Счастливый предатель. Необыкновенная история Джорджа Блейка: ложь, шпионаж и побег в Россию - Саймон Купер

Я до сих пор убежден, что коммунистическая система лучше для всех, но ее нельзя насаждать насилием и расстрельными командами. Я думаю, большинство людей должны сами прийти к выводу, что коммунистическая система справедливее и эффективнее. Я до сих пор так считаю, но потом кто-то говорит: «Ну, это утопия, это невозможно». Но я уверен — я не знаю, сколько на это потребуется поколений, — что большинство людей придут к выводу, что эта система лучше. А те, кто будет против, должны оставаться на свободе, их нельзя принуждать или расстреливать[825].

Когда на место Брежнева в 1982 году пришел Андропов, Маклин надеялся, что «этот пожилой джентльмен» займется «более реалистичной политикой, более созвучной истинным коммунистическим идеалам, — рассказал мне Блейк. — Разумеется, из этого ничего не вышло, но Маклин этого и не увидел. Он умер до глобальных реформ Горбачева. Он был поистине преданным коммунистом и посвятил коммунизму всю свою жизнь»[826].

Маклин умер в одиночестве, потому что Мелинда с детьми вернулась на Запад. Блейк вспоминал:

Последнее время я бывал у него почти ежедневно. Еще за день до смерти он был на ногах, писал какую-то большую работу. 6 марта 1983 года он почувствовал себя очень плохо, и мы вызвали скорую помощь… В больнице его приняли и отвезли в палату, а я вернулся к себе домой, сказав, что приду его навестить 8 марта. Когда в назначенный день я пришел в ЦКБ, то на проходной не оказалось пропуска на мое имя… Я вынужден был вернуться домой, а на следующий день узнал, что еще 7 марта Дональд умер[827] [828]. В последний день он уже потерял сознание, и с ним никого не было, кроме врачей[829].

Наряду с библиотекой Маклина Блейк получил в наследство старую твидовую кепку своего друга. Она превратилась едва ли не в священную реликвию: Блейк стал считать Маклина «святым»[830]. На похоронах он прочитал — наверное, ошарашив собравшуюся коммунистическую элиту — библейскую притчу о сорока праведниках. Маклин, рассказал Блейк собравшимся, был одним из тех редких праведников, «ради которых и был сохранен наш мир»[831]. После Элизабет Хилл и Вивиана Холта Блейк лишился своего последнего наставника из британского истеблишмента.

Глава 16. Анри Куриэль. Параллельная жизнь

О Блейке часто говорят как о последователе «кембриджской пятерки». И я в этой книге тоже не раз повторял эту мысль. Все потому, что в первую очередь Блейка принято представлять в британском контексте. Сравнение неизбежно способствует тому, чтобы мы ставили его в один ряд с Филби, Берджессом и Маклином.

Однако тут может возникнуть некоторое заблуждение. Блейк сделал такой же выбор, как они, но подтолкнули его к этому совершенно иные обстоятельства. На самом деле его путь гораздо больше напоминает судьбу другого подпольного коммуниста — его двоюродного брата из Египта Анри Куриэля.

Дело не в том, что Блейк пытался подражать своему старшему кузену. По признанию Блейка, коммунистической идеологией его увлек не Куриэль. После того как Блейк покинул Каир в 1939 году, они больше ни разу не виделись с двоюродным братом (хотя, когда Куриэль узнал о побеге Блейка из Уормвуд-Скрабс, он сказал друзьям: «Таким кузеном можно гордиться!»). Но их убеждения были сформированы во многом одними и теми же факторами, начиная с их еврейского происхождения и столкновения с крайней нищетой в Египте 1930-х годов. В конце концов, в их жизни можно провести много параллелей.

Как и Блейк, в двадцать с лишним лет Куриэль стал сторонником агрессивного советского коммунизма. По его собственному признанию, 22 июня 1941 года он ехал в поезде в Египте и читал книгу о том, как Советский Союз занимается ликвидацией безграмотности, обучает инженеров и несет культуру в массы. В Египте ничего подобного не происходило. Вот, думал Куриэль, модель развития бедного государства. Когда поезд прибыл на вокзал в Каире, Куриэль узнал, что Германия напала на СССР, и это заставило его окончательно пересмотреть свои взгляды[832].

Не важно, как именно это произошло на самом деле, но он стал ревностным коммунистом, пишет его французский биограф (и местами агиограф) Жиль Перро. Всю жизнь Куриэль говорил: «Je suis un communiste orthodoxe»[833], иногда уточняя: «В целом меня можно было бы назвать сталинистом»[834].

Он запросто мог стать советским агентом, как Блейк. Он несколько раз заходил в советское посольство в Каире, но в ответ на предложения сотрудничества получал отказ[835]. Как бы то ни было, он уже давно решил, что в первую очередь египетский народ хочет избавиться от британского правления. Коммунизм мог подождать. Поэтому он выучил арабский, стал гражданином Египта и пытался призывать египетских арабов вступать в подпольные группировки, почти все члены которых — сам Куриэль, его друзья и любовницы — были светскими евреями-коммунистами. Во время Второй мировой войны, пока в Европе евреев уничтожали, евреи в Каире возглавляли малочисленные марксистские движения.

Блейк лишился родины, когда в 1943 году покинул Нидерланды и отправился в Британию; а Куриэль своей — пятью годами позже, в первую арабо-израильскую войну. Внезапно к египетским евреям, среди которых были и те, чьи семьи исконно жили в Египте, стали относиться как к потенциальной пятой колонне[836]. Сразу же после войны 1948 года египетская монархия отправила Куриэля за решетку как сиониста. На самом же деле он всегда был сторонником отдельных государств для израильтян и палестинцев, но это ему не помогло: он проиграл арабским националистам того времени. Режим старательно изображал египетский коммунизм как детище богатого еврея, который носит дурацкие шорты. В 1950 году Куриэля лишили египетского гражданства и депортировали с любимой родины[837]. Во Францию он въехал по поддельному австрийскому паспорту[838] и почти всю жизнь провел в Париже, так и не получив французского гражданства. В своих мемуарах он называл себя «стариком, оторванным от корней в результате ряда перипетий»[839]. Как и Блейк, он стал гражданином мира.

В Париже коммунисты тоже отвернулись от этого communiste orthodoxe. Они буквально сторонились его. «Его кузен-коммунист, тоже живший в Париже, при встрече не здоровался с ним», — пишет американский журналист Адам Шатц. Французская коммунистическая партия даже пыталась помешать встрече Куриэля с его незаконнорожденным сыном, журналистом и (некоторое время) коммунистом Аленом Грешем (внешне он был как две капли воды похож на своего отца)[840].