Украшение и наслаждение - Мэдлин Хантер

— Как бы не так! Вы с самого начала проявили своенравие, а к этому печальному инциденту привела моя безграничная терпимость. Вы надеялись получить от контрабандистов особый товар для своего проклятого аукциона? Хотели заполучить кое-что из товаров из «поместья достойного скромного джентльмена»?

Сердце девушки мучительно сжалось.

— Сэр, на что вы намекаете? Я не позволю вам порочить достойного человека.

Дариус поморщился и проговорил:

— Все ваши отчеты страдают неполнотой и отсутствием здравого смысла. Я был готов закрыть на это глаза, но сейчас уже не считаю это возможным.

Эмма стиснула зубы и отвернулась. «Скорее бы он ушел», — думала она.

Но граф не уходил. Он по-прежнему стоял перед ней, занимая слишком много места в комнате и угнетая ее своим присутствием.

— Похоже, вы и сами знакомы с контрабандистами, — сказала наконец Эмма. — А вот мой отец… Ну, если у моего отца и были с ними какие-то дела, то не удивлюсь, когда узнаю, что именно вы вовлекли его в это.

Эти ее слова были ошибкой. На какой-то ужасный момент комната словно заполнилась яростью графа; казалось, даже воздух начал потрескивать. Он стремительно прошелся по комнате, а Эмма в ужасе наблюдала за ним. Наконец, овладев собой и обуздав свой гнев, он снова повернулся к девушке и, пристально глядя на нее, заявил:

— Я знаком с Таррингтоном потому, что он выполняет для меня кое-какую работу. Он здесь король среди себе подобных и знает всех на этом побережье.

— Я слышала, что вы очень интересуетесь этим побережьем.

— И я, и другие. В Королевском флоте недостаточно кораблей, чтобы патрулировать побережье на всем его протяжении. Даже шлюпы, обязанность которых нести патрульную службу, находятся лишь поблизости от главных портов. Большая часть флота находится в Портсмуте — они должны быть готовы к вторжению французов. А тем временем французы могут совершить вторжение в других местах, там, где не хватает военного патруля. Шпионы проникают на нашу территорию с такой же легкостью и так же безнаказанно, как французский коньяк. И таким же образом с полной безнаказанностью они добывают нужную им информацию.

— Вы хотите сказать, что вам помогают английские контрабандисты?

— Да, кое-кто из них. Хотя гораздо лучше с этим справляются другие люди. Они наблюдают и сообщают о чьей-либо подозрительной активности. Теперь уже существует целая сеть наблюдателей вдоль юго-восточного побережья. Это в основном рыбаки и землевладельцы.

— А лорды?

— Есть и лорды, сидящие в своих прибрежных поместьях именно с этой целью.

— Но, насколько я понимаю, вы не из их числа.

— Я и некоторые другие… мы координируем эти наблюдения и обеспечиваем связь между отдельными группами.

Немного помолчав, Эмма задала очередной вопрос:

— А что контрабандисты получают за это? На их деятельность закрывают глаза?

— Контрабандисты не получают ничего, если не считать удовлетворения от того, что они помогают Англии. Если кого-нибудь из них поймают на месте преступления, то усилия по обеспечению охраны побережья будут говорить в пользу такого человека и обеспечат ему некоторую снисходительность закона, не более того.

— А почему? Со стороны правительства было бы справедливо проявить снисходительность.

— С ворами не вступают в сделку. Верность, купленная подобным образом, с такой же легкостью может быть перекуплена врагами, если они предложат более высокую цену.

«Да, в этом есть смысл», — подумала Эмма. И все же было неясно, почему правительство не может дать никаких гарантий контрабандистам. Что же касается графа… уж он-то точно не стал бы церемониться с этими людьми, если бы поймал их на месте преступления, пусть даже они и оказывали ему помощь в создании сети наблюдателей.

От этих мыслей настроение Эммы лишь ухудшилось; она поняла, насколько несгибаемым может быть Саутуэйт в вопросах чести. Да, конечно, это говорило в его пользу, но с другой стороны… Ох, едва ли от такого человека можно было ожидать помощи в спасении. Роберта.

И еще Эмма подумала о вине, спрятанном в хранилище «Дома Фэрборна» под невзрачными обрывками парусины.

— Вы не должны больше встречаться с ними, — заявил граф. — Среди них есть такие, кто способен убить вас за одну монету. И пусть хорошие манеры Таррингтона не вводят вас в заблуждение. Будет лучше, если вы вообще станете держаться подальше от побережья. Особенно теперь, когда вы совершили прискорбную ошибку, допустив, чтобы вас увидели в их компании. Эта авантюра совершенно непростительна, и не имеет значения, на что вы надеялись, затевая ее.

Эмма тяжело вздохнула. Было ясно: граф решил, что «Дом Фэрборна» заодно с Таррингтоном и его людьми. И судя по всему, Саутуэйт собирался еще кое-что сказать; она даже догадывалась, что именно.

В другое время она бы попыталась ответить на его упреки и нравоучения веселой и остроумной шуткой, притворным негодованием или какой-нибудь уловкой. Но сейчас у нее было так скверно на душе, что она спасовала.

Однако хуже всего было другое… Чем дольше она оставалась в этом доме, тем больше ощущала здесь присутствие отца; ей чудилось, что его дух где-то совсем рядом, и он упрекал ее почти так же, как граф. Образы прошлого вновь заполнили ее сознание, и это отвлекло от нравоучений Саутуэйта, — она почти не слышала его, хотя он снова что-то говорил ей, вероятно, отчитывал.

Дариус наконец умолк и с раздражением взглянул на мисс Фэрборн. «Что ж, хорошо хоть не оправдывается и не язвит», — подумал он.

А в следующее мгновение граф вдруг понял, что, судя по всему, Эмма даже не слышала его нравоучений и упреков. Она сидела, сжимая руки, лежащие на коленях, и взгляд ее был устремлен на ковер. Выходит, он зря изливал на нее свое красноречие? Подобное отношение к его словам еще больше распаляло гнев графа, но вместе с тем вызывало некоторое беспокойство. Подобное поведение явно противоречило тому, что он знал о мисс Фэрборн. Так что же с ней такое?

Дариус принялся расхаживать по комнате, и чем дольше он ходил, тем больше его смущало и озадачивало поведение девушки. Наконец, остановившись, он спросил:

— Вам нечего сказать? Неужели вы не скажете ни слова?

— Зато у вас, сэр, очень много слов, не хочется вам мешать…

Он предпочел бы, чтобы она произнесла это с большим задором, а не таким тихим, унылым голосом. Дариус наклонился, чтобы лучше рассмотреть лицо девушки. Черт возьми! Она плакала! Да-да, теперь он расслышал всхлипывания.

Саутуэйт мысленно выругал себя и опустился рядом с Эммой на колено.

— Мисс Фэрборн, простите меня. Мое беспокойство за вашу безопасность довело меня почти до безумия, и, возможно, вследствие этого я выразил свое… — Свое что? Гнев? Но этот его гнев был необычным. Скорее, это был страх, но не за себя, а за нее. — Выразил свое беспокойство слишком бурно, — со вздохом пробормотал Дариус.