Нефритовая лошадь Пржевальского - Людмила Львовна Горелик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вот Александра Ивановна говорит, что слишком простое. Что, мол, сейчас так уж не называют в дворянских семьях. Но нам батюшка посоветовал! – вздохнул Петровский.
– Напротив, это имя означает: владычица, госпожа, – возразил Пржевальский. И еще раз упрямо повторил: – Прекрасное имя!
За обедом хозяин продолжал делиться впечатлениями о поездке.
– Я от Петербурга устаю, – говорил он. – Привык к нашей глуши. К простору нашему, к покою… А в Петербурге жизнь кипит! Там и шумно, и камень кругом… Наденьке, однако, нравится там жить. А по мне, у нас в Поречском уезде много лучше!..
– Совершенно с вами согласен, Тимофей Иванович! – горячо поддержал его Пржевальский. – В Петербурге да и вообще в городах жизнь изуродована цивилизацией. Там все гадкие инстинкты человека изукрашены, жизнь изуродована. Трудно жить в обществе человеку с душой и сердцем!
– Это вам-то трудно, Николай Михайлович?! – усмехнулся Плескачевский. – Вы и правительством обласканы, и ученым миром, и ближайшим окружением. Вас англичане вон с Гумбольдтом сравнивают, ставят выше Стэнли и Ливингстона… Что ж вам еще надо? Вас в любом обществе с почетом примут. Любая невеста за честь сочтет ваше внимание… У вас никаких забот не может быть!
Генерал вздрогнул. То, что этот несимпатичный ему и не любящий его человек повторил в точности слова, сказанные намедни Ксенией, его поразило. Она тогда сказала «Что у вас, семья?! У вас никаких забот не может быть». О, какие тяжелые заботы он нес в своем сердце сегодня. Неужели Плескачевский догадывается? И, пораженный совпадением, ответил он этому щеголю правду – сказал то, что чувствовал, о чем думал…
– Разве радует орла золотая клетка? Я в вашем цивилизованном обществе, как рыба на берегу… Мне кирпичный чай с дзамбой, на аргале согретый, вкуснее заморских яств! У вас в цивилизованном обществе на грош дела, на рубль суматохи. Все безнравственно в городах: порок и проходимство правят всем, прячась под благородную личину. Нет уж, спасибо за такую жизнь; а не променяю я ни на что в мире свою золотую волю! – Он сделал паузу. Вот здесь и остановиться бы ему! Но, увлеченный, он продолжил говорить то, о чем думал эти дни неотступно: – Все эти богатства да удобства мне блага не принесут. Бродяге всегда противен оседлый быт. А что до невест – вы и это упомянули, Аркадий Владимирович, – так моя профессия не позволяет мне жениться. Что ж: я уйду в экспедицию, а жена будет плакать…
Он резко оборвал себя. Все присутствующие притихли, опасаясь задеть вспыльчивого генерала. К мизантропическим высказываниям Николая Михайловича в Петровском уже привыкли, однако обычно он не позволял себе выступать так резко.
Плескачевский – это было видно – остался его речью чрезвычайно доволен; именно на подобную филиппику он намеревался генерала вызвать, ему задуманное удалось. Пыльцов, хорошо знавший взгляды товарища, лишь усмехнулся. Раньше, впрочем, Пржевальский их только в узком кругу родственников и самых близких друзей высказывал. Сводная сестра Александра, тоже неоднократно слышавшая подобные речи, попыталась эффект сгладить:
– Ты бы, Николай Михайлович, не говорил так резко. Люди и впрямь могут подумать, что ты мизантроп и женоненавистник. Слава богу, что в Петровском тебя уже хорошо знают как человека добрейшей души и никто твоим словам не поверит.
И хозяин дома, Тимофей Иванович, гостя тоже как мог поддержал. Он сказал, обращаясь к Пыльцовой:
– А я, Александра Ивановна, хоть и не являюсь ученым путешественником, с Николаем Михайловичем во многом согласен. Наше цивилизованное общество и впрямь изуродовано: притворства много в людях. Нравственному человеку тяжело оставаться искренним… У нас-то в глуши получше: люди проще, душевнее, чем в столицах. Так что я рад возвращению к своим пенатам, счастлив видеть вновь друзей. Надеюсь, наша молодежь – Маша и вот, Аркадий Владимирович, – да, может, и Александра Ивановна, – не откажутся нам спеть сейчас? Перейдемте в гостиную, господа!
Гости стали подниматься.
– Ах, папа, у меня сегодня голова болит – не смогу петь, – обратилась к отцу Мария. – Я, пожалуй, выйду в сад, воздухом подышу. Мне вот, как Николаю Михайловичу, свежий воздух, простор всегда помогают.
– Ты и впрямь бледна. – Тимофей Иванович был озабочен словами дочери. – Возьми с собой Катю – вдруг плохо станет.
– Позвольте, Мария Тимофеевна, я вас провожу, – вмешался Пржевальский. – Вы правильно заметили: мне всегда свежий воздух полезен.
Затем он попрощался с хозяином.
– Пожалуй, я провожу Марию Тимофеевну, да и домой пойду. До новых встреч, Тимофей Иванович! Даст бог, еще встретимся!
