В вяземском окружении. Воспоминания бойцов 6-й дивизии народного ополчения. 1941–1942 - Анатолий Владимирович Дарков

сталинским периодом, не все люди теряли представление о нравственных ценностях. Вот один из таких примеров, правда очень редких. Партийное собрание единогласно исключает Медкова из партии при одном воздержавшемся – сотруднике нашей кафедры строительной механики Якове Абрамовиче Протусевиче. На вопрос, почему он воздержался, тот ответил, что не уверен, что Медков способен стать врагом народа.

Такой поступок Протусевича мог в те годы кончиться для него печально, но его не тронули. Думается, что это произошло потому, что большинство участников партийного собрания были с Протусевичем в душе вполне согласны. Страх удерживал людей от честных поступков, ведь было уже разрушено представление о нравственной ценности таких поступков.

В мае 1937 года, помню, пришел ко мне в кабинет парт орг аспирантуры и передал список аспирантов, которых необходимо немедленно исключить, как лиц враждебных советской власти. Список состоял, если я не ошибаюсь, из девяти человек. При этом он сказал, что если я не выполню его указания, то отвечать за это буду только я. С себя ответственность за судьбу этих аспирантов он полностью снимает. И просил меня это особенно учитывать. В этом списке были лица, которым я лично симпатизировал, и поверить в то, что они враги народа, я не мог. Ни одного из них я не признал кандидатом на исключение и решил взять их под свою защиту.

Помню, вызвал к себе аспиранта Юрия Ивановича Колдомасова и попросил его рассказать, почему он в этом списке, о чем ему, как я понял, было уже известно.

И вот что я услышал: «Воспитавшие меня папа и мама – люди обаятельные, удивительно хорошие, добрые, горячо мною любимые, оказались не моими родными родителями. С большой грустью я узнал, что появились мои кровные родители. Они рассказали мне, что четверть века тому назад, когда мне исполнился один месяц от роду, они завернули меня в теплое одеяло и положили на лестничную клетку у дверей квартиры, в которой я прожил вот уже более двух десятков лет. Они просили меня простить их за совершенный ими поступок. Все эти годы они, оказывается, следили за моей жизнью и вот теперь пришли ко мне с просьбой не проявлять к ним особую немилость. За все ими содеянное они согласны нести любое наказание. Я им сказал, что я останусь любящим сыном воспитавших меня родителей. Я благодарен им за то, что они всегда были ко мне справедливы, проявляли внимание и любовь. Меня познакомили с моим по крови дядей, он оказался работником ЦК партии. В это время я готовился поступить в аспирантуру и жил в институтском общежитии.

Однажды случайно на улице я встретился со своим дядей. Он предложил мне пожить у него на квартире – в ближайшие дни он с женой уезжал в санаторий на Кавказ. Он знал, что я подал заявление для поступления в аспирантуру. В его квартире мне будет лучше, чем в студенческом общежитии, готовиться к экзаменам. Он сообщил мне день отъезда и просил прийти к нему в указанное им время. И вот я поселился в его квартире. Усиленно занимаюсь, готовлюсь к экзаменам.

Звонок во входную дверь. Узнаю, что хозяин квартиры арестован, ее должны опечатать. Тут же я ухожу. Об этом при поступлении в аспирантуру я ничего не сообщил, зная, что, если это будет вам известно, вы меня не примете. Одному из своих товарищей я все же рассказал об этой истории. Видимо, он и поставил в известность нашего парторга.

Никаких разговоров я никогда не вел со своим дядей, ни на какие темы и поэтому считал, что не совершил моральной ошибки, не рассказав вам об этом эпизоде.

А парторг аспирантуры, владевший английским языком, вскоре был зачислен в группу переводчиков, которые направлялись в тот год на проводимую Советским Союзом выставку в Америке. По имеющимся у меня сведениям, он не вернулся на Родину, а остался в Америке. Вот таков его моральный, нравственный облик».

Мне удалось всех аспирантов, намеченных к исключению, сохранить. Многие из которых затем защитили диссертации и стали кандидатами технических наук. Защитил диссертацию и Юрий Иванович Колдомасов. Долгое время он работал, и очень успешно, в Госплане СССР, там же на работе и умер. Но думаю, что, если бы не подоспевшая к тому времени публикация в газете «Правда», где были приведены слова Сталина о том, что дети не несут ответственности за своих родителей, мне вряд ли удалось отстоять своих аспирантов.

Помню беседу с моей тещей о Я.Б. Гамарнике, которого она знала еще в детские годы и помнила его всегда простуженным, плохо одетым, жившим в подвале, где у его отца была сапожная мастерская. Поверить в то, что Гамарник – враг народа, она не могла. «Этого быть не может. Здесь, безусловно, какая-то несусветная чушь. Такого в жизни не бывает. Человек, который так многого достиг при советской власти, стал бы ее врагом? Это вымысел, далекий от реальной правды».

И все-таки я в те годы продолжал верить в Сталина, и все негативное, чему я был свидетелем, не связывалось у меня с его личностью. Возможно, это было следствием моей натуры. Я всегда в первую очередь видел в человеке его хорошие стороны и не замечал, а пожалуй, не хотел замечать отрицательных черт его личности. Мне не хотелось себя разочаровывать. Что-то меня все же мучило, иногда заставляло терять душевное равновесие, но капитального пересмотра своих взглядов на личность Сталина сделать в те годы я не смог.

Я верил Сталину и тяжело пережил его смерть. Удалось мне побывать у гроба Сталина, установленного в Доме союзов, два раза и затем присутствовать на Красной площади перед Мавзолеем в день его похорон. Слышал речи Маленкова, Берии и Молотова. Речь Молотова была наиболее искренней, в ней ощущалась глубокая симпатия к личности Сталина, что было заметно и в звучании голоса оратора.

Военное лихолетье

Прошли годы после окончания Великой Отечественной войны, и я почувствовал необходимость изложить на бумаге мои переживания того грозного времени.

В своем повествовании я попытаюсь рассказать о некоторых военных эпизодах: о побеге из плена, о моем пребывании на оккупированной земле, о духовном богатстве простых людей, живущих в деревнях и селах моей Родины.

Воскресенье 22 июня 1941 года. Утро. Мы на даче в Мамонтовке. Яркий, теплый, солнечный день. Бежит мой сын Женечка. «Папа, – кричит он, – на нашу страну напали немцы. Война». – «Где ты об этом узнал?» – «Все говорят, сообщили по радио».

Еду на работу в институт. Включаюсь в группу инженеров, которая