Плохой ребенок - Генри Сирил

Его крик оглушил Грейс.

В следующую секунду раздался глухой удар, и все стихло.

Глава 24

Я выходил из дома только за сигаретами. Пытаюсь вспомнить, спал ли я? Логика подсказывает, что спал, разумеется, спал, но вот не могу вспомнить ни единого раза, как ложился. Впрочем, кто запоминает такое? Завтракал ли кто-то в такой-то месяц год назад? Конечно. Наверняка. Запомнились веки – тяжёлые, готовые закрыться в любой момент. Спать-то я спал. Часа по три, надо думать.

За пятнадцать дней я сумел переработать весь роман, можно сказать, написал его заново.

С работы меня уволили, выплатив, однако, за половину отработанного месяца: все же работал я у приятеля. Деньги я отдал Линнет и поклялся себе, что, закончив роман, немедленно выйду на любую работу, какую только смогу найти. Я не засяду за новую книгу, не стану заниматься ее раскруткой, обсуждать обложку с редактором – не стану. Я исторгну из себя рукопись, выдавлю одним резким движением, как выдавливают назревший чирей, выдохну, заклею рану пластырем и будь что будет. Либо заживет, либо загноится.

Моральные и материальные мои ресурсы были на исходе. Их хватало только на завершение рукописи и отправку ее издателю. И если я чего-то стою, если я так хорош, как сам о себе вообразил, – книга будет бестселлером. А если нет, то и дергаться не стоит. Хватит. Нет ничего хуже, чем быть писателем, книги которого можно найти в магазине только путем тщательного исследования дальних стеллажей, где узкими полосками корешков стоят они, притиснутые друг к другу, рядом с такими же никому толком не нужными книгами, таких же никому не нужных авторов. В этом нет ни бессмертия, ни земного рая в виде баснословных роялти. Выходит, бездарная это трата времени и сил – быть таким писателем.

Изучая феномен «лидера продаж», я не увидел никакой закономерности и прямой связи с высокобюджетным маркетингом и, как результат этого маркетинга, миллионными тиражами по всему свету. Стихийно взлетает та или иная книга. Вдруг, ни с того ни с сего, сотни тысяч людей начинают скачивать ее, рассказывать друзьям, оставлять отзывы, где только можно. Тогда книгу эту замечает издатель.

А дальше уже работает маркетинг. Но маркетинг – почти безболезненный для бюджета издательства, ибо армия читателей уже стоит за книгой, и армию эту можно увеличить теперь в разы или продать им же, но уже в долгожданно бумажном виде, продать то, что прочли и полюбили они в электронной версии, бесплатно. Никаких денег, ни у какого издательства не хватит, чтобы запустить цунами продаж по всему миру. Максимум – небольшой импульс к этому. Как крутануть стартер на старой машине. Сил и средств хватает только на это – крутануть проклятый стартер. А дальше – может, заведется, может, нет, черт его знает. У меня не осталось ни сил, ни денег крутить рукоятку стартера. Но я учел все. Если и существуют хоть какие-то правила, то я им строго следовал.

Что еще им всем нужно? Какого, спрашивается? Вот, например, та мура, как ее, да не помню уже, да и кто вспомнит, какая-то чушь собачья про врача какого-то недоделанного, дневник он там в интернете вел, какого черта – миллионы экземпляров по всему миру? Нейросеть написала эту ересь. Языком подростка, сухим, как сценарий к фильму. Какого черта? Кто вы, миллионы незнакомых мне людей, кто в восторге от этого дерьма? Зачем вы вообще интересуетесь литературой, ведь вы только ускоряете процесс ее разложения. Вы задаете вектор направления, и по этому вектору идут бездарные писаки, тянут за собой литературу в Тартар.

Я в сердцах отодвинул ноутбук и посмотрел на Линнет. Она сидела на диване, сложив ноги по-турецки, и читала.

– Что ты читаешь? – спросил я.

– А? – Линнет оторвалась от книги. – Что ты спросил?

– Прочти мне абзац, дочь степей.

– Зачем тебе? Любой абзац?

– Да. С любого места.

– Странно, ну хорошо. «…Я остановился в нерешительности перед входом в священный храм Аркха, ведь придворным вампирам ее святейшества Ирды строго-настрого воспрещается заходить в святилища Изгнанного…»

– Что это за муть? Тебе десять лет, дочь степей?

Линнет мгновенно обиделась. Она заподозрила неладное уже тогда, когда я попросил ее прочитать отрывок, я видел это по ее лицу.

– Не начинай. Вот… вот что тебе нужно? Сидела, читала, настроение было хорошее.

– Ладно, погоди-погоди. Ну пускай вампиры, пускай там «стекло» полкниги будет, допустим. Я что? Я ничего. Но… Скажи, там повествование какое, в эпистолярном стиле? Это герой ведет дневник? Или просто от первого лица книга?

– Просто от первого.

– Ну, а кому тогда герой этот твой поясняет все это? Можно в храм, не можно в храм. Читателю?

– Все, ты пишешь, вот и пиши.

– Ты ведь начитанна, не глупа. Нравятся тебе «стеклянные» вампиры – черт с ними. Но не все же подряд поглощать. Да еще и наслаждаться чтением. Ну графомань же! Графомань! Какой тираж у этого дерьма?

– Отстань.

Мне бы заткнуться. Но я не мог. Я распалил себя, когда минутой раньше думал о том, как лишенные души книги становятся мировыми хитами, а эти ее «вампиры» пришлись в пику мне и моим размышлениям.

Это должна была быть обыкновенная бытовая ссора – бессмысленная и без последствий. Одна из тех, что забывается через час, и так сладко обниматься после нее; из тех, что случаются совершенно на ровном месте в семьях, созданных много лет назад.

Не помню, спал ли я хотя бы по три часа…

Не вали все на сон. Не ищи оправданий случившемуся тем вечером. Если уж ты уподобился сволочам в поступках своих, то попробуй не стать одной из мразей целиком. Не оправдывай свои действия, не пытайся найти виноватых, не сваливай ответственность ни на что и ни на кого. Ты неудачник, и Линнет здесь ни при чем. Никчемность твоих мечтаний и неспособность их добиться – чья это вина? Жены? Может быть, родителей, что баловали тебя? Еще поройся, обиженный ублюдок, поищи еще виновных, давай. Как это делают алкоголики и наркоманы – в порыве пьяного дурмана или наркотической ломки винят в своей жалкой судьбе всех, кто их любит, кто рядом с ними, несмотря ни на что.

Нет. До такого я не опущусь.

– Ладно, Линнет, извини меня, – сказал я и кисло улыбнулся. – Просто я стараюсь принять новую реальность, в которой мы, я надеюсь, будем счастливы и проживем долго вместе, однако из квартиры этой нам не выбраться. И муж твой – не писатель. Муж твой – продавец запчастей