В вяземском окружении. Воспоминания бойцов 6-й дивизии народного ополчения. 1941–1942 - Анатолий Владимирович Дарков

В четверг 3 июля выступает по радио Сталин. 5 июля, в субботу, по дороге из академии в свой институт (МИИТ) во время посадки в трамвай на Самотечной площади встречаюсь с Иваном Владимировичем Урбаном, от которого узнаю, что Высшая аттестационная комиссия (ВАК) утвердила его в ученой степени доктора технических наук и в звании профессора.

Трамвай останавливается недалеко от ворот МИИТа. Идет ливень. Вбегаем в здание института и тут же записываемся в народное ополчение. Получаем предписание явиться в институт 7 июля, в понедельник, к девяти часам утра. Итак, завтра 6 июля, последний день моей гражданской жизни. На даче в Мамонтовке вместе с моей семьей живет и моя мама. Понимаю, что мое решение о вступлении в народное ополчение не доставит большой радости моим домочадцам.

И вот уже шесть часов утра 7 июля. Вещи собраны, обнимаю маму, крепко целую, вижу на ее глазах слезы. Целует меня и шепчет: «Ну, что же делать… Не буду тебя отговаривать. Видно, тебе суждено разделить судьбу народа, но я верю, что ты вернешься. Пиши и помни, что я всегда с тобой».

Подбегает ко мне Женечка, вешается на шею, прижимается всем своим телом, целует и, подавляя в себе боязнь разрыдаться, сквозь слезы говорит: «Скорей, скорей возвращайся».

Пришли соседи проводить меня. Целуюсь со всеми и вместе со своей женой Норушкой ухожу. Она меня проводит до института и останется в Москве до моего отъезда на фронт.

С 7 по 11 июля, в течение четырех дней, проходил военную подготовку, находился на казарменном положении, жил в помещении средней школы, расположенной в переулке в районе Сущевского Вала. Первую ночь спал на полу в здании института в аудитории, где я в свое время неоднократно читал лекции и проводил занятия со студентами.

10 июля по моему телефонному звонку ко мне в казарму приехал мой ученик по Всесоюзному заочному политехническому институту, с которым я в течение учебного года индивидуально у него на дому занимался с ним по курсу «Сопротивление материалов». Он прибыл ко мне в машине ЗИС. Его приезд был связан с тем, что я решил перед уходом на фронт оформить ему зачет и экзамен.

Еще в 1919 году был участником Гражданской войны, где получил ранение в ногу и поэтому хромал, имел солидное занимаемое положение в армии – в петлицах он носил два ромба. Он очень добросовестно относился к учебным занятиям, полностью и самостоятельно выполнял все домашние задания. И я, боясь, что, возможно, и не встречусь с ним в дальнейшем, считал себя вправе не устраивать для него официального зачета и экзамена.

Его шофер вызвал меня в машину. И здесь, в машине, я оформил все необходимые документы и сделал соответствующие записи в его зачетной книжке. После этого он меня спросил, зачем я записался в народное ополчение. «Вы – молодой, и страна знает, когда вас нужно призвать в армию. Я могу сегодня же вас отозвать в свое распоряжение. Мне нужны квалифицированные инженеры. Я имею отношение к противовоздушной обороне Москвы». На это я ответил, что этого делать не надо. «Единственное, о чем я могу вас просить, – это познакомиться сегодня же с моей женой и, при необходимости, в трудную минуту оказать ей помощь. Находясь на фронте, я буду спокоен». Он обещал все это сделать. У меня сохранился документ за его подписью, где он просит военкома города Козьмодемьянска, куда была эвакуирована моя жена с сыном, «обеспечить дровами семью ополченца Даркова А.В., ушедшего на фронт добровольцем».

Мой папа ежедневно приходил в казарму, чтобы повидаться и поговорить со мной. У меня было два брата. Оба в это время уже были солдатами Красной армии. Старший брат, Юрий Дарков, так же, как и я, записался в народное ополчение, но пока еще находился в Москве. Ушел он на фронт 7 ноября 1941 года прямо с Красной площади после исторического парада. На фронте он вступил в партию.

Папа, конечно, понимал, приходя ко мне и брату в казармы, что видит он нас, своих сыновей, возможно, в последний раз. Но ни одного намека, ни одной фразы он не произнес, в которой прозвучало бы его желание сделать что-то, чтобы хотя бы один из нас остался дома. И даже после того, как я рассказал ему о встрече с моим учеником с двумя ромбами, он не высказал своего сожаления, что я отказался остаться в Москве.

Наш папа был представителем старой русской передовой интеллигенции, воспитанный на идеях Белинского, Чернышевского, беспредельно любящий свою Родину. Видимо, в душе он гордился нами, что мы приняли решение уйти на фронт.

Младший брат Константин – отец пятерых детей – не вернулся, погиб на полях войны.

Вечером 11 июля нам выдали обмундирование, белье, рубашку, галифе синего цвета, обмотки, пилотку, кожаный красноармейский пояс и ватник и сообщили, что сегодня в ночь на 12 июля мы выезжаем на фронт. На ногах у меня остались летние туфли.

Я позвонил жене и сказал, что машины для нас будут поданы к воротам МИИТа на Бахметьевскую, ныне улицу Академика Образцова. Я не буду подробно описывать момент расставания. Мы крепко расцеловались, и каждый из нас, очевидно, подумал, что, может быть, это уже в последний раз. С папой я простился еще днем. В эту ночь уезжали на фронт ополченцы Москвы. Уезжали в городских автобусах…

Второй час ночи, заметны признаки рассвета. Небо безоблачное. Теплая летняя ночь. Машины сплошной лентой в несколько рядов бегут по Садовому кольцу. Со мной рядом сидит молодой профессор Иван Владимирович Урбан. Здесь же, в автобусе, и Владимир Павлович Гудков. Его в институте считают одним из самых талантливых среди молодых ученых. Он должен был в конце года защитить докторскую диссертацию. Жил он рядом с казармой на Сущевском Валу, в профессорском корпусе.

Получив обмундирование, мы вместе с Владимиром Павловичем отнесли в его квартиру наши гражданские костюмы. На столе лежала отпечатанная на машинке его докторская диссертация. Он спрятал ее в письменный стол.

Из автобуса не видно ни начала, ни конца ленты бегущих машин. «Смотрите на это зрелище. Москва ополчилась, – говорю я, – мы бесспорно победим».

У Смоленской площади движущаяся лента делает поворот на Бородинский мост и затем уходит в сторону Минского шоссе. В это время в Москве объявляется воздушная тревога. Загудели гудки, вдали слышатся разрывы артиллерийских снарядов. В небе на длинных тросах колышутся аэростаты противовоздушной обороны.

Вот уже и Можайск позади. Стало