Есть ли жизнь после отбора? - Наталья Самсонова

и протянула ей документы на дом. – Учти, что с момента въезда именно ты отвечаешь за сохранность банковского имущества. Не я, не твой любовник и уж тем более не ваша дочь.

– У меня есть имя, – сказал вдруг мужчина, сидевший рядом с дочерью на узкой софе.

Софе, которая совершенно дико смотрелась посреди гулкого мраморного холла.

– Меня это нисколько не интересует. – Я бросила на них короткий холодный взгляд.

– Странно, что при таком к нам отношении ты выбрала для нас тот прекрасный особняк, – леди Тарлиона сощурилась, – в чем подвох?

– Подвох в том, что особняк принадлежит банку и я его не выбирала. Мне просто не хотелось тратить на вас время, потому было проще согласиться с тем, что предложил Дарван.

Она только усмехнулась, а затем очень тепло и нежно обратилась к своей семье:

– Идите собираться. Давайте-давайте, я попрощаюсь за всех.

А после, когда они ушли, Тарлиона спокойно сказала:

– Я жила с человеком, который меня не любил. Он хранил мне телесную верность, но его мысли… О, в его мыслях царила только одна женщина. Что бы ты там себе ни надумала, чудовищем был именно твой вечно отсутствующий отец. Сейчас я любима и желанна. Мне… Мне безразлично, что обо мне думаешь ты, что думают люди. Мой дом – моя крепость, крепость, в которой я любимая жена и мать.

– Главное, чтобы ты ни о чем не пожалела, – я пожала плечами, – остальное меня не волнует. Не мешай мне – вот и все, о чем я прошу. Можно даже сказать – требую.

Тарлиона усмехнулась:

– Ты ничего от меня не взяла. Вся в отца. Мысли лишь о делах, о какой-то суете, которая не стоит и капли девичьего внимания. Тебе бы прихорашиваться да женихов искать.

– Жених у меня уже есть, – спокойно ответила я. – А в столице свой стиль нашелся. Но что самое главное, а если не я, то кто?

– Ой, ну как-то же все это держится, – отмахнулась Тарлиона. – Жаль, что тот милейший мужчина ничего не добился.

Я насторожилась:

– Какой милейший мужчина?

– Неважно, – быстро ответила Тарлиона.

– Говори, иначе я отменю сделку с банком и вы продолжите жить здесь. Как ты могла заметить, мне граница не мешает совершенно, – сощурилась я.

– На тридцатый день после смерти твоего отца прибыл импозантный милорд из столицы. – Тарлиона нахмурилась. – Хм, странно, я совершенно не помню его имени.

Она сердито шевелила губами, а я… Я похолодела от страха. Леди Фоули-Штоттен никогда не забывала всего три вещи: цены на иль-доратанские шелка, мужские имена и составы косметических зелий.

– Не могу вспомнить, – сердито цокнула Тарлиона. – Да это и неважно. Важно то, что у нас был шанс на нормальную жизнь. Мы могли отказаться от баронства, передать титул достойному лорду и жить в столице, в небольшом, уютном особняке.

Мне подурнело. От запоздалого страха стало так тошно, что голова закружилась. Тарлиона же продолжала вещать:

– Он порталом переправил меня посмотреть дом. Пятнадцать комнат, большой ухоженный сад. А через улицу – театр!

Вспомнив столичные театры, я мысленно присвистнула: думать о цене особняка не хотелось.

– К тому же нам обещали пожизненную ренту, – Тарлиона покачала головой, – но выяснилось, что передать права на баронство можешь только ты. И только через брак.

– А брак с передачей фамилии может быть заключен только после моих тридцати лет, – выдохнула я, – и все эти положения закреплены в старых, заверенных магией договорах. Пусть будут благословенны предки.

– Ты могла жить легкой и счастливой жизнью, Вильгельмина, – Тарлиона поджала губы, – а вместо этого погибаешь здесь. Уходи. Я не хочу вновь привыкать к тебе.

– Привыкать?

И тут она не выдержала:

– Ты была моим единственным ребенком! А он брал тебя туда, к тварям! Он отпускал тебя в кузницу к Дейтору, он отпускал тебя с бойцами в лес. А ты и рада была, летела, как мотылек на пламя. Я не могла оспорить его решения, но и спокойно жить, зная, что мой ребенок подвергается опасности ежесекундно, я тоже не могла.

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула:

– Он говорил, что все держит под контролем. Но могла ли я ему верить? А потому, понимая, что тебя не спасти, я спасла себя. Я придумала, что ты мне не дочь, что я вышла за мужчину с ребенком. Я… Я поверила в то, что придумала. И жить стало проще. После его смерти я думала, что можно будет все вернуть.

– Но я его копия. Мне жаль, что ты настолько чужда окраинам, хоть и выросла здесь.

– Ты хоть раз видела… – вскинулась она и тут же погасла. – Впрочем, как раз это ты и видела. А я пережила нападение тварей слишком юной. Они разорвали моих отца и мать, а меня… Меня что-то спасло. С тех пор я не могла думать о них без страха. Уходи, Вильгельмина.

– Я не потревожу тебя больше, – кивнула я.

Понять ее было непросто. А с моей точки зрения, так и вовсе невозможно. Что могло спасти Тарлиону и не спасти ее семью? Артефакт? Малый оберег из окраинной стали? Когда-то мастеров было столько, что обереги носили все.

«Если мне достанет сил, то жители окраин вновь смогут надеть малые защитные обереги, – пронеслось у меня в голове. – Если смогу раскрыть утраченную тайну создания этих прекрасных вещиц».

Свиток жег карман, не в прямом смысле, конечно, но все же. А потому, оставив за спиной Тарлиону со своим счастливым игрушечным семейством, я спешно вышла наружу. И, открыв портал, шагнула вперед. Предпочту прочесть новости в одинокой тиши своего кабинета. И до письма Дейтора доберусь. Не зря же я про него забыла.

Поднявшись в кабинет, я устало опустилась в кресло и, откинув голову на спинку, прикрыла глаза. Голова не болела, но как-то неприятно чувствовалась, и я, вскинув руки, принялась массировать виски. Ощущения были странными. Непривычными?

Пальцы! Ощущение холода пропало. Но как, когда? Я настолько привыкла к своему несуществующему обморожению, что перестала акцентировать на этом внимание.

Вытащив из стола маленькую шкатулку, заполненную зельями, я хотела сделать несколько глотков обезболивающего. Но обнаружила записку Тины, которая и подарила мне эту шкатулку:

«Сначала подыши парами ралмариса, а