Нефритовая лошадь Пржевальского - Людмила Львовна Горелик

И вышел в сад вслед за девушкой.

– Простите, что напросился в сопровождающие, – сказал Пржевальский. – Я ведь уезжать собираюсь. Может, и увидимся еще до моего отъезда, но вряд ли случай представится наедине поговорить.

– Вы уезжаете? – повернулась к нему Мария. – Куда же?

– Ну, для начала придется съездить в Петербург…

– Вы его так ненавидите! – перебила она.

– Это правда. Петербург ненавижу и еду туда с большой неохотой. Но придется съездить, чтобы решить некоторые вопросы, связанные с новым путешествием в Азию.

– Разве вы не всю ее исходили вдоль и поперек? – спросила она печально.

– О, там еще ходить и ходить… Моей жизни, к сожалению, не хватит, чтобы исследовать не то что всю Азию, но даже Тибет; не так уж ее и много осталось.

– Вы так любите путешествия…

– Разве рыба любит воду? Она просто не может без нее жить.

Оба помолчали. Сад у Петровских был большой и несколько запущенный. Последнее делало его еще привлекательнее для прогулок. Мария села на скамейку. Пржевальский, остановившись рядом, стал вынимать из сумки и разворачивать какой-то небольшой, сантиметров тридцати, сверток.

– Я не знаю, чем окончится мое путешествие. Предчувствия у меня плохие. Я направляюсь опять на Тибет. Позвольте оставить вам на память статуэтку из тибетского камня. Мне подарил ее возле озера Куку-нор тибетский посланник. Это изображение дикой лошади – такие водятся только в Азии. Очень чуткие и, по-моему, красивые. Я видел их всего несколько раз и впервые в жизни не стал стрелять, даже несмотря на то, что шкура была нужна для коллекции. – Он помолчал и после паузы добавил: – Когда я на них смотрел, мне казалось, что у них есть душа…

Она взяла из его рук нефритовую статуэтку, стала разглядывать. Камень был теплый, живой. То ли желтый, то ли коричневый, он менял оттенки и как бы светился изнутри.

Лошадь, кургузая и грациозная одновременно, удивляла изяществом. Она была без челки, с короткой стоячей по хребту гривой, с тонким хвостом… Странная, необыкновенная статуэтка.

От дома по аллейке к ним шла Катя, горничная, в руках она несла мантилью.

– Мария Тимофеевна, свежо становится. Барин велел вам мантилью отнести, – обратилась она к девушке.

– И впрямь свежо, – согласилась Мария Тимофеевна, принимая мантилью. – Пора в дом. – И, обернувшись к Пржевальскому бледным своим и грустным лицом, попрощалась. Он заметил, что лоб ее прорезает страдальческая морщинка, брови сдвинуты, но губы стараются улыбаться.

– Спасибо, Николай Михайлович. Желаю вам вернуться с новыми прекрасными впечатлениями и счастливыми открытиями. До встречи! – все ее силы уходили на то, чтобы держаться ровно и спокойно. Она выдержит! Не заплакать, не убежать.

Пржевальский, склонившись, поцеловал протянутую ему руку и ушел.

Глава 26. Светлая река Чу

В путешествие по Центральной Азии он отправился в августе. К началу октября вместе со своим отрядом из двадцати семи человек прибыл в Каракол на берегу озера Иссык-Куль. Денег на путешествие дали в два раза больше, чем на прошлый поход (и в пятнадцать раз больше, чем на первое путешествие!). Это радовало – с деньгами путешествовать легче. Как всегда, случилось много накладок: ограбили казака, который вез деньги для снаряжения, туго шли закупки верблюдов и баранов. А самое главное – нынешним летом Пржевальский сильно поправился, отяжелел. Ему трудно стало ходить, он быстро уставал, появилась одышка. Он был уверен, однако, что это преодолимо, что путешествие быстро приведет его в прежнюю форму. Такое уже было с ним: в путешествии здоровье восстанавливалось.

Много хуже было с душевным состоянием: он чувствовал себя усталым, сломленным нравственно. Такого с ним еще не случалось никогда. Уезжая из Слободы, Николай Михайлович знал, что не увидит больше няню: старушка была плоха, да и в своем возвращении он был не уверен. Вечное расставание наступило раньше, чем он думал: о смерти Ольги Макарьевны он узнал в Москве. Вернуться на похороны было нельзя – все было рассчитано, от него зависели люди. Не будучи неожиданным, событие, однако, не улучшило ему настроения.

Все ж он продолжал надеяться на путешествие. Скоро он и его товарищи пойдут через пустыню, и ее жар, ее холода с пронизывающими зимними ветрами затмят все. Переживания нынешнего лета с вечерами у Петровских, с пением Марии Тимофеевны, с тягостными раздумьями