Ключ Эдема - Макс Кроу

— Подключай, — строго сказал он, снимая рубашку и аккуратно вешая ее в шкаф.

Синай. Монастырь Святой Екатерины 1173 год

Год в стенах монастыря пролетел в едином вихре. Хоть все ночи и дни были похожи между собой, Элиане была неведома скука. Жажда знаний, которую прежде ей не доводилось утолять, теперь вынуждала ее снова и снова возвращаться к древним рукописям, давно умершим языкам, переживать о судьбах народов, которых она не знала, и открывать истоки собственного племени.

Иоанн застал ее в один из дней там же, где и обычно: в библиотеке, спрятанной от посторонних глаз. Девушка сверяла тексты перевода с оригиналом, делая какие-то заметки на пергаменте. Она не сразу отвлеклась, услышав приближение учителя.

— Такое рвение и прерывать неохота, — произнес Иоанн с улыбкой, в которой одобрение сочеталось с насмешкой. — Но мне вдруг подумалось, что одна юная особа порадуется возможности ненадолго покинуть стены святой обители.

Элиана тут же отложила все свои труды в надежде, что сейчас ей позволят вернуться в Дамаск. Она не только бесконечно соскучилась по городскому шуму, суете и вкусной пище, но так же мечтала повидать султана Нур ад-Дина, о чьих славных победах до нее с запозданием долетали вести. Этот человек вызывал в ней все больше почтения, как тот, чье величие бесспорно, так же, как его благородство и доброта. Она со светлой грустью вспоминала вечера, когда читала ему стихи или веселила солдатскими потешными байками. Для нее наградой было не столько золото, сколько улыбка владыки, его смех и одобрение. Он был таким, каким ей хотелось видеть своего спасителя, Салах ад-Дина, но, увы, судьба распорядилась иначе.

Вот, почему она так ждала, что Иоанн произнесет название сирийской столицы, но вместо этого монах сказал:

— Для тебя есть поручение в Иерусалиме.

— Святые небеса! — воскликнула Элиана, ахнув. Этот город находился фактически во власти крестоносцев, хотя, конечно, официально там правил король Амори I, а франки выполняли роль защитников. И все же Иерусалим был великим местом. Помимо клубка религиозных чаяний, он мог гордиться тем, что стал камнем преткновения культур, народов, цивилизаций. Это арена бесконечного поединка, безжалостного, бесчестного, когда победителя ждет не награда и отдых, а сражение с новым противником, чьи силы свежие, а оружие еще не затупилось. Хотела ли она попасть туда? Конечно же, да!

— Я вижу по твоим глазам, что слово «страх» тебе неведомо, — Иоанн позволил себе тихий смех, хоть это больше походило на сухой кашель. — Неужто тебе так наскучил наш приют?

— Пойми меня правильно, здесь чудесно, но я истосковалась по общению с живыми людьми.

— Мы недостаточно живы?

Элиана пожала плечами:

— В моем понимании, живые люди — это те, которые не только говорят о грехах, но знают в них толк. Уж прости за прямоту.

Иоанн снова улыбнулся:

— Не извиняйся. Тебя приняли в наш клан не ради целомудрия и послушания.

Девушка дернула плечом:

— Я тоже не за это остаюсь с вами.

— Твоя дерзость сравнима только с твоей честностью, — вздохнул Иоанн. — Но неужели ты не хочешь услышать о своем задании?

— Хочу. Но ты все время меня отвлекаешь, — солнечно улыбнулась Элиана, и монах, несмотря на всю свою привычную сдержанность, не удержался от страдальческого вздоха:

— Преклоняю колени перед терпением моего друга Натана. Если мне достался уже обработанный материал, то каким же несносным попался ему в руки этот кусок глины?!

Он указал на Элиану, будто обращался к невидимому собеседнику. Посерьезнев, Иоанн продолжил, как ни в чем не бывало:

— В Иерусалиме живет один француз. Гвидо де Лузиньян. Этот человек, как и его ближайшие сподручные, нуждается в нашей защите.

— Он сам попросил о помощи?

— Я уже многократно говорил, что о нашем ордене никому неизвестно, и… — Иоанн понял по ее веселому взгляду, что вопрос был простой шуткой, и тяжело вздохнул. — Как я понимаю, тебя не слишком заботит то, кто этот человек?

— От чего мне нужно его защитить? От скуки? От ядовитых змей?

— От ассасинов.

Улыбка вмиг покинула лицо Элианы. К этим религиозным фанатикам, зверям в человеческом обличии, у нее были давние личные счеты. С тех пор, как они убили хозяина Басира, ей не было покоя. Теперь же пусть ей придется защищать от них хоть самого сатану, она сделает это.

— Нам известно, что покушение давно планируется. Удалось узнать имя главного исполнителя. Но мы не знаем, сколько у него людей, и какие методы он собирается применить. Это поручается тебе. Помешай им, защити де Лузиньяна.

Иерусалим. 1173 год

Христианский мир праздновал Рождество. Там, откуда пришли европейцы, которых мусульманские противники назвали усредненно «франки», в эту пору метут метели, от холода и сырости пробирает до костей, и повсюду слышен тягостный кашель больных и вой умирающих собак. Но под жарким палестинским солнцем этот день был таким же знойным, как и все прочие. Разве что ощущалось дыхание ветра из пустыни: песок летел в лица, проникал в окна и под пороги.

В тени палат, которые по роскоши могли соперничать с дворцовыми хоромами короля Амори I, прохлаждалось два рыцаря. Они пили вино, сидя за тяжелым темным столом, и не обращали внимания на пожилого музыканта, который взволнованно выводил лирические мотивы с помощью лютни.

— Клянусь бакенбардами святого Георга, этот проклятый город надоел мне сразу же по прибытии, — хрипло произнес один из них. Он был высок, широкоплеч, с небольшим, но надутым животом, крепкими руками с мускулами, выступающими сквозь полотно, из которого была сшита рубаха. Его светлые волосы имели медный отлив, а усы и борода слегка завивались. — Жемчужина? Святыня? Пусть так говорят те, кто никогда здесь не был. Одна отрада: порезать грязных сарацинов, и то давно не было славной потехи. Последнего мы вздернули еще две недели назад. Забавно он дергался, вопил на своем собачьем языке и обмочился, едва не задев нашего друга Конрада.

— У тебя в бороде уже седина, брат, а ты все еще размышляешь, как мальчишка, который впервые взял в руки меч, — улыбнулся его собеседник. Он был немного выше, его лицо имело тонкие благородные черты, золотистые локоны ниспадали на плечи. Тяжело было поверить, что эти двое — кровные братья. В их манерах и внешности были слишком заметны отличия. — С тобой здесь славно, но мне пора…

Он поднялся, и его собеседник, удивленный поспешностью, ехидно заметил:

— Снова променяешь нашу милую болтовню на эту шлюху?

— Амори…

— Шлюха и есть шлюха! Хоть как ты ее назовешь. К тому же еврейка! Твое лицо словно ангелы слепили, а ты якшаешься со всяким сбродом.

— Чем же плоха еврейка? — миролюбиво поинтересовался мужчина. — Она красива, юна и стройна, ну а все прочее у женщин абсолютно одинаково, что у честной христианки, что у мусульманки, что у язычницы и безбожницы.

— Узнаю моего братца, — хрипло расхохотался Амори — тезка правящего короля Иерусалима. — Иди-иди, тебе уже не терпится поскакать на этой лошадке. Я допью вино без тебя, пока оно не стало горячим.

Златокудрый Гвидо де Лузиньян покинул зал, а его брат, широко раскинув руки и ноги, влил в себя еще один кубок вина. Уронив отяжелевшую голову на грудь, он принялся утробно похрапывать.

Все это время за разговором наблюдала Элиана, прячась под самым потолком среди затейливых колонн, в спасительном полумраке. Она смотрела на тех, кого должна была охранять, и испытывала брезгливость. Но личная неприязнь — не причина, чтобы провалить задание.

Она отвязала веревку, которой крепила себя к уступу, и бесшумно спустилась на пол. Покинуть дом незамеченной не составило труда: в такие крупные церковные праздники работать грешно, и даже слуги чтят эту традицию, какому бы богу они ни молились. Удивительно, но в эти дни все приравнивают себя к праведникам, оправдывая собственное безделье высокими мотивами.

«Значит, у красавчика Гвидо имеется зазноба одних со мной кровей, — думала Элиана, отходя подальше от дома. — Это может быть полезно. Кто-то из прислуги работает на убийц, вне всякого сомнения».

Иерусалим оказался именно таким, каким она себе представляла. Биение сердца мира ощущалось под ногами, словно кровь по венам, неслись потоки людей. Торговцы и воины, храмовники тамплиеры и босоногие танцовщицы, попрошайки и прогибающаяся под тяжестью золотых украшений знать. Она влюблялась с каждым вздохом, и столько же отвращения испытывала. Живущие далеко отсюда чужаки считают Иерусалим святым местом, о как же они ошибаются! Это город греха, порока, город-кладбище, поле боя, город падших.

Ей предстояло посетить лавку, которую рекомендовал Иоанн. Он снабдил ее деньгами, но оружие и доспехи предложить не мог. Женщина, путешествующая с арсеналом воина, вызовет множество ненужных вопросов.