Ключ Эдема - Макс Кроу

Элиана не могла точно сказать, чья сторона ей была милее. И мусульмане, и христиане нещадно истребляли ее народ, соревнуясь в зверствах и жестокости. Вероятней всего, она бы предпочла спрятаться в самую глубокую пещеру и не покидать ее целую вечность, если бы не встретила Натана бен-Исаака. Теперь ей не приходилось ломать голову, выбирая, кого из палачей считать добрее. Но материнской теплоты по отношению к тамплиерам, представителями которых являлись многие присутствующие, она не испытывала. Храмовники никоим образом не были ей симпатичны.

— Должен заметить, вы прекрасны.

Она вздрогнула от низкого голоса, в котором, как в хорошем вине, было множество оттенков. Рядом с ней стоял мужчина среднего роста, он смотрел в другую сторону, не позволяя рассмотреть его лица. Его одежда была темного цвета, напоминала ту, в которой предпочитали ходить франки, но все же отличалась. Это был византийский костюм: темно-синяя туника, расшитая драгоценными камнями по подолу и жемчугом по окантовке рукавов, узкие, облегающие крепкие ноги штаны были украшены лиственным узором, голенище сапог прикрывало щиколотки, но не доходило до икр. Пояс был также украшен богатой вышивкой. Этот человек, должно быть, был гостем из Византии, к тому же носил высокий титул. Но его говор не казался ей чужим.

— Благодарю, — произнесла она, скрывая настороженность за доброжелательностью. — Вы прибыли издалека?

— Да. И все же я имел счастье прежде видеть ваш танец, и сочту за высшую благодать стать его свидетелем снова.

Элиана сделала резкий шаг назад, но уйти не успела. Теплые жесткие пальцы сомкнулись на ее запястье. Изогнутый нос, пронзительный взгляд темных глаз, красиво очерченные скулы и уродливый грубый шрам, перечеркнувший щеку. Этого рубца прежде не было, но он его не портил. Напротив, словно служил завершающим штрихом.

Закария ибн-Дауд, лучник, пожалевший девчонку, влюбленный в загадочную танцовщицу, и вот явившийся сюда, словно в ночном кошмаре.

— Вы не дождетесь танца? — спросила она, надеясь, что время и обилие краски на ее лице не позволят ему узнать ту, которую спас от верной смерти.

— Ты снилась мне, — произнес он, становясь ближе, чтобы никто, даже случайно проходя мимо, не услышал их разговор, идущий на арабском. — Я снова и снова видел твое тело в этом танце. Сходил с ума, всё думал, чем ты меня околдовала. Пока не понял, что это не ты, а чувство вины не дает мне покоя.

Он сжал руку сильнее, причиняя ей боль.

— Один раз тебя отпустил глупый лучник, и чтобы уберечь его от гнева командира, старый друг подсобил найти хорошее место подальше от Гариба, а значит — от владыки Салах ад-Дина. Я подумал, что так искуплю свой долг. Все шло просто великолепно, я заслужил одобрение влиятельных людей, получил новую должность. И что же? Снова демон из прошлого. Он приходит и приносит смерть. Султан давно болел, но кому какое дело, если я знаю правду. Он не умер, а был убит тем же ядом, что прежде — военачальник Ширкух.

Элиана снова попыталась вырваться, но он притянул ее ближе, грозясь сломать запястье.

— И вот я снова в бегах, проклиная имя той, что приходит из ночи и рушит все, к чему прикасается. Как же странно было увидеть тебя снова. И где? В гнезде ядовитых скорпионов, в этом шакальем клубке. Кого ты защищаешь, несчастная? Кому продала свою душу, если таковая есть у еврейки?

Она, наконец, смогла выкрутить руку, заставляя его разжать пальцы. Отступила на шаг назад.

— Душа? — переспросила Элиана. — Ты проклинаешь меня, а сам подался к ассасинам. К тем, кто убил Басира, к тем, кто хуже диких зверей.

— Ты ничего о нас не знаешь, — оскалился он. — Наши законы нерушимы, мы служим им, и нет послушнее воина, чем ассасин. Что же до этих свиней, то резать их одно наслаждение. К тому же, за это платят хорошие деньги, что ведет к процветанию нашего братства.

— Значит, тем, кто потрошит мусульман, как скот, тоже достаточно платят, чтобы забыть о чести и совести.

Она увернулась от его руки, бросила быстрый взгляд по сторонам. Нет, никто не присматривался к ним.

— Если не хочешь, чтобы наши дороги пересеклись вновь, оставь Лузиньянов в покое, — предупредила Элиана.

— Ты видела, что они сотворили на соколиной охоте? — удивился он. — И после этого все еще готова их защищать? Клянусь, я прежде думал, что в тебе есть понятие чести.

— Будь моя воля, я бы влила кипящее масло им в глотки, — процедила Элиана сквозь зубы.

— Тогда мне больше повезло, — натянуто улыбнулся Закария. — Моя воля не противоречит моему долгу.

— Я знаю тебя. Ты не зверь.

— Ты знала мальчика, а не меня, — с этими словами он отошел от нее, поскольку вокруг стали собираться гости и кто-нибудь мог услышать речь, неуместную на празднике.

Громко поздравляли молодоженов, звучали пожелания, которым не суждено сбыться, гости пили и ели, набивая животы, радуясь щедрости барона, отдавшего дочь замуж.

В самый разгар празднования Гвидо Лузиньян оказался в окружении своих единомышленников. Хоть вино развязало их языки, они все осторожно высказывались относительно готовящейся кампании короля Англии Ричарда Львиное Сердце, заслужившего отвагой и воинскими трофеями это гордое прозвище. Пока Лузиньян прощупывал почву, проверяя, кто из присутствующих смог бы стать ему надежным союзником в борьбе за власть и большее влияние, тени сгущались, готовясь нанести удар.

Элиана вглядывалась в лица гостей. То тут, то там мелькало лицо со шрамом и волчьим взглядом. Но нанесет ли Закария удар сам? В прошлый раз это был другой человек. Тогда зачем здесь так много пешек? Они перемещаются по шахматной доске, в которую превратился дом Лузиньянов, с одной лишь целью: сбить Эмилию с толку и выиграть партию. Например, разносчик вина. Он не сводит глаз с музыканта, сидящего в углу. Тот бренчит на струнах, а сам искоса наблюдает за византийским гостем, в которого одет Закария. Но на кого же смотрит он? На кого?

— Какие жгучие глаза! Они расплавили мое сердце. Клянусь, так полыхает само пекло!

Элиана улыбнулась приближающемуся брату жениха. Гвидо не мог не заметить ее внимания, но он привык к тому, что даже самые благочестивые девы, глядя на него, мечтают впасть в грех плоти. И вот он был так близко, что нанеси убийца удар сейчас, возможно, пронзил бы оба сердца: и порочного рыцаря, и его спасительницы.

— Простите, если смутила вас, — Элиана знала, что никакого смущения нет вовсе, но ей, как и любой фигуре в партии, отведена своя роль, и возможность совершить собственный ход.

— Я знаю, как вы можете искупить свою вину, — его прозрачно-голубые глаза казались безжизненными кусками стекла. Разглядывая ее лицо, он нахмурился, — богемка?[18]

Его ошибку было просто объяснить. Цыгане, покинув некогда Индию, летали с ветром по всему миру, но в Византии им жилось лучше всего. Там они нашли приют и новую веру, приняв христианство. Во внешности Элианы были схожие черты с вольным племенем, а человек для которого все смуглые женщины выглядят одинаково, и вовсе не найдет отличий.

— Славный праздник. Все гости говорят о вашей щедрости и доброте.

— О моем кошельке, хочешь сказать, — рассмеялся он. — Как всегда. Ну так что же до тебя…

Поверх его плеча Элиана заметила какое-то движение и, схватив онемевшего от неожиданности Гвидо за руку, дернула на себя, меняясь с ним местами. От какого удара она собралась закрыть его собой?

— Убийца! — воскликнула Элиана, указывая на движущегося к ним мужчину в одежде с влажными пятнами. Она узнала его: именно этот человек пытался убить Лузиньяна в лагере.

В его руке блеснул нож. Стража кинулась к нему, расталкивая ахающих гостей. Но прежде чем кто-либо схватил убийцу, горящая стрела вонзилась ему в спину. Масляные пятна, которые Элиана ошибочно приняла за воду, вспыхнули. На глазах у изумленных людей этот безумец развел руки в стороны, превращаясь в пылающий крест. А затем раздался его крик. Завороженные жутким зрелищем гости вторили ему испуганным воплем, а потом кинулись врассыпную. Стражники пытались потушить упавшее на землю тело. Бегущие мимо женщины и мужчины, старающиеся как можно дальше отойти от места чудовищной смерти, создавали толпу, в которой убийце действовать гораздо проще.

— Идемте! — Элиана потянула Лузиньяна за руку. Она готова была поклясться, что видит среди мельтешащих перед глазами перекошенных лиц и шелковых платьев черные, как самая глухая ночь, глаза. — Идемте скорее!

— Отпусти меня! — Гвидо оттолкнул ее, не сводя глаз с обуглившегося мертвеца. — Кто посмел?! В моем доме!

— Тупой осел, — процедила Элиана сквозь зубы, и вновь ухватила его за руку. В этот самый миг стрела, нацеленная в сердце, вскользь ударила дворянина по плечу. Он закричал, схватившись за кровоточащую рану.