Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

В 1130 году внезапно овдовевшая Алиса навлекла на себя гнев своего отца Балдуина II, узурпировав власть в северном княжестве, которым она собиралась править от имени Констанцы, своей двухлетней дочери от Боэмунда II. В попытках доказать, что может укрепить границы Антиохии — пусть не выступая во главе войска, а дипломатическими средствами, — Алиса делала авансы самым ярким сельджукским правителям региона, прежде всего Имад-ад-Дину Занги, атабеку Мосула и Алеппо, темнолицему, седоволосому воину лет пятидесяти, к которому и враги, и союзники относились с восхищением, смешанным с изрядной долей опаски[361]. Гийом Тирский много лет спустя слыхал, что княгиня преподнесла Занги в подарок белоснежного иноходца вместе с серебряной уздечкой и шелковым чепраком[362]. Может, Занги и пришелся по нраву великолепный боевой конь, но отца Алисы этот подарок привел в ярость. Взяв с собою Фулька, король пошел войной на Антиохию. Граждане города распахнули ворота и вынудили Алису припасть к ногам отца, умоляя его о пощаде. Недовольный Балдуин выслал дочь из столицы, оставив ей лишь Лаодикею и Джаблу — два портовых города княжества, и взял власть в Антиохии в свои руки.

Однако после смерти Балдуина и коронации Фулька Алиса решила попытать счастья еще раз. «Крайне зловредная и изворотливая женщина», — осуждающе говорил о ней Гийом Тирский; но и он признавал силу общественного мнения, которое внезапно склонилось на сторону Алисы, а также и обеспокоенность, которую знать с самого начала испытывала относительно Фулька. «Княгиню Антиохии», как она сама себя называла, в ее притязаниях на власть поддержали Понс Триполийский и новый граф Эдессы Жослен II — оба они лихорадочно пытались сохранить определенную степень независимости в делах своих графств{94}. Чтобы привести всех троих к повиновению, Фульку пришлось применить военную силу и дать Понсу бой, заставив графа Триполи покориться. Кроме того, Фульк установил в Антиохии прямое королевское правление, назначив констеблем Райнальда Мазуара. Подобное отсутствие единства было крайне необычным для латинян. Хронист из Дамаска Ибн аль-Каланиси с удивлением заметил, что «среди них [франков] поднялся спор, хотя это и было не в их привычке, и произошла схватка, в которой легло множество из них»{95}[363]. Но этим проблемы Фулька не исчерпывались. Не успел он привести в чувство Антиохию и Триполи, как, вернувшись в Иерусалим, обнаружил, что в королевстве зреет новый заговор — на этот раз в пользу его собственной жены Мелисенды.

Размышляя о событиях 1130-х годов, трудно не прийти к выводу, что бóльшую часть своих бед король навлек на себя сам. В уверенности, что теперь, когда тело достопочтенного старого короля покоится в усыпальнице у подножия Голгофы, никто не сможет заставить его выполнить последнюю волю Балдуина, он наплевал на приличия и с первых дней царствования пытался отстранить Мелисенду от власти. Но и Мелисенда была не проста, да и недостатка в сторонниках не имела. За свою беспардонность Фульк был вознагражден бунтом, возглавили который два знатнейших аристократа латинского королевства: высокородный Гуго Ле Пюизе, граф Яффы, и Ромен Ле Пюи, бывший сеньор Трансиордании (или Заиорданья), территории к востоку от Иерусалима на противоположном берегу реки Иордан.

Если верить скандальной истории, которую несколько десятилетий спустя поведал миру Гийом Тирский, все началось с того, что Гуго Ле Пюизе — молодой высокий красавец, мастерски владевший мечом, — по слухам, завел интрижку со своей троюродной сестрой Мелисендой. «Поговаривали… что граф… был в слишком близких отношениях с королевой, и тому, похоже, было много доказательств, — пишет Гийом, не уточняя, что это за доказательства такие. — И вот, охваченный супружеской ревностью, король, как говорят, затаил страшную злобу на этого человека»[364]. Эта романтическая байка — не более чем пустые пересуды. В основе недовольства Гуго лежало вовсе не сексуальное влечение к кузине, но серьезная озабоченность действиями нового короля, старавшегося оттеснить королеву от трона и пренебрегавшего интересами рода, к которому принадлежали и Мелисенда, и Гуго.

Развязка наступила в 1134 году, на собрании haute cour (высокого суда, где заседали самые влиятельные бароны Иерусалимского королевства), когда верный королю Вальтер Гранье, сеньор Кесарии, прилюдно обвинил Гуго в том, что тот замыслил покушение на жизнь Фулька. Желая отстоять свою честь, Гуго вызвал Вальтера на поединок, но в назначенное время на него не явился — скорее всего, под давлением жены Эммы (Вальтер приходился ей сыном от первого брака). Гуго был признан виновным заочно, на что отреагировал глупейшим из возможных способов: отплыл в принадлежавший Фатимидам Аскалон и подписал с мусульманами договор, согласно которому те должны были выступить на стороне Гуго в войне с королем Иерусалима. Почти сразу после этого ударные отряды Фатимидов «вторглись в наши земли с необычной дерзостью и бесцеремонностью», как писал Гийом Тирский[365].

Подобно княгине Алисе, которая перестаралась, заискивая перед Занги, Гуго Ле Пюизе попался в ловушку собственной опрометчивости, прогневив своего сеньора. Фульк отбросил аскалонцев, а затем осадил Гуго в Яффе, и тот был вынужден немедленно капитулировать, поскольку жители города отказались воевать против своего короля. Гуго лишили графства и осудили на три года изгнания. Ему повезло уйти живым — но, увы, ненадолго. Чтобы устроить свои дела перед тем, как отплыть на Запад, Гуго отправился в Иерусалим, где однажды вечером уселся играть в кости на улице, известной своими скорняжными лавками. Там-то на него и напал бретонский рыцарь, который чуть было не зарезал его насмерть. Гуго оправился в достаточной мере, чтобы покинуть королевство, но умер, едва добравшись до Апулии, где король Рожер II Сицилийский даровал ему убежище и земельные владения.

Фульк снова попал под удар. Отрицая какое-либо участие в нападении, он приказал изувечить рыцаря, обнажившего клинок, — причем запретил палачам отрезать жертве язык, чтобы не говорили, будто король хочет заткнуть ему рот. Но Фульк не смог повлиять на мнение общественности, которая — справедливо или нет — обвиняла его в гнусном нападении на человека благородных кровей. К тому же король не мог не замечать, что его попытки выдавить Мелисенду из активной политики навлекли на него самого неприятности, без которых он вполне мог обойтись. Не считая угрозы гражданской войны, над его головой нависла масса других опасностей: Фатимиды явно не отказались от своих намерений атаковать королевство с юга, на северные княжества Антиохию и Эдессу со стороны Мосула и Алеппо наседал атабек Занги, а со стороны Анатолии и Киликии — византийский император Иоанн II Комнин. Фульк, наконец, понял, что борьба с женой и ее группой поддержки лишь отвлекает его от по-настоящему важных государственных дел. В 1135 году он пошел на попятную и согласился править в тандеме с ней, как того и хотел Балдуин II. Это был неожиданный поворот. «Король стал так покорен жене, что, если раньше он возбудил в ней гнев, теперь он его усмирил, — продолжает Гийом, — и даже во второстепенных делах он не принимал никаких мер без ее ведома и содействия»[366].

Мелисенда наконец заняла свое законное место рядом с супругом — подписывала указы, участвовала в принятии политических решений, а в 1136 году она родила второго сына, которого назвали Амори, — и Иерусалим преобразился. Молодое королевство, в котором второе поколение франкских колонизаторов смешивалось с новоприбывшими с Запада, где христиане всех конфессий сосуществовали с евреями, арабами, сирийцами и турками, изменилось до неузнаваемости — и во многих местах в буквальном смысле было построено заново. Постепенно, год за годом, менялся его облик. Отражая реальность, в которой друг с другом активно взаимодействовали купцы, ремесленники, художники и паломники из Персии, Византии, Египта и всего Средиземноморья, произведения искусства и зодчества, созданные по заказу Мелисенды и Фулька, порой просто ошеломляют.