Философия права - Борис Чичерин

Но именно потому, что любовь есть чувство, она не подлежит принуждению. Это свет, извнутри озаряющий нравственный мир человека, недоступный никакой внешней власти. Только нравственный закон, обращающийся к совести, может действовать в этом внутреннем святилище человеческой души, и только сама любовь, покоряющая сердца, способна зажечь в них это пламя. Всякое же действие внешней силы может только его погасить. Закон любви есть закон свободы. Поэтому нет ничего превратнее, как делать любовь источником и целью юридических определений. Юридическая любовь есть нелепость, и нелепость безнравственная, ибо она извращает нравственный закон, делая его источником насилия и принуждения. Из этого ничего не может произойти, кроме самых безобразных явлений. Здесь кроется источник всех гонений на совесть. Здесь коренятся и те превратные учения, которые под видом всеобщего братства требуют полного подавления человеческой личности, т. е. именно того, что составляет саму природу разумного существа и что делает его носителем нравственного закона. Таков коммунизм. «В чем состоит ваша наука?» – спрашивает Кабэ. «В братстве», – отвечаем мы. «Каково ваше начало?» – «Братство». – «Каково ваше учение?» – «Братство». – «Какова ваша теория?» – «Братство». – «Какова ваша система?» – «Братство». Да, мы утверждаем, что братство заключает в себе всё для учёных так же, как и для пролетариев, для института так же, как и для ремесленного заведения; ибо прилагайте братство во всем, выведите из него все последствия, и вы придёте ко всем полезным решениям. Оно очень просто, это слово братство , но оно очень могущественно в приложении своих последствий (Voyage en Icarie. Приложение, «Doctrine communiste»). Действительно, нет ничего проще, как сказать, что у братьев все должно быть общее; это говорили ещё древние философы. Но если даже в тесном семейном кругу такое общение может быть установлено только добровольно, ибо лишь при этом условии оно не делается нестерпимым и не превращается в совершеннейший ад, то что сказать о братстве всего человеческого рода? Для водворения такого порядка вещей нужно уничтожить все разнообразие потребностей и удовлетворения, разнообразие способностей и отношений между людьми, надобно уничтожить свободу и справедливость, превратить лицо во вьючную скотину общества, по выражению Иеринга, и сделать само общество хаотическим поприщем нескончаемых столкновений, притязаний и распрей. Насколько любовь есть высокое начало, когда она истекает из сердца человека, настолько она становится притеснительным началом, когда хотят на ней основать принудительную организацию общества. Если при свободной деятельности лиц непросвещённая разумом любовь может вести к пагубе, то в приложении к принудительным отношениям она не в состоянии ничего произвести, кроме злобы и раздора. Это дьявол, принимающий вид ангела. Таковым именно это начало является у социалистов.

Но если любовь есть чувство, истекающее из полноты человеческого сердца, если закон любви есть закон свободы, то каким образом при условиях человеческой жизни возможно осуществление нравственного идеала? Или этот закон должен оставаться только отвлечённым правилом человеческих действий, и мы должны отказаться от возможности его осуществления?

Для разрешения этого вопроса мы должны рассмотреть, что такое нравственный идеал и каким образом он осуществляется.

Глава IV Нравственный идеал

Идеал для человека есть совершенство жизни; совершенство же есть согласие в полноте определений. Поэтому понятие о совершенстве жизни заключает в себе удовлетворение всех существенных потребностей человека, духовных и материальных. Но так как эмпирические потребности и стремления весьма разнообразны, и люди имеют разное назначение, а потому и разные жизненные цели, то и сами их идеалы, относительно совершенства жизни, могут быть весьма различны. Один может считать высшим блаженством то, что для другого не представляет ничего желательного, например, созерцательную или монашескую жизнь, исследование истины, художественное творчество.

Есть, однако, идеал, общий для всех людей – это идеал нравственный. Нравственный закон один для всех, а потому идеал нравственного совершенства может быть только один для всех людей, носящих в себе ясное сознание этого закона. Различие может заключаться лишь в степени развития и широте нравственного сознания; но как скоро это сознание достигло точки, на которой оно способно вполне усвоить себе нравственный идеал, так последний остаётся непоколебимым и непреложным для всего человечества, как непоколебим и непреложен сам нравственный закон. Такой идеал представился человечеству в лице Христа.

Этот идеал, по самому существу своему, есть идеал личный. Нравственный закон обращается к внутренней свободе человека и действует в глубине совести; поэтому первая и главная нравственная задача жизни состоит в устроении души человеческой. Говорить об осуществлении нравственного идеала в человеческих отношениях, помимо этого внутреннего устроения, которое составляет основание и корень всякой нравственности, есть чистая нелепость. Она обнаруживает полное непонимание существа и требований нравственности. Всего менее позволительно вести людей к нравственному идеалу путём внешнего принуждения. Такая задача является полным извращением нравственности, ибо внутреннее устроение души есть дело нравственной свободы человека, и всякое посягательство на эту свободу есть нарушение нравственного закона. Великий грех средневековой католической церкви состоял в том, что она хотела вести людей к вечному спасению путём внешних, принудительных мер. Результат был тот, что она чистую свою святыню обагрила человеческой кровью, а человечество от неё отшатнулось. Это была справедливая кара за извращение вверенного ей нравственного идеала.

Возможно ли, однако, осуществление этого идеала путём свободы? Образ нравственного совершенства представлен человечеству в лице Христа; но люди, как известно, весьма от него далеки. Немногим даётся даже отдалённое ему уподобление. В действительности люди беспрерывно уклоняются от нравственного закона, и нет человека, который мог бы считать себя безгрешным. Поэтому христианская церковь, носящая в себе высший нравственный идеал, признаёт человека греховным по самой его природе. В этом состоит смысл учения о первородном грехе. Оно гласит, что стремление к уклонению от нравственного закона прирождено человеку, и собственными силами он не в состоянии освободиться от греховных пут. Только помощь Божия, действующая на душу путём благодати, даёт ему возможность подняться на большую или меньшую нравственную высоту.

Как бы мы ни смотрели на это учение с философской точки зрения, мы не можем не признать прирожденного человеку стремления к уклонению от нравственного закона: это мировой факт, который не подлежит сомнению. Людей истинно праведных ничтожное количество; огромное большинство человеческого рода постоянно действует вопреки нравственным требованиям. Причина этого непрестанного уклонения от закона заключается в том, что в человеке, кроме нравственного элемента, есть множество других потребностей и влечений, которые требуют удовлетворения. Стремясь к ним, человек беспрерывно нарушает закон, полагающий им границы. А так как эти потребности и влечения ему прирождены, то можно сказать, что он имеет стремление к греху по самой своей природе. Отсюда происходящая в нём борьба между добром и злом, между присущим ему нравственным сознанием и естественными влечениями, уклоняющими его в иную сторону. Весьма немногие выходят из этой борьбы победителями, да и те спотыкаются на каждом шагу, шествуя по трудному пути добродетели; огромное же большинство людей стоит на весьма невысоком нравственном уровне, и если они не падают ниже, то они обязаны этому, главным образом, убеждениям и поддержке религии, хранящей в себе нравственный идеал. При таких условиях осуществление этого идеала путём свободы представляет, можно сказать, неразрешимую задачу.

Однако иного пути нет и быть не может. Как ни слаб человек, как бы он ни увлекался своими прирождёнными или приобретёнными наклонностями и страстями, он всё-таки может достигнуть известной высоты только собственным внутренним устроением души. Если для этого нужна помощь Божия, то эта помощь действует извнутри, просветлением сердца; внешнее убеждение служит только орудием этого внутреннего действия благодати. Окончательно человек всё-таки сам себя должен переработать, и это внутреннее самоопределение одно имеет нравственную цену. Человек в этом отношении находится в том же положении, как и относительно искания истины. Как ни слаб его разум, как ни часто он ошибается, иного орудия познания у него нет. Никакое извне принесённое учение не в состоянии его заменить, ибо само это учение должно быть испытано разумом, который остаётся для человека единственным мерилом истины. Отказаться от этого испытания, отдать себя в чужие руки, значит отречься от своего человеческого достоинства и от данного Богом орудия, которое одно возвышает человека над животными. Точно так же и в нравственной области, как ни слаб подчас свободный голос совести, как ни часто он заглушается страстями, он один даёт человеку нравственную цену и способен поднять его над низменным уровнем естественных влечений. Где нет внутреннего свободного самоопределения, там о нравственности не может быть речи, а потому искать осуществление нравственного идеала помимо этого начала и безнравственно, и нелепо.