Лирика 30-х годов - Борис Пастернак

Мальчики играют на горе

Мальчики заводят на гореДревние мальчишеские игры.В лебеде, в полынном серебреБлещут зноем маленькие икры.

От заката, моря и весныЗолотой туман ползет по склонам.Опустись, туман, приляг, усниНа холме широком и зеленом.

Белым, розовым цветут сады,Ходят птицы с черными носами.От великой штилевой водыПахнет холодком и парусами.

Всюду ровный, непонятный свет,Облака спустились и застыли.Стало сниться мне, что смерти нет, —Умерла она, лежит в могиле.

И по всей земле идет весна,Охватив моря, сдвигая горы,И теперь вселенная полнаМужества и ясного простора.

Мальчики играют на гореЧистою весеннею порою.И над ними,   в облаках,     в заре,Кружится орел —   собрат героя.

Мальчики играют в легкой мгле,Сотни тысяч лет они играют:Умирали царства на земле.Детство никогда не умирает.

Николай Тихонов

Старый ковер

Читай ковер: верблюжьих ног тростины,Печальных юрт печати и набег,Как будто видишь всадников пустыниИ шашки их в таинственной резьбе.

Прими ковер за песню, и тотчас жеГустая шерсть тягуче зазвенит,И нить шелков струной скользнувшей ляжет,Как бубенец, скользнувший вдоль ступни.

Но разгадай весь заговор узора,Расшитых рифм кочевничью кайму,Игру метафор, быструю, как порох,Закон стиха совсем не чужд ему.

Но мастер скуп, он бережет сравненья,Он явно болен страхом пустоты,И этот стих без воздуха, без тениОн залил жаром ярким и густым.

Он повторялся в собственном размахе,Ковру Теке он ямбы подарил,В узоры Мерва бросил амфибрахий,Кизыл-Аяк хореем населил.

Так он играл в своем пастушьем платьеОгнем и шерстью, битвой ремесла,И зарево тех красочных объятийДуша ковра пожаром донесла.

Гомборы

Маро Шаниашвили

Я не изгнанник, не влекомыйЧужую радость перенесть,Мне в этом крае все знакомо,Как будто я родился здесь.

И все ж с гомборского разгона,Когда в закате перевал,Такой неистово зеленойТебя, Кахетия, не знал.

Как в плеске, полные прохлады,Я погружался в речь твою,Грузино-русских строк отрядыВ примерном встретились бою.

Но где найдется чувству мера,Когда встает перед тобойВолной вселенского размераЛесов немеркнущий прибой?

И в этот миг, совсем не сотый,Когда ты в жизни жил не зря,Сроднив и спутав все высоты,Почти о счастье говоря,

Ты ищешь в прошлом с легкой дрожью:Явись опять зеленый зной, —Год двадцать первый встал и ожилНад мамиссонской крутизной.

О, сколько слез и сколько жалобНа старом Грузии пути,Ночь меньшевистская бежала,К Батуму крылья обратив.

Рвать крылья эти, что клубилиОдну из самых черных вьюг,Бригада в искрах снежной пылиПроходит с севера на юг.

Тобою, Киров, как знамена,Снега Осетии зажглись,Когда, не спешась, эскадроныПереходили в них на рысь.

Снега, снега — зима нагая,И вот уже ни стать, ни лечь,Рубить, в снегах изнемогая,Ходы, что всаднику до плеч.

Переносить вьюки плечами,Уметь согреться без огней,Со льдов, увенчанных молчаньем,На бурках скатывать коней.

Хватив зимы до обалденья,В победоносный дуть кулакИ прямо врезаться в виденье,Неповторимое никак, —

И в этот миг, совсем не сотый,Когда ты в жизни жил не зря,Сроднив и спутав все высоты,Почти о счастье говоря, —

Они смотрели и стояли,Снимали иней на усах,Под ними прямо в небесахВеликой зеленью пылалиЧанчахи вольные леса.

Цинандали

Я прошел над Алазанью,Над причудливой водой,Над седою, как сказанье,И, как песня, молодой,

Уж совхозом ЦинандалиШла осенняя пора,Надо мною пролеталиПтицы темного пера.

Предо мною, у пучиныВиноградарственных рек,Мастера людей учили,Чтоб был весел человек.

И струился ток задорный,Все печали погребал:Красный, синий, желтый, черный, —По знакомым погребам.

Но сквозь буйные дороги,Сквозь ночную тишину,Я на дне стаканов многихВидел женщину одну.

Я входил в лесов раздольеИ в красоты нежных, скал,Но раздумья крупной сольюЯ веселье посыпал.

Потому, что веселитьсяМог и сорванный листок,Потому, что поселитьсяВ этом крае я не мог.

Потому, что я прохожий,Легкой тени полоса,Шел, на скалы непохожий,Непохожий на леса.

Я прошел над Алазанью,Над волшебною водой,Поседелый, как сказанье,И, как песня, молодой.

Смерть

Старик стоял в купели виноградной,Ногами бил, держась за столб рукой,Но в нем работник, яростный и жадный,Благоговел пред ягодной рекой.

Гремел закат обычный, исполинский,Качались травы, ветер мел шалаш,Старик шагнул за край колоды низкой,Вошел босой в шалашный ералаш.

Худые ноги насухо он вытер,Смотрел туда, долины сторожил,Где в море листьев, палок, перекрытийСверкали лозы, падали ножи.

Все выведено было черной тушью,Какой-то кистью вечно молодой,Он, горсть земли зажав, прилег и слушал,Шуршал в руке кремнистый холодок.

И холодок шел по кремнистым жилам.Лежал, к земле прижавшись, не дрожа,Как будто бы передавая силуТем смуглым лозам, людям и ножам.

Журчал в купели теплый сок янтарный,И солнце, сжато солнечной грядой,Столы снегов залив лиловым жаром,Распаренным висело тамадой.

Размышляя

Еще живы клоаки и биржи,Еще голой мулатки сосок,Как валюта, в полночном ПарижеОкупает веселья кусок.

Еще в зареве жарких притонов,В паутине деляг и святошИ на каторжных долгих понтонахРаспинают людей не за грош.

Но на площади старой БастилииТень рабочих колонн пролегла,Целый век поколенья растилиЭту тень боевого крыла.

Чтоб крыло это власть не задело,На изысканных улиц концыС черепами на флагах трехцветныхДе-ля-Рока прошли молодцы.

Белой розы тряся лепесточки,Вождь шагал, упоенно дыша,И взлетали на воздух платочки,И цилиндры качались спеша.

И приветствуя синие роты,Проносился кликушеский альт,И ломался каблук у красоток,Истерически бивших в асфальт.

Чтоб крыло это власть не задело,С пулеметом на черном плечеГардмобилей тяжелое телоЗаслонило Париж богачей.

И над Сеной, к сраженью готовой,Я увидел скрежещущий сон —Лишь поставленных в козлы винтовокУтомительно длинный разгон.

И под ними играли прилежноДети, роясь в песке золотом,И на спинах пикейных и нежных,Тень винтовок лежала крестом.

Деды их полегли у Вердена,Где простор для погоста хорош.Ты отцов их дорогой надменнойНа какие форты поведешь?

О Европа! Покажется, будтоВ этот час на тебя клевещу —Не Давидом, в сандальи обутым,Ты стоишь, зажимая пращу, —

Голиафом, готовым для казни,Кровожадного пыла жена,Ну так падай с хрипением навзничь,Справедливой пращой сражена!

Розы Фландрии