Барышня ищет работу - Салма Кальк

— А он… рвётся?

— Все рвутся, — сказала она, будто и вправду о чём-то обыденном. — Здесь зарабатывают состояния, а тратить их едут в более благословенные места, — усмехнулась она. — Где хотя бы нет в декабре таких морозов.

И вправду, к утру подморозило, и по словам всех, кто к нам сегодня заглядывал, следующая ночь ожидалась на диво холодной. Я только вздохнула — что ж, дом у нас тёплый, одеты мы тоже тепло, значит — всё хорошо.

А пока — меня привлекли к подготовке посуды, большой столовый сервиз Антония уже достала из шкафа в столовой и считала, сколько предметов из него понадобится. Тарелки, блюда и соусники, белые с синей широкой каймой и тоненькой золотой полосочкой, и супница, и ещё какие-то блюда с крышками, которым я и названий-то не знала. Вытирала от возможной пыли полотенцем, и ставила на стол. Антония же достала большой футляр со столовыми приборами — не иначе, серебряными. На ткани, которой футляр был оклеен изнутри, серебрилась надпись, я попробовала прочитать — и не преуспела.

— Вы не знаете иностранных языков, Ольга Дмитриевна? — спросила Антония.

— Не сложилось, — пожала я плечами.

Дома я читала по-английски и немного знала французский, здесь же — увы.

— Не сложилось — и не сложилось, — кивнула она.

И вообще, как-то странно всё это время на меня поглядывала. Я уже хотела спросить, что со мной не так, но не отважилась.

А потом как-то очень быстро настал вечер — пока мы расставили посуду, пока переоделись — мне-то было сказано надеть выходное, не бальное платье, но то, в чём в театр выезжаю, и причесаться. Я исполнила — отчего бы не одеться? И ближе к шести часам вышла в гостиную, чтобы вместе с Софьей Людвиговной поджидать там всех, кто придёт.

Первым, как обычно, явился Егор Егорыч, раскланялся, вручил хозяйке сахарную голову — да-да, здоровенный такой кусок сахара, сказал — только сегодня ему привезли, и он сразу несёт по-соседски и как компаньон. Софья посмеялась, отдала мне и велела нести на кухню и там как Марфуша скажет.

Марфуша сказала поставить на блюдо и поднять наверх, на шкаф — чтобы не мешалась, а колоть будем уже завтра. И что хорошая голова, такую на базаре ещё пойди найди. Я же вернулась, а там уже господин Белов вручал деревянную шкатулочку с цветочными шариками внутри — в заварочном чайнике они, мол, раскроются, и отдадут свой необыкновенный вкус. Софья улыбалась, как королева, и благодарила. А я снова несла подношение к Марфуше и по её слову размещала на чайной полке в шкафу.

Господин Вересов подарка не принёс, но кланялся, говорил Софье Людвиговне комплименты, а мне передал привет от сына Владимира. Я поблагодарила с улыбкой, но поймала неодобрительный взгляд хозяйки — да что там, это же просто привет, ни о чём, на что тут смотреть?

Последним прибыл неизвестный мне доселе господин Липатов, Пётр Илларионович — он, как и Вересов, занимался строительством. Лет сорока, важный и толстый, поперёк живота — цепочка от часов. Зыркнул на меня — мол, что это тут такое, я молча поклонилась, когда Софья нас друг другу представила.

В гостиной обычно громко говорил Егор Егорыч, но господин Липатов оказался ещё громче.

— Ну расскажите же, Софья Людвиговна, что тут у вас ночью стряслось, и чем губернаторский маг снова прославился, — мне показалось, или он что-то имеет против нашего соседа?

— Не жалея живота своего боролся с пламенем, — ответила ему Софья без тени усмешки. — Я бы не решилась даже и попробовать, а он рискнул и победил.

— Что вы, драгоценнейшая, — умильно улыбнулся Медвежинский, — есть молодые да рьяные чиновники, пусть и борются со стихией, не жалея живота своего! Зачем они иначе тут? Не пашут, не сеют, не строят, никакой прибыли не приносят ни себе, ни обществу — а мироздание, знаете ли, не терпит пустоты, и от таких тоже должен быть какой-то толк!

Что же, Соколовский многих раздражает? Немудрено, ой, немудрено.

Дальше Антония вошла и тихонько сказала, что кушать подано, и Софья пригласила всех в столовую. Сама она села во главе стола между Медвежинским и Липатовым, а я оказалась напротив неё между Вересовым и Беловым. И дальше за столом говорили уже не о нашем соседе и не о пожаре, но — о некоем проекте, который собирались финансировать все они, какое-то производство. Больше всех вкладывались Медвежинский, Липатов и Софья, у них предполагались самые большие пакеты акций. Вересов и вкладывался, и обещал предоставить рабочих и материалы, а Белов, кроме вложений, обещал содействие каких-то знакомых чиновников, с которыми уже уговорено, которые готовы не чинить никаких препятствий, и прямо тут же обсудили, во что обойдётся содействие этих двух чиновников, и кто в какой степени понесёт эти расходы. За успех предприятия пили некое весьма приличное вино, Софья сказала, что это ещё из каких-то запасов едва ли не её отца. Впрочем, пили она, я да Вересов, а остальные предпочли самогон на кедровых орешках, который производил какой-то местный умелец. Впрочем, вусмерть никто не напился.

Когда гости расходились, я услышала, как Липатов спросил Софью:

— А что же барышня ваша, она надёжна? Никому не проболтается?

— О нет, — улыбнулась Софья.

Так улыбнулась, что мне стало не по себе.

Впрочем, потом мы с ней вернулись в столовую, Марфуша с Агафьей ещё не начинали убирать посуду после чая. Софья взяла бутылку с остатками вина, посмотрела на свет.

— Полглотка осталось. Допьём за успех предприятия, Ольга Дмитриевна?

— Конечно, — улыбнулась я.

Хорошо, что этот день наконец-то завершается.

Она сама разлила вино, мне и себе. Мы глянули друг на друга и выпили, и я от души пожелала успеха её предприятию. Она поблагодарила с улыбкой и отбыла к себе, я же вместе с Антонией принялась носить посуду на кухню, где мы составляли её в аккуратный стопки, а Марфуша говорила, что перемоют они с Агафьей уже поутру.

И хорошо. Потому что я так устала, что даже умыться на ночь сил не нашла. Пришла к себе, села на кровать разуться… прилегла на секундочку и уснула прямо не раздеваясь.

20. Что вам надо?