Молотов. Тень вождя - Б. Соколов

Следует сказать, что, несмотря на драматические перипетии ее жизни (ее выдвинули наркомом рыбной промышленности, потом избрали членом ЦК, затем исключили из состава ЦК, арестовали, сослали, и она была освобождена только после смерти Сталина), я, кроме положительного, ничего о ней сказать не могу. Под ее руководством эта отрасль развивалась успешно. Я со своей стороны ей помогал, и она эту помощь правильно использовала. Отрасль развилась настолько, что я мог поставить перед ней задачу, чтобы советские духи не уступали по качеству парижским. Тогда эту задачу в целом она почти что выполнила: производство духов стало на современном уровне, лучшие наши духи получили признание. Мы покупали за границей для этого сырье и на его основе производили эфирные масла. Все это входило в систему ее главка.

В отношении Полины Семеновны я, правда, слышал немало критических замечаний от моей жены Ащхен. Но речь шла исключительно о ее воспитании дочери Светланы и о манерах Полины Семеновны в быту. Она вела себя по-барски, как «первая леди государства» (каковой стала после смерти жены Сталина). Не проявляла скромности, по тем временам роскошно одевалась. Дочь воспитывала тоже по-барски. В подтверждение рассказов Ашхен припоминала, что еще Серго Орджоникидзе возмущался: “Для какого общества она ее воспитывает?!” Так что бытовая сторона жизни Полины Семеновны была, видимо, широко известна. Причем дома она играла роль первой скрипки — муж очень ее любил и ни во что не вмешивался. Наш общий коридор имел двухстворчатую дверь между квартирами, обычно открытую. Однажды Ашхен с иронией сообщила мне, что дверь заперли и закрыли большим шкафом: Полина Семеновна, мол, боится дурного влияния наших сыновей на ее “принцессу”. Но может быть, она просто не хотела жить почти как в коммунальной квартире?»

Разумеется, подобное барство и невоздержанность в быту могли быть лишь предлогом исключения из ЦК. Истинные причины заключались в еврейской национальности, тесных контактах с посольством Израиля, а главное — в необходимости посадить Молотова на крючок.

На следствии жене Молотова инкриминировали служебные злоупотребления разного рода, в том числе незаконное получение дополнительных средств и незаконное премиро-

вание (по этим статьям можно было бы осудить почти любого начальника советского главка), приписки в отчетности, пьянство, кумовство и фаворитизм.

Сначала Полина Семеновна все отрицала. И тут следствие нанесло удар ниже пояса. Один из подчиненных Жемчужиной, некий Иван Алексеевич X., ранее арестованный, под давлением следователей заявил на очной ставке с Полиной Семеновной, что она, используя свое служебное положение, принудила его к сожительству. Иван Алексеевич был человеком женатым, но следователей ослушаться побоялся. Жемчужина была потрясена и назвала свидетеля подлецом. Показания Ивана Алексеевича, в которых подробно описывалось, как именно он занимался сексом с Полиной Семеновной, были оглашены на заседании Политбюро. Ближайшие родственники засвидетельствовали ее переписку с родным братом, эмигрировавшим в Америку, а бывшие сотрудники отводили душу, обвиняя экс-начальницу в деспотизме и обмане государства.

Молотов молча перенес унижение. Признавшую все обвинения Жемчужину Сталин наказал необычно мягко: всего лишь цятилетней ссылкой в Кустанайскую область. Надолго сажать и тем более расстреливать ее было еще рано, поскольку Полина Семеновна нужна была для грядущего процесса против Молотова. В доносах тюремных осведомителей она проходила под шифром «объект № 12». В казахской глуши от безделья и безысходности Полина Семеновна начала потихоньку спиваться, но после возвращения в Москву сумела преодолеть пагубное пристрастие. Трагическим парадоксом является то, что в этом ей помог вторичный арест и два месяца, проведенные на Лубянке, где она была лишена доступа к алкоголю.

Несмотря на опалу, Сталин порой продолжал поручать Молотову ответственные миссии. Перед тем как в октябре 1949 года маршал Рокоссовский был назначен министром национальной обороны Польши, Молотов по поручению Сталина побывал в этой стране. Позже в беседе с Феликсом Чуевым он вспоминал:

«Перед назначением Рокоссовского в Польшу я туда ездил и сказал полякам, что мы им дадим в министры обороны кого-нибудь из опытных полководцев. И решили дать одного из самых лучших — Рокоссовского. Он и характером

мягкий, обаятельный, и чуть-чуть поляк, и полководец талантливый. Правда, по-польски он говорил плохо, ударения не там ставил, — он не хотел туда ехать, но нам было очень нужно, чтобы он там побыл, навел порядок у них, ведь мы о них ничего не знали».

Свидетельство Молотова опровергает широко распространенную версию, будто Рокоссовский был назначен по просьбе лидера польских коммунистов Болеслава Берута. Просьба, конечно, была, но наверняка оформить такую просьбу Берута настоятельно попросили Сталин или Молотов. Берут, естественно, был не в восторге от того, что рядом с ним будет постоянно находиться высокопоставленный соглядатай, имеющий возможность связываться напрямую со Сталиным, но ослушаться Старшего Брата он не рискнул. Согласно преданию, Сталин вызвал к себе Рокоссовского и сказал:

«Это не приказ, это моя просьба, Константин Константинович. Но если вы не поедете в Польшу, мы ее потеряем».

До «потери» Польши Вячеслав Михайлович не дожил всего трех лет...

Самая реальная угроза гибели нависла над Молотовым в начале 1953 года, незадолго до смерти Сталина, в связи с «делом врачей». Проживи Иосиф Виссарионович еще полгода-год, за жизнь Вячеслава Михайловича нельзя было бы дать и ломаного гроша.

4 апреля 1953 года в «Правде» появилось заявление МВД о том, что знаменитое «дело врачей-убийц», якобы по наущению американской и израильской разведок умертвивших членов Политбюро Щербакова и Жданова и готовивших убийство Сталина и других членов правительства, было сфальсифицировано «руководством бывшего МГБ» и все арестованные по этому делу освобождены. Врач кремлевской больницы Лидия Тимашук, ранее награжденная орденом Ленина «за помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц», теперь была лишена этой награды «в связи с выявившимися в настоящее время действительными обстоятельствами» дела.

Для современников это сообщение было подобно разорвавшейся бомбе. Ведь всего двумя с половиной месяцами ранее, 13 января, та же «Правда» сообщила об аресте

«группы врачей-вредителей». После этого по всей стране прошла массированная кампания против «подлых шпионов и убийц в белых халатах» с явным антисемитским уклоном. Массовый психоз дошел до того, что люди боялись обращаться к врачам, особенно если врачи были евреями. Хотя среди арестованных врачей, так или иначе имевших отношение к Лечебно-санитарному управлению Кремля и пользовавших высших лиц государства, было немало чистокровных русских, вроде бывшего начальника Лечсан-упра П.И. Егорова и лечащего врача Сталина В.Н. Виноградова, однако упор делался на обилие лиц с еврейскими фамилиями, которых среди арестованных было большинство. Процесс «врачей-вредителей» Сталин собирался сделать стержнем масштабной антиеврейской кампании, превратить в политический процесс по образцу репрессий 30-х годов, с привлечением к суду членов Президиума ЦК (первыми кандидатами на вылет были Молотов и Микоян, подвергнутые Сталиным резкой критике на пленуме, состоявшемся после XIX съезда партии). Но смерть диктатора сделала процесс неактуальным, и его преемники поспешили избавиться от заложенной генералиссимусом мины, на которой мог подорваться любой из них. Ведь сломленных пытками и конвейерными допросами несчастных медиков можно было заставить оговорить кого угодно.

А началось «дело врачей» с ареста в ноябре 1950 года по делу Еврейского антифашистского комитета Якова Этингера, кстати сказать личного врача Берии. Под воздействием костоломов из МГБ и длительного пребывания в камере-холодильнике (личном изобретении министра Абакумова) несчастный «признался», что неправильным лечением намеренно отправил на тот свет секретаря ЦК Щербакова и собирался сократить жизненный путь ряда других партийных руководителей. На самом деле Щербаков был тяжелым алкоголиком и умер от неумеренных возлияний по случаю празднования Дня Победы 9 мая 1945 года. Никакой вины врачей тут не было. Но Абакумов хотел создать новое громкое дело. Да вот беда: не выдержав пребывания в камере-холодильнике, Этингер скоропостижно скончался. Абакумов решил, что нет смысла давать ход показаниям о «медицинских покушениях» на жизнь вождей, раз подследственный уже умер. И в этом, как оказалось,