Какой-то редкостно противный и стервозный внутренний голос пытается вещать ей что-то о том, что, разумеется, она виновата. Она, психиатр, связалась с человеком с ментальными проблемами, собралась рожать от него ребёнка, а потом и вовсе решила его добить.

Добить правдой.

Как знать, может, Самуил Соломонович был прав, когда решил, что лучше ему ничего не знать.

Что если действительно, как говорят в народе, «меньше знаешь — крепче спишь»?..

Какой-то иной внутренний голос, который даже звучит по-другому, проклёвывается откуда-то из недр её сознания.

Не неси чушь, Заболоцкая Каролина Витольдовна, врач-психиатр первой категории.

Принимать обезболивающее, когда в теле зреет нарыв, — это худшее, что можно придумать.

Уж тебе ли как врачу этого не знать?

«Я не могу думать только о нём», — тут же приходит ей в голову.

«Даже если хотела бы».

«Я не имею права».

«Я должна думать о ребёнке».

Мысль о том, что, если она потеряет этого ребёнка, то больше детей у них наверняка не будет, оказывается такой болезненной, что из её глаз начинают литься слёзы.

Она не знает, что ей делать. Позвонить Самуилу Соломоновичу? Сказать, что Давид прочитал дневник и письмо и ушёл куда-то из дома, а она этот момент упустила?

«Ты не можешь быть за всё в ответе! — кричит что-то у неё внутри. — Не можешь и не имеешь права! Как бы сильно ты его ни любила!

Он не подумал о тебе и вашем ребёнке, когда свалил куда-то в неизвестном направлении и перестал отвечать на сообщения и звонки!»

Это всё было бы верно, если бы не…

…если бы не то, что, возможно, он был не в себе.

Каролина снова хватает телефон, чтобы в очередной раз набрать номер, как вдруг тот начинает звонить сам.

Это незнакомый стационарный номер с кодом Санкт-Петербурга.

Каролина тут же нажимает на зелёную иконку приёма вызова.

— Да, — произносит она каким-то чужим осипшим голосом.

— Каролина Витольдовна? — интересуется женщина в трубке.

— Да, это я.

— Вас беспокоит Городская Мариинская больница, отделение неотложной кардиологии, — вежливый, доведённый до автоматизма голос делает вежливую, доведённую до автоматизма паузу, после чего продолжает: — Вашего супруга доставили к нам с сердечным приступом.

Внутри всё холодеет, но Каролина изо всех сил старается взять себя в руки.

«Выключи истеричную бабу, — велит она себе. — Включи врача».

— Он в сознании? — задаёт она вопрос, который первым делом задал бы, должно быть, действительно только врач.

— Сейчас да. Ваш супруг сказал, вы в положении. Извините, что приходится вас нервировать, но сообщить ближайшим родственникам мы обязаны.

— Знаю, что обязаны, я сама врач, — она произносит это настолько чётко, что женщина на другом конце провода, должно быть, думает, что она бесчувственный робот.

Впрочем, вряд ли: медик медика всегда поймёт.

— Спасибо, что позвонили, — продолжает она. — Я сейчас приеду. И быстро добавляет: — Не звоните, пожалуйста, больше пока никому.

Женщина на другом конце провода соглашается никому не звонить и вешает трубку.

Каролина открывает приложение вызова такси.

Ей хватает нескольких секунд, чтобы понять, что такси она сейчас будет ждать долго, и, зная, сколько сейчас в Петербурге таксистов, совершенно не знающих города, ехать она будет тоже долго.

Она задумывается на