Король лжи - Джон Харт

– Я не буду спрашивать, вовремя ли я пришел, – заявил он. – Не возражаешь, если я войду?

У него было доброжелательное лицо, морщинистое, теплое и искреннее, и я кивнул. Он вошел, осторожно ступая и проходя через узкое пространство, дверь тихо закрылась за ним. Он прижался спиной к ней, заложив руки за ремень и медленно оглядывая кухню, но это было короткое путешествие. Немного больше времени он потратил на меня.

– Где вы держите стаканы? – спросил он. Доктор был величествен и изящен. Я указал на шкаф, сомневаясь в способности собственного голоса. Стоукс прошел дальше в кухню и остановился рядом с мной. Я думал, что он протянет мне руку или похлопает по спине. Вместо этого он дотянулся до газеты, свернул ее и проследовал дальше. Он переступил через осколки разбитого стакана и наполнил два новых стакана, положив лед. – У тебя нет случайно имбирного эля? – поинтересовался он.

– Под стойкой бара, – ответил я, поднимаясь.

– Сиди, Ворк. Ты наклюкался. – Он возвратился к столу. – Тебе нравится имбирный эль с бурбоном?

– Конечно. Да. – Я остался стоять. Все было настолько прозаичным, что не воспринималось как реальность.

Он снова стал рассматривал меня, когда закончил приготовление напитков.

– Собираешься сжечь свои внутренности, пьешь прямо из бутылки? – Он вручил мне стакан. – Почему бы нам не пойти в кабинет?

Мы прошли через холл в кабинет – маленькую комнату, отделанную темным деревом, с зелеными стенами и кожаными креслами-близнецами с двух сторон холодного камина. Я зажег несколько ламп, чтобы место не казалось таким мрачным. Доктор Стоукс сидел напротив меня и потягивал бурбон.

– Я бы не пришел, будь Барбара здесь, – проронил он и поднял одну ладонь вверх. – Но…

– Она ушла, – сказал я.

– Как оказалось.

Несколько секунд мы пили в тишине.

– Как поживает ваша жена, Стоукс? – спросил я, зная, насколько абсурдно звучит мой вопрос.

– Прекрасно, – ответил он. – Она играет в бридж.

Я посмотрел в глубь холодной коричневой жидкости, которой был наполнен мой стакан.

– Она была дома, когда полиция прибыла сюда?

– О да. Она все это видела. Трудно пропустить, действительно. Их было так много, и пребывали они здесь столь долго. – Он сделал глоток. – Я видел тебя в твоем грузовике, внизу у озера. Сердцем я был с тобой, мальчик. Я неловко себя чувствую, оттого что не спустился, но в то момент этого нельзя было делать.

Я улыбнулся старому джентльмену и его сдержанному высказыванию.

– Из меня была бы плохая компания, да.

– Мне жаль, что такое случается, Ворк. Ради чего все это? Я не верю, что ты это сделал, ни одной секунды. И я хочу, чтобы ты знал: если мы можем чем-нибудь помочь, ты должен только сказать нам об этом.

– Спасибо, сэр.

– Мы твои друзья. Мы всегда будем твоими друзьями. Я кивнул в знак благодарности за эти слова, и мы смолкли на мгновение.

– Ты когда-либо встречался с моим сыном Уильямом? – спросил доктор Стоукс неожиданно.

– Он кардиолог в Шарлотт. Я встречал его. Но вот уже лет пять мы не виделись.

Доктор Стоукс глянул на меня, а затем в свой стакан.

– Я люблю своего мальчика, Ворк, больше жизни. Он моя гордость и радость.

– О'кей.

– Потерпи меня сейчас. У меня еще не наступило старческое слабоумие. История движется, и в этом есть послание – О'кей, – повторил я, озадаченный.

– Когда мы с Мэрион впервые приехали в Солсбери, я сразу же открыл офис в Джонс Хопкинсе. Во многих отношениях я был полным идиотом, но в то время не догадывался об этом. Я любил медицину. Я любил все, что ее касалось. И я был нетерпелив, ты понимаешь, стремясь создавать клиентуру. Мэрион мечтала о том, чтобы у нас была семья. Она терпела мое постоянное пребывание в офисе, но она так же стремилась к семье, как я к своей карьере, и у нас появился сын.

– Уильям, – заявил я во внезапной тишине.

– Нет, – не сразу отреагировал доктор Стоукс. – Не Уильям. – Он сделал еще глоток, осушив стакан полностью, до самого тающего льда. – Майкл родился в пятницу, в четыре утра. – Он смотрел на меня. – Ты никогда не знал Майкла. Он родился задолго до твоего рождения. Мы любили этого мальчика. Он был прекрасным ребенком. – Стоукс засмеялся ожесточенным смехом. – Разумеется, я видел Майкла только урывками. Общий обед несколько раз в неделю. Иногда сказка перед сном, В субботу в полдень прогулки там, в парке. – Он махнул головой в сторону парка, который мы так хорошо знали. Я Я работал очень много, не замечая времени. Я любил его, ты понимаешь, но я был занят. У меня была процветающая хирургическая практика. Обязанности.

– Я понимаю это, – сказал я, но он, кажется, не слышал меня. Он продолжал, не останавливаясь.

– Мэрион, разумеется, хотела еще детей, но я сказал «нет». Я все еще выплачивал долг за медицинскую школу, и времени у меня доставало только для одного ребенка, который уже был. Я был просто слишком занят. Мне трудно об этом говорить, но так было. Мэрион это не понравилось, представь себе, но она согласилась.

Я следил за движением теней на лице доктора Стоукса, за тем, как он вертел стакан в своих сморщенных тяжелых пальцах, наблюдая движение жидкости в кубиках льда. – Майклу было три с половиной года, когда он умер. За семь месяцев его убил рак. – Он посмотрел на меня, и я увидел, что его глаза были сухими. Это не избавляло от боли. – Тебе не нужны подробности, Ворк. Достаточно сказать, что нам было так плохо, что трудно даже представить. Никому не пожелаешь пережить такого. – Он покачал головой и сделал паузу. Когда он заговорил, его голос звучал слабо. – Но если бы Майкл не умер, у нас никогда не появился бы Уильям. Об этом тоже трудно говорить, но очень долго мне казалось, будто это была сделка. Теперь Майкл остался в памяти неисполненным обещанием, но Уильям реален. Я не могу представить, какой была бы моя жизнь. Возможно, лучше. Я никогда не узнаю об этом. Знаю единственное: у меня есть сын, и я не могу отделить его от своей жизни.

– Я не понимаю, зачем вы рассказываете мне это, доктор Стоукс.

– Неужели?

– Сожалею. Но я сейчас не могу ясно рассуждать.

Он наклонился и положил руку мне на плечо. Я ощутил жар его руки и напряжение в глазах.

– Ад не вечен, Ворк. Всегда остается надежда. Вот чему научила меня его смерть: никогда не знаешь, что ожидает тебя на другой стороне. Для меня это был Уильям. Для тебя тоже что-то будет. Все, что тебе нужно, – вера.

Я проникся его словами.

– Я давно не был в церкви, – сказал я и почувствовал крепкую хватку его натренированной руки, когда он поднялся на ноги. Когда он заговорил, его лицо светилось.

– Не о той вере идет речь, сынок.

– Тогда о какой? – не понял я.

Он повернулся и положил ладонь мне грудь, чуть выше сердца.

– Какой бы она ни была, она должна пройти вот здесь, – сказал он.

Глава 20

Было четыре утра, холодно и сыро. Я вглядывался в это отверстие – разрыв в земле, – никогда я не видел ничего более черного. Вокруг него мир выглядел серым, и я чувствовал себя голым в том бледном свете, Я сидел на корточках среди сорняков на самом краю стоянки. Крутой спуск, покрытый папоротником-орляком, вел к мерцающей светом воде, и я слышал ее бульканье вокруг вынесенного ливнем мусора. Что касается молла, то он оставался всего в сотне ярдов отсюда. Как и все остальное, он казался недобрым в скелетообразном свете, разрушенной крепостью в окружении бульдозеров и грузовиков, тяжелых и неподвижных. Слышался отдаленный шум, но здесь он стихал. Только вода говорила, причем устами двенадцатилетнего мальчика. Она шептала; «Давай, входи, не бойся».

Я припарковался за магазином головных уборов, на самом краю мола. Разумеется, он был закрыт, но там были припаркованы другие машины, и грузовик не вызовет никаких подозрений. Для работы я облачился в темную одежду и резиновые сапоги. Захватил с собой биту, и, будь у меня оружие, я принес бы и его. У меня также был тяжелый ручной фонарь, хотя батареи были небольшими. Я не проверил их сразу и понимал, что если поеду за новыми, то могу не вернуться.

От места, где я находился, ручей бежал по диагонали под стоянкой автомобилей. Он проходил в сотне футов от молла, а потом сужался, уходя далеко на Иннс-стрит. Первый ливневый сток был тот самый, который мне требовался. Он находился напротив входа, где нашли Эзру. Именно там бросили оружие. Я знал, что находилось под этим стоком: бетонная плита, которая возвышалась подобно алтарю, и красноглазая память, лишающая меня мужества.

– Пропади ты пропадом, – сказал я. – Это было давным-давно.

Я шел на ощупь, ноги ослабли, и я почувствовал опасность под собой. Один раз я упал, но быстро, поднялся на ноги, ударив по воде с всплеском, который прозвучал слишком громко. Мое лицо было поцарапано кустами ежевики, но в руках я все еще держал фонарь и биту.

Я был связан обязательством. Слабый шанс или никакой, но полицейские могли появиться в любую секунду. Если меня здесь найдут, все кончится. Возникнет слишком много вопросов, на которые не будет ответов. Так что на сей раз черный мрак и туннель были моими друзьями, святыней, хотя дышать становилось все труднее.