Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми

‒ Ты кусок горгульего дерьма! ‒ кричу я.

Руки Зуриэля прижимают меня к полу, я теряю контроль и злобно дергаюсь. Тьма проникает внутрь, затмевая уголки моего зрения.

Эдрайол ругается и сквернословит, оскорбляя меня.

Я проглатываю его. Внутри у меня мурашки, а в нос ударяет запах сгоревших волос.

‒ Еще! ‒ кричу я.

Я не вижу Зуриэля, только чувствую его. Одна рука стиснула мою грудь, его когти срывают мои штаны.

‒ Еще!

Чувствуя свое разрушение, Эдрайол борется с моей жизненной силой, пытаясь уйти.

Рот Зуриэля смыкается на моих губах, заставляя их раскрыться, когда его язык проникает в меня. Его свет следует за мной, ошеломляя мое тело. Я падаю внутрь, за пределы, куда-то и повсюду.

Моя горгулья входит в меня, проникая во все стороны. Наказывающий, его язык бьет меня по рту. Он раздвигает мои бедра, его член растягивает меня и, толкаясь, глубоко наполняет меня. Он излучает в меня свой свет. Все горит, когда его сила льется внутрь, взрывая меня.

Очищая меня.

Эдрайол отшатывается.

Конечности скованы, я не могу пошевелиться, темнота сгущается. Демон корчится.

Я греюсь в свете Зуриэля, пока демон страдает. Он слабеет, увядает все меньше и меньше, пока не становится остатком, его преобладающее присутствие похоже на легкое трепетание тошноты.

Белый огонь охватывает все. Я не могу дышать. Могу только чувствовать ‒ едва.

Зуриэль пронизывает меня, становясь мной, мое тело содрогается от вторжения, усилий… комфорта.

Земля дрожит от каждого мощного движения бедрами Зуриэля.

Меня разрывает гортанный рев, и боль исчезает.

Мое тело взрывается.

Глава 28

Неожиданное восстановление

Саммер

Рыдая, я тянусь к Зуриэлю, но мои руки наталкиваются на одеяла, а затем на теплый воздух. Мои пальцы напряжены и пусты.

Слышен писк, антисептический запах больницы, который следует за моей мамой домой. Быстро моргая, я обнаруживаю, что нахожусь в постели.

Его здесь нет.

‒ Саммер?

‒ Элла?

Элла здесь?

Она задыхается и наклоняется вперед, ее размытый профиль едва узнаваем.

‒ Ты пришла в себя.

Мой рот открывается, но я не могу говорить. Напрягшись, я в волнении дергаю одеяла. Несколько минут назад я боролась за свою жизнь, держа в себе демона, и Зуриэль…

«Зуриэль…»

Элла протягивает мне что-то.

‒ Вот.

Я щурюсь, увидев очки.

‒ Они твои. Новая пара, так как старые не нашли. Мы с твоей мамой выбрали их ‒ надеюсь, они тебе понравятся.

Моя грудь вздымается, когда я пытаюсь понять. Трясущимися руками я поправляю очки на носу. Они странные. Все странно.

Эдрайол ушел. «Ушел». Я чувствовала его разрушение. Я в этом уверена. Прижимая руки к груди и животу, подтверждаю его отсутствие. Нет ни давления, ни палящего жара, ни ледяного онемения. Никаких рук, пытающихся вырваться на свободу, и никаких червей, ползающих по моему горлу. Мое тело снова принадлежит мне. Как и мой разум.

Я осматриваю больничную палату, понимая, что это стандартная проблема для больницы округа Блумсдарк. Сейчас день, солнечный свет льется в окно справа от меня и освещает Эллу с другой стороны. Мы лишь вдвоем.

‒ Как ты себя чувствуешь? ‒ напряженно спрашивает она, постукивая по телефону. ‒ Я сообщаю твоим родителям, что ты в сознании. Боже, я так рада, что ты очнулась.

Очнулась?

Я моргаю еще несколько раз. Оправа моих очков толще, чем я привыкла, и края моего зрения залиты фиолетовым светом. Сглатывая, не зная, кружится ли у меня голова, меня тошнит или я голодна, я морщу нос ‒ по нему проходит трубка. Он чешется, и я его потираю.

Элла хватает меня за запястье.

‒ Это трубка для кормления. Мне следует позвонить медсестре…

Я хватаю ее руку, прежде чем она ее отдергивает.

‒ Нет, подожди, ‒ говорю я хриплым голосом.

Она хмурится.

‒ Пожалуйста, нам нужно поговорить.

Я сжимаю ее руку.

‒ Ты была в коме две недели. Медсестрам необходимо тебя осмотреть.

Кома... Каким-то образом я выжила. Зуриэль…

‒ Пока не звони им, пожалуйста. Можем ли мы сначала поговорить? Мне нужно знать, что произошло.

Она откидывается назад и кивает, выражение ее лица смягчается.

‒ Хорошо.

Она несколько раз моргает, и вдруг слезы текут по ее лицу, когда она прижимается лбом к моей руке.

‒ Саммер, я так рада, что ты очнулась.

Неожиданные слезы наполняют мои глаза.

‒ Я… я тоже.

‒ Ты меня напугала. Ты напугала всех нас.

‒ Мне тоже было страшно. Я думала, что не выживу.

Если я это сделала, Зуриэль тоже. Верно? Должен.

Элла фыркает.

‒ После землетрясения твой отец нашел тебя в подвале музея Хопкинса. Ты пропала. Ему пришлось вломиться.

‒ Землетрясение?

‒ Самое сильное в Элмстиче, которое когда-либо было ‒ сейсмологи озадачены. Мы думаем, что ты ударилась головой. У тебя нет никаких травм в других местах. Они сделали бесчисленное количество сканирований, и ты совершенно здорова, вот только ты была без сознания. Ничто не могло тебя разбудить.

Мои брови хмурятся, и я смотрю на свое тело. Прошло две недели. Для меня это похоже на мгновения. Я отпускаю руку Эллы и касаюсь своих ног, заглядывая под больничное одеяло. Они немного волосатые, но синяков и порезов нет.

Осторожно обыскиваю голову, нос ‒ не сломан. Мое тело болит, мне некомфортно из-за обездвиживания.

Я кладу ладони на грудь и живот, но ничего не чувствую от отметин. Они просканировали мое тело, наверняка кто-нибудь увидел бы…

‒ Есть еще кое-что.

«Еще кое-что?» Я напрягаюсь, глядя на нее в ответ.

Элла колеблется.

‒ Что такое? ‒ нажимаю я.

‒ То, как тебя нашли. Твой отец рассказал только твоей маме и мне, но он нашел тебя внизу лестницы, твое тело было плотно завернуто в одеяла, и больше ничего ‒ ты лежала спокойно, как будто дремала. Мы беспокоимся о том парне, с которым ты встречалась… Он тебя накачал наркотиками или что-то в этом роде?

Я смотрю на нее.

Ее взгляд теплеет.

‒ Джон Бек тоже пропал. До сих пор не найден. Он твой парень?

Я отвожу взгляд, качая головой.

‒ Нет, не Джон.

‒ А в «Водопое» ходят странные слухи, что старая музейная статуя горгульи ожила примерно за час до землетрясения.

Я вздрагиваю от ее непреднамеренного упоминания о Зуриэле.

‒ Итак, мне нужно спросить, и этот вопрос кажется очевидным, но с тобой все в порядке?

Я оглядываюсь на нее.

‒ Что ты имеешь в виду?

‒ Пожалуйста, Саммер, ты можешь мне сказать. Я беспокоюсь. Мы все беспокоимся. Есть ли что-то, о чем ты не говоришь?

Я протираю глаза. Я всегда все рассказывала Элле. Я доверяю ей больше, чем кому-либо. Но это? Это прозвучит безумно, хотя я хочу попробовать. Было бы здорово довериться ей. Если бы я кому-нибудь рассказала, то это была бы Элла. Она не перестанет быть моим другом.

‒ Есть что-то еще.

‒ Если ты не хочешь говорить…

‒ Хочу. Мне нужно поговорить об этом…

В дверь стучат, и кто бы это ни был, он не ждет ответа. Дверь широко распахивается.

Мама влетает в палату в больничном халате. Папа не отстает. Она обнимает меня, рыдает мне в плечо, а затем кашляет, берет себя в руки и начинает исследовать мои жизненно важные органы, вытирая слезы с глаз. Она целует меня в лоб.

‒ Мы были на посту медсестры, когда получили сообщение от Эллы. Как ты себя чувствуешь?

Даже у папы глаза на мокром месте.

‒ Я в порядке. По крайней мере, я думаю, что со мной все в порядке, учитывая все обстоятельства.

Постукивая по аппарату, она говорит тем серьезным голосом, который я слышу только в больнице.

‒ Ты находилась в коме несколько недель. Ты можешь чувствовать себя разбитой, дезориентированной или растерянной. Странно… все это.