Два билета в никогда - Виктория Платова

– Анюта сказала, что услышала меня и попытается держать себя в руках.

– И тем не менее за новогодним столом снова возник инцидент?

– Да. Марк попытался опрокинуть стакан с соком на Анютину книжку. Слава богу, книжка не пострадала, но они сцепились. И когда Виктор попытался разнять их, нахамил и отцу. Сказал что-то вроде… «Ты мне никто».

– Сильный ход.

– Что еще ожидать от подростка, который видит отца не чаще нескольких раз в год? А то и одного. Пока Виктор жил с Изабо, он вообще не интересовался ребенком.

– А Изабо? Она тоже не интересовалась? Не захотела налаживать контакты с пасынком?

– Тогда Марк жил у родителей Лоры. Его отправили к ним сразу после похорон. Куда-то в Карелию…

– А богатая бабушка Белла Романовна не захотела взять на себя заботы о внуке?

– Неужели вы думаете, что он в чем-то нуждался? Старуха, конечно, была сволочью, но на Марка она раскошеливалась постоянно. В память о Лоре.

– А потом мальчика отправили в Англию? Прямиком из Карелии? Вы бы рассказали эту историю своей дочери… Прежде чем взывать к эмпатии. Значит, Марка выставили из-за стола?

– Да.

– Кто-нибудь еще надолго оставлял гостиную?

– М-ммм… Я. Я поднималась в нашу комнату, к Артему. Малыш тяжело привыкает к новому месту. Он боится темноты и плохо спит. Для таких случаев мы купили радионяню. Она работает по принципу рации…

– Я знаю.

– Где-то в половине первого она сработала. И мне пришлось уйти.

– Как долго вы отсутствовали?

– Время я не засекала. Может быть, полчаса. Тема действительно проснулся и не хотел засыпать. Пришлось даже почитать ему пару глав из Петсона и Финдуса. Это любимая Тёмина книжка. Финдус – котенок. Такой же славный, как ваш кот… Как его зовут?

– Мандарин.

– Вы почти как Петсон и Финдус. Только Петсон – фермер, а вы – следователь. И Финдус ходит в штанах, а ваш Мандарин – в свитерке.

– Спасибо, я тронут.

– Мы отвлеклись, понимаю.

– Ничего… Потом вы вернулись обратно в гостиную? Когда сынишка заснул?

– Да. Я бы осталась с ним… Но Толя выпил лишних пару рюмок… Ничего криминального. Просто лучше ему находиться под присмотром.

– Александр и Виктор уже ссорились, когда вы вернулись?

– А они ссорились?

– Карина Габитовна утверждает, что да.

– Возможно, был какой-то разговор на повышенных тонах. Я не прислушивалась.

– Кто ушел первым?

– Она и ушла. Карина. А до этого грохнула поднос с посудой в коридоре, чертова идиотка. Вы представляете? Я только что с трудом уложила сына, а она такое устроила!

– Грохот был сильный?

– А как вы думаете? Ночью, в пустом коридоре!..

– Надеюсь, вы проявили эмпатию?

– Во всяком случае, я помогла ей собрать осколки.

– И потом она отправилась к себе?

– Наверное. Сказала только, что у нее болит голова. Я предложила ей таблетки… Всегда вожу с собой очень качественный испанский ибупрофен. Но она ответила, что обезболивающее у нее есть. После чего удалилась.

– А остальные?

– Разошлись очень быстро. Сначала Виктор, потом испанцы и Саша. Потом мы с Толей.

– А Аня?

– Ее невозможно было оторвать от книги. Она сказала, что подойдет попозже. Когда она вернулась, я не слышала.

– Вам не показалось, что девушка-испанка… Не совсем испанка?

– Не понимаю вас.

– Зато она прекрасно понимает русский. Но делает вид, что не говорит на нем.

– С чего вы взяли?

– Некоторые реакции ее выдают. Разве вы не заметили этого? Как психолог?

– Как психолог я бы скорее сказала, что русский язык понимает этот парень. Приятель Саши, Хавьер. Просто очень хорошо это камуфлирует.

– Почему?

– Он слишком нейтрален. Невосприимчив к интонациям. К любому повышению голоса. Там, где любой человек насторожился, он не выдает никаких эмоций. Так ведут себя глухие, но он не глухой.

– Он писатель.

– Хотела бы я знать, о чем его книга.

– Вы всегда можете спросить об этом у вашей дочери.

– Могу. Но… Диктофон еще работает?

– Выключить?

– Как хотите. Я всего лишь хотела сказать, что правды от нее не добьешься.

– Если я скажу, что тебя здесь никто терпеть не может, парень, ты сильно удивишься?

– Не-а.

– И какие ощущения?

– Чумовые.

– А если я скажу, что все склоняются к тому, что ты отравил собак? Ощущения по-прежнему чумовые?

– Ну… Не такие чумовые, как когда я смотрел, как они дохнут. И дергают лапами. Но тоже ничего.

– Значит, это сделал ты.

– У них еще пена изо рта шла. И головы тряслись. Было круто.

– Значит, ты.

– Больше ведь некому. Пена изо рта не всякому понравится.

– А тебе понравилась.

– Было круто, да.

– И зачем ты это сделал? Просто так?

– Не-а. Мне они не нравились – раз. Клички у них дурацкие. Петров и Васечкин. Два. Они тупые. Три. Достаточно?

– Достаточно, чтобы упечь тебя. За жестокое обращение с животными.

– Ни хрена не упечете. Я несовершеннолетний. Вломите штраф папаше. Вот и все.

– И где ты достал яд?

– А чего его было доставать? Он у местного бородатого хмыря в сарае стоит. В большом пакете. На пакете так и написано – яд.

– А то, что это живые существа, – ты не подумал?

– Они были злые. Эти существа. Могли кота загрызть.

– Побеспокоился о коте, выходит?

– Здесь еще есть маленький мальчик. Тёма. О нем тоже.

– И как ты это провернул? Технически?

– Сунул яд им в еду. Пока стыли плошки, а хмырь отвернулся. Потрусил опять в свой сарай.

– А если бы не отвернулся?

– Не-а. Исключено. В сарае обвалилась полка с инструментами. А на нее обвалился брусок. Брусок висел на толстой веревке. Подрезанной на две трети. Веревка продержалась три минуты. Исходя из веса бруска. Как и было задумано. Как рассчитано.

– А рассчитал ты?

– Не вы же.

– Соображаешь в математике?

– Не только. Я первый ученик в классе. Факультативно изучаю физику.

– Собак не жалко?

– Не-а.

– А бабушку?

– Могу сказать, что жалко. Но это будет неправда. Вам же не нужна неправда?

– Нет.

– Тогда я скажу, что мне все равно. Я ее не знал. И она не стремилась меня узнать.

– Она оплачивала твою учебу.

– Оплачивал фазер. Но я не просил. И не просил, чтобы меня отправляли в Англию.

– Лучше было бы учиться здесь? В России?

– Мне все равно. Я был бы первым учеником где угодно.

– Для тебя это важно?

– Для меня это правильно. А вы, наверное, были троечник.

– С чего ты взял?

– Выглядите как мудак. Как неудачник. Но кот у вас зачетный. Мне нравится. Можно погладить?

– Погладь.

– Как его зовут?

– Мандарин.

– Мандарин. Хороший. Расстроились из-за мудака? Не расстраивайтесь. Здесь все мудаки. Лгуны. Небольшого ума люди.

– Прямо-таки все?

– Думаете, так не бывает?

– Нет.

– Думаете, не все врут?

– Не все.

– Можем поспорить. На сто фунтов.

– У меня нет ста фунтов.

– Вот видите! Вы уже допускаете, что я могу выиграть.

– Просто у меня нет ста фунтов. А забиваться на пари, не имея денег, – нечестно.

– Давайте тогда на вашего кота.

– Не получится.

– Скажите еще, что он ваш друг.

– Он мой друг. А у тебя есть друзья?

– Давайте поспорим просто так. Я утверждаю, что все лгуны. Исключаем только кота как не тождественный всем остальному элемент.

– И собак.

– Собаки сдохли, так что их мы вообще не рассматриваем. Смотрите. Все говорят, что им жалко грэндмазер. И все врут.

– Почему?

– Потому что она была богатая. А теперь деньги ей не нужны. Но нужны всем остальным. И они их получат. Просто так, на пустом месте.

– Кое-кому ее действительно было жалко. Тем людям, которые жили здесь. А теперь им придется искать новую работу. Они сильно проигрывают. Так что их печаль вполне искренняя. Ты проиграл, парень.

– Нет. Мы еще не рассматривали частности. Например, Алекс.

– Саша?

– Да. Он здесь самый главный по вранью. Всем сует в нос свою невесту, а на самом деле он – гомик.

– Что?

– Он гей. Не ожидали, да?

– С чего ты взял, что он гей?

– Вчера ночью я видел, как он целовался со своим дружком-испанцем. Прямо в коридоре, возле комнаты этого Хавьера. А потом они туда ввалились и двери захлопнули. А невеста ночевала одна. Это не вранье? Вранье.