Плохой ребенок - Генри Сирил

Но это не значит, что она мрачная, понимаешь? Я вдруг по-другому стала смотреть на детали, окружающие этого мужчину. И сквозь черные мазки я увидела радужные цвета его жизни. Он пишет книгу. Ему тяжело. Но скоро он ее закончит. Он обернется (как я раньше этого не замечала! Шея его уже напряжена в повороте, еще секунда – и он обернется). И увидит что-то, что скрыто от наших с тобой глаз. Вернее, он увидит кого-то. И улыбнется».

Во рту у Дилана пересохло. Он хотел позвонить ей, остановить. Вернуть домой! Немедленно, немедленно домой. До того, как она доберется до Квадена, до того, как узнает правду! Но что он ей скажет? Как заставить ее вернуться? Нет, это конец. Конец. Может быть, она уже там. Может быть, она все уже узнала. Она не простит его. Никогда не простит.

Дилан знал, что это случится, рано или поздно. Тогда, в машине, забрав ее из полицейского участка, когда он рассказал ей о братьях Рендолах, он уже тогда знал, что день этот настанет. Непродуманная ложь. Непродуманная, спонтанная ложь во спасение.

Она не простит его.

Дилан медленно опустился на диван, сжимая письмо в руке.

Не простит.

* * *

С треском разгорался костер, обволакивая своими языками округлые красные бока газового баллона.

– Джастин! Пожалуйста, Джастин. Гад! Гад!

Джастин не двигался с места. Он смотрел немигающим взглядом на костер, на то, что лежало в нем. На заправленный пропаном красный овал.

– Гадина! Ы-ы-ы! Помоги мне!

Вокруг не было ни души, кроме них, двух братьев. Один извивался вблизи костра, он плакал и кричал, пытаясь вытащить ногу из проклятой трещины в земле. Второй стоял у дерева и тихонько напевал старую детскую песню, которую им пела мама перед сном, и в глазах его отражались желто-красные огни костра, из которого вот-вот должна была вырваться смерть.

На сосну взобрался Саймон

Собирать коврижки,

Но достались простофиле

Ссадины да шишки.

В костре что-то треснуло, и Эрик зажмурился, приготовившись к взрыву. Но это трещали сухие ветки. Тогда он снова попытался высвободить ногу, не обращая внимания на боль. Он тянул ступню вверх, крутил ей из стороны в сторону. На его джинсах расходилось пятно. Он обмочился.

– Ай! – В ногу отдало нестерпимой болью. Но он сумел! Сумел освободиться!

Вскочив на ноги, Эрик бросился к дереву, рядом с которым стоял Джастин.

– Гад! – крикнул Эрик, набросившись на брата с кулаками.

Они повалились на землю.

– Убери руки! – отбивался Джастин.

– Гад!

Они катались по земле, колотя друг дружку руками и ногами. Джастин сумел повалить Эрика на спину и сел на него сверху, тыча кулаками ему в лицо.

И тут раздался взрыв.

Невидимая рука приподняла Джастина и отшвырнула в сторону. Он ударился о дерево, но даже не вскрикнул. Любой бы вскрикнул от такого удара, а Джастин – нет. Он лежал, раскинув руки в стороны. Из его затылка торчал обгоревший осколок газового баллона.

Эпилог

Завтра четверг, я считал, я завел календарь в блокноте. Завтра придет моя медсестра и будет что-то рассказывать и смотреть на меня глазами, полными сочувствия. Я не видел ее глаз раньше. До прошлого четверга я ни разу не поднимал на нее взгляд от своего блокнота, над которым сижу все время, если не сплю. Но в тот четверг я посмотрел на нее. Посмотрел и, вероятно, улыбнулся. Потому что в тот момент она тоже смотрела на меня и улыбалась, а в глазах ее тускло блестели слезы. Она готова была разреветься от простой улыбки, эта странная, удивительно чуткая к чужому горю медсестра.

* * *

– Улыбнулся?

– Да, доктор. И посмотрел на меня. Впервые.

Главврач Иркутской городской психиатрической больницы Мартынюк Вячеслав Исаевич задумчиво поглядел сквозь Зарину, почесывая большим пальцем подбородок.

– Что ж, не будем спешить с прогнозами, однако, я думаю, это хороший признак. Ваш муж постепенно начинает выходить из состояния патологической репрессии. Впрочем, в том, что это рано или поздно произойдет, я не сомневался: в конце концов, вытеснения чаще всего случаются в тех случаях, когда человек не способен перенести то или иное трагическое событие. Но в случае с Артемом все обстоит немного по-другому. Делюзиональное расстройство вследствие патологической фрустрации имело настолько глубокую форму, что мозг старался уберечь его от куда более страшных вещей. От шизофрении. Могут наши мозги и такое, хе-хе, спасать нас от самих себя же. Артем был уверен, что, извините, убил вас. Признать в вас свою жену – значит видеть галлюцинации. В его «действительности» вас нет уже на свете. Сознание Артема, стараясь во благо, спутало все карты, проще говоря. Но долго это не могло продолжаться. Ведь вы навещали его, разговаривали с ним. Он слышал ваш голос, ваш запах, ваши руки его касались.

Доктор Мартынюк встал из-за стола и налил себе и Зарине воды из графина.

– Понимаете, я говорил вам это и раньше, – сказал Мартынюк, отпив из стакана, – психологическая репрессия – это своего рода предохранители, пробки в электрощите. Если скачок напряжения настолько сильный, что угрожает спалить дома все электроприборы, – пробки выбивает. В доме мрак, темнота, ничего не работает, но все это можно легко исправить. В случае же с Артемом никакого скачка напряжения не было. За домом шарахнула молния, которую предохранители приняли, по ошибке, за скачок, но это не так. Нам лишь нужно убедить его в этом. Впрочем, и это вы прекрасно знаете, я говорил вам. Вы уж простите болтливого старика.

Зарина улыбнулась. Или улыбка эта была на ее губах с самого утра? С того самого момента, как Артем взглянул на нее? Может быть, она улыбается все утро и со стороны похожа на пациента? Пускай так. Пускай.

– И мы сумеем это сделать, вопрос времени. Но вот что меня беспокоит гораздо больше, так это, собственно, сама причина, заболевание, из-за которого он оказался здесь. Сильнейшая фрустрация. Если это не исправить, он все еще будет потенциально опасен для вас, для ребенка, для самого себя, в конце концов. Понимаете, Зарина, тут нужно поэтапное лечение. И в первую очередь Артёму необходимо осознать объективную реальность. Вы принесли сегодня хорошие новости. Но, говоря простым языком, если его патологическое недовольство собственной жизнью, если его отношение к ней не изменится, поверьте моему опыту, приступ повторится, рано или поздно. Поэтому следующим этапом будет долгая и планомерная работа с психологом. Вам придется поискать хорошего, я дам вам несколько телефонов, если хотите. И только после