Опыт интеллектуальной любви - Роман Савов

Мы идем по уже подсыхающему асфальту, на котором прорисовываются трещины.

В "Тортах" тепло и уютно. Мы заказываем чай с пирожными. Тихонов доканчивает первый стакан одновременно со мной.

— Ты что, научился пить горячий чай?

— Да, Родион Романович, я научился делать это.

Мы заказываем по второму стакану.

Тихонов сосредоточен и угрюм. Его гложут какие-то мысли. Не понять, какие. Вероятно, мысленно он уже дома.

На остановке мы стоим молча. Такое ощущение, что все слова, которые мы могли бы сказать друг другу, исчезли. Никакого пафоса.

Полной грудью мы вдыхаем весну.

Все собираются в учительской.

Я лихорадочно подписываю книги латинскими пословицами. Книги вместо открыток, пословицы — вместо поздравлений. Времени не хватает. Мой собственный некрасивый почерк раздражает, но действие неумолимо одолевает время.

— Вас уже ждут, — заглядывает возбужденный Володя.

Он относится к мероприятию слишком серьезно. Интересно, что он подарит Зое? Тихонов готовит речь.

Я говорю о символическом значении надписей. Тихонов кивает — мол, такого еще никогда не было. Я показываю глазами — так и должно быть!

Дамы лезут с просьбами о переводе. Кто-то обижается. Кто-то очарован. Но все согласны — такого подарка никто не ожидал.

Приносим торты. Тут уж все ахают.

Делается чай. Казенные граненые стаканы пахнут жиром.

На остановку я иду с Максом, который говорит о своей ненависти к школе, о желании зарабатывать деньги, о невозможности закосить от армии другим способом, о возможностях, которые носятся вокруг, но которые невозможно ухватить. В его глазах тоска.

Она опаздывает, как всегда. Я жду в пустом полутемном коридоре, думая, что никто сюда не придет, что не будет никакого прослушивания. Какому идиоту может придти в голову устраивать мероприятие в семь вечера, когда в университете никого нет? Аудитория освещается, и невидимые нити связывают невидимых людей узами таинственности в пустом здании бывшего института благородных девиц.

Настя опаздывает. Она могла бы не приходить вовсе.

Настя просит выслушать ее отрывок. Каково же мое удивление, когда оказывается, что она отказалась от "Мастера" и читает "Черного принца". Монолог. Бредли Пирсон о любви и творчестве.

Я понимаю, что все это — лишь сон. И сразу же просыпаюсь. Три часа ночи. На работу еще не скоро. Сейчас можно опять лечь, будучи абсолютно уверенным, что выспишься. Есть ли разница между недосыпом из-за похотливой самки и недосыпом из-за компьютера? Наверно, нет.

Всю весну по утрам я думаю над стихотворением безумного Батюшкова, пытаясь обнаружить в нем ключ. Эти стихи не кажутся произведением безумца — напротив, все строго рационально в своей иррациональности. Натуральный сюрреализм.

Я все пытаюсь создать что-то свое, о смерти, воплощенной во время, о времени, воплощенном в смерти, но дальше откровений Батюшкова не удается ступить. Зачем писать то, что уже написано? Извечный вопрос всех авторов. И главное, для кого?

Я слышу голос Ани. Потом Саня кричит:

— Замолчи, дура.

— Заткнись, упырь.

Слово "упырь" постоянно вызывает у меня смех. Мне все кажется, что они забавляются, шутят, играют друг с другом в скандалы. Уж больно ненатурально все выглядит. Интересно, у меня с Настей это выглядело по-настоящему? И чем настоящее отличается от театрального? Искренней убежденностью в том, что можешь идти до конца? До расставания? Какая серьезность убедит в том, что все по-настоящему?

— … речь идет о сестре Ани…

— Родной?

— Двоюродной.

В разговор встревает Аня:

— Она девочка серьезная, поэтому веди себя, как следует!

— Кто она?

— Учится в мединституте.

— Красивая?

— Симпатичная.

— Одна?

— Помнишь, охранника?

— Которого Аня называет Хатчиком?

— Да, этого урода…

Аня снова встревает:

— Не смей называть его уродом, сволочь!

— Заткнись, Енот!

— Саня!

— Ну?

— Вы успокоились?

— Да мы и не ругались. Это наша обычная беседа.

— Так что с девицей?

— А что?

— Как ее зовут?

— Маша.

— И медведи?

— Так что у нее было с Хатчиком?

— Трахались они, — встревает в разговор Аня. А этот педераст ее бросил. Попользовался и бросил.

— И что она?

— Ходит сама не своя. Секса ей не хватает. Но ты ее сразу же в постель не тащи!

— Аня, прекрати!

— А что?

— Она, конечно, не Настя. Она девочка тихая, домашняя…

— Как могла домашняя девочка связаться с Хатчиком?

— А что ты имеешь против Хатчика?

— Он красивый, на гитаре играет, деньги у него водятся. Что ты имеешь против?

— Ну, он же ее бросил?

— Сволочь потому что. Но обаятельная сволочь.

Я слышу звуки борьбы.

— Саня, — зову я в трубку, — Саня…

Но у них надолго.

Я жду пару минут, и кладу трубку.

Он перезванивает.

— Родо, сам понимаешь, жить с ней невозможно.

— Замолчи, Упырь.

— Заткнись, Енот.

— Ты говорил, что она не рязанская.

— Кто, Маша? Они лет десять назад переехали в Рязань — квартиру купили.

— Что, богатая семья?

— Отец работает в военкомате, мать — врач.

— Понятно.

— А где живет?

— Сам у нее спросишь при случае.

— Только не трахай ее сразу! — кричит в трубку Аня. — Все-таки она моя сестра.

Ее дикий смех вибрирует в ушах.

Саня начинает ругать ее так, что мои уши, отвыкшие от мата, вянут.

Я кладу трубку.

Еду на встречу с Машей, одевшись максимально прилично. Не для нее — для себя. Я в костюме, длинном пальто и норковой шапке. Подтянут и сосредоточен. Недавно подстригся. А главное, мне наплевать на эту встречу. Если раньше я ждал секса в перспективе, то теперь секс мне не нужен вовсе. Их было уже так много, всех этих Свет, Лен, Насть (кстати, как это угадала Людка в своем письме!), что интерес мой пропал. Мне интересно, как себя будет вести Маша, какой она окажется: умной или не очень, красивой или страшненькой, грамотной или нет, но результат встречи, ее отношение ко мне — не важны. Сейчас интерес вызывает только диалектика — и ничего больше.

Я опять покупаю розу.

Как же это все надоело!

Маша оказывается невзрачной мышкой. Если ей и понравилась роза, то она не подает виду. Я вижу ее насквозь. Я вижу, как ею будут пользоваться и дальше: пользоваться и бросать. Маша не из тех, которых любят! Мы расстанемся безболезненно. Я даже встречусь с ней еще раз, чтобы у нее не сложилось впечатления, будто она из тех, которых бросают, не успев познакомиться.

Я веду ее в "Шоколадницу", хотя это уже не смешно. Официантки бросают на меня любопытные взгляды.

На улице я начинаю мерзнуть. Подмораживает. Или я заболеваю? Маша советует выпить "Колдрекс", когда приеду домой. Добрая девушка.

В маршрутке, подняв глаза, я замечаю Васю, который внимательно смотрит и улыбается. Его сопровождает девица, та самая, которая была на Новый год. Он кивает на Машу, подмигивает. В лице сочувствие. Он отождествляет меня с собой. Товарищи по несчастью.

Фильм вспоминается ненавязчиво, доставляя удовольствие. Картины всплывают, будто я в кинозале. Писатель уезжает на заработки, а одновременно и за вдохновением в Америку. Жизнь с женой — рутина, дочь уже взрослая. В Нью-Йорке он снимает недорогую квартиру, но в приличном доме. По соседству с молодым человеком. У писателя с трудоустройством не очень, поэтому он начинает просить деньги в долг у соседа, и тот дает, пока суммы невелики. Во время очередной просьбы предлагает помощь другого рода. Открывает "тайну" своей профессии который я удостоился посмотреть в Наро-Фоминске. первых, нужно ли мне встречаться с ней еще раз, и во-вторых, фильм — он жигало, дамский любовник. У писателя выбор невелик: или он уезжает обратно во Францию, или становится жигало, потому что с работой ничего не выходит. Он выбирает жигальство. И не потому, что змей-искуситель хорошо поработал, а потому что почти пожилой человек, хотя и красивый еще, потому что жизнь не удалась. Он окунается в новый мир, где женщина платит, где секс поначалу доставляет удовольствие, а клиентки если и не красивы, то интересны.

Сосед помогает и с кокаином, потому что наркотик позволяет поддерживать потенцию. Француз становится наркоманом, но не замечает этого.

Наконец, наш герой влюбляется в коллегу — элитную проститутку. Она его за "муки тоже полюбила, а он ее за состраданье к ним". Они сходятся. Начинают жить вместе. То он ревнует, то она его. Они уже не в состоянии разобраться, любят ли друг друга, не в состоянии понять, где просто секс, а где работа. Под его влиянием она становится кокаинистской.

Неожиданно он просыпается утром. Оказывается, он уже давно не с ней. Оказывается, он не просыхает от наркотиков. Оказывается, сосед ухаживал за ним, но больше этого делать не будет.