Украшение и наслаждение - Мэдлин Хантер

Она молчала, и он добавил:

— Если вам что-нибудь понадобится, достаточно сказать домоправительнице.

— Комната очень комфортабельная. Даже роскошная. Благодарю вас. — Она чуть повернула голову, будто внимание ее было обращено к чему-то другому, гораздо более важному, чем он. — Мне кажется, я слышу… ржание лошадей.

— К западу отсюда ферма по их разведению. По дороге сюда мы проезжали мимо нее, но вы не заметили.

— Значит, они принадлежат вам? Должно быть, их много, если даже здесь слышен шум, который они производят.

Дариус прислушался, потом сказал:

— Это два жеребца. Они схватились, поэтому производят больше шума, чем обычно. Если пожелаете, можно завтра посмотреть на них. Зрелище стоит того — впечатляет. Лошади чистокровные. Для них зарезервировано целое поле.

— Раз по пути сюда мы проезжали мимо, то, наверное, и на обратном пути проедем. И если это не причинит вам неудобства, то я бы с радостью полюбовалась ими.

«Ты осел, — сказал себе Дариус. — Она просто вышла подышать перед сном. Пожелай ей спокойной ночи и отправляйся спать».

— Ночь прекрасна, — проговорил он, — и если желаете погулять по саду, то не стесняйтесь. Или можете почитать в библиотеке. Вам незачем оставаться наверху.

— Вы очень любезны, сэр. Но мне надо о многом подумать… и скоротать время, пока сон не придет.

— Позвольте составить вам компанию. Могу показать вам некоторые комнаты. А портреты моих предков в галерее навеют на вас сон, и вы начнете клевать носом.

Она ничего не ответила, и он истолковал ее молчание как согласие.

— Я встречу вас на верхней площадке главной лестницы, мисс Фэрборн.

С этими словами лорд Саутуэйт скрылся в доме.

Едва он исчез из поля зрения, как Эмма поняла, что повела себя глупо. Она рассчитывала, что он не заметит ее у окна, а сама она будет наблюдать за ним сверху. Но все получилось совсем не так, как она рассчитывала…

И теперь Эмма ужасно нервничала, потому что вдруг почувствовала, что ее влечет к этому мужчине. Более того, она теперь понимала, что на самом деле подошла к окну именно поэтому — в надежде на то, что он заметит ее. Да, ее тянуло к нему, и это создавало почти невыносимо восхитительное ощущение опасности… и ужасно возбуждало.

Эмма представила, как граф поднимается по лестнице — и сердце ее подпрыгнуло в груди. Конечно, она могла бы остаться в комнате, могла бы спрятаться от него. И конечно, он мог бы счесть это глупостью, хотя такое поведение было бы вполне разумным. Однако соблазн поступить разумно уступил место более сильному соблазну…

Прежде чем выйти из комнаты, Эмма успокоилась. Она мысленно воздвигла между собой и графом непроходимую стену и обуздала свои чувства, чтобы они окончательно не заглушили голос разума. Затем, собравшись с духом, вышла из спальни и начала спускаться по лестнице.

Через несколько минут они встретились, и граф совершенно будничным тоном проговорил:

— Сюда, пожалуйста, в галерею. Она огибает весь бальный зал, так что давайте сначала осмотрим ее.

А в бальный зал он захватил канделябры со свечами. Огромные зеркала на стенах отражали их пламя, и потому казалось, что весь зал сверкает и искрится. И этих зеркальных отражений было вполне достаточно, чтобы разглядеть диваны и стулья, обитые шелком, а также массивную лепнину на высоком потолке.

Эмма подняла глаза к люстрам — казалось, они покачивались над головой; причем в центральной люстре было несколько дюжин свечей и сотни хрустальных подвесок.

— А многие ли посещают здешние балы? — спросила она.

— Точно не знаю, но думаю, что сотни людей. Последний бал устраивала моя мать, но это было много лет назад.

— Она умерла? Вы остались один?

— У меня есть сестра, но сестра не жалует балы. Поэтому нет причин их устраивать.

Эмме показалось, что граф говорил о сестре с какой-то странной грустью.

— Возможно, ваша сестра просто не любит сутолоки, — сказала она.

— Вы так полагаете? А сами вы никогда не бывали на балу?

— Мне случалось приятно проводить время на ассамблеях и вечерах, но в бальных залах бывать не доводилось.

— Придется пригласить вас как-нибудь.

Тут граф отвернулся, и Эмма тайком сделала несколько танцевальных па. Зеркала многократно отразили ее. Она представила этот зал заполненным дамами в пестрых роскошных туалетах и в задумчивости пробормотала:

— Не уверена, что мне бы это понравилось. Я бы чувствовала себя на балу ужасно неуместной. Думаю, что этот зал, заполненный людьми и залитый ярким светом… Думаю, впечатление от него было бы испорчено. Он мне нравится таким, как сейчас, — с огоньками, отражающимися в зеркалах и позолоте. Это создает какое-то волшебное золотистое сияние. Именно сейчас, когда зал пустой и едва освещен, он кажется чудесным местом.

— В таком случае можете наслаждаться чудесами сколько угодно.

Он перенес канделябр на середину зала и поставил его на пол.

Новое положение свечей усилило этот эффект волшебства. Теперь подвески на центральной люстре тоже отражали пламя свечей, так что зал засверкал еще ярче.

Тут Саутуэйт отступил куда-то в тень, а Эмма услышала скрип, после чего он снова появился. Подтащив к канделябру шезлонг, обитый шелком, граф проговорил:

— Можете даже поспать здесь, если пожелаете.

— Если бы я спала здесь, мне бы, наверное, приснились феи.

Он вдруг взял ее за руку и повел к центру зала.

— Надеюсь, что вы увидели бы во сне меня, мисс Фэрборн.

Взглянув на него, Эмма увидела, что в глазах его отражались блики света, и казалось, что и весь он источал волшебное сияние.

Здравый смысл подсказывал ей, что надо проявлять осторожность, но чувства заглушали голос разума, и опасность скорее возбуждала, чем пугала. Они шаг за шагом продвигались к свечам канделябра, и чем ближе Эмма подходила к этому свету, тем полнее растворялась в нем, причем казалось, что она как бы отдалялась от остального зала — все исчезало куда-то, и теперь перед ней было лишь небольшое пространство под сотнями сверкающих хрустальных подвесок, свисавших с люстры.

И все это действительно походило на чудо. Казалось, здесь правило волшебство. «Как странно, что все вокруг вдруг так изменилось», — промелькнуло у Эммы в голове. Да и сама она изменилась — чувствовала себя совсем другой, не такой, как прежде.

Тут граф привлек ее к себе, и сердце Эммы отчаянно забилось. Она чувствовала его! Ощущала его! И ей чудилось, что он крепко ее обнимал, хотя они просто стояли рядом.

В этом обманчивом ярком свете он казался прекрасным и удивительным, казался загадочным волшебником, казался всесильным…