Философия права - Борис Чичерин

Но даже при наилучших внешних условиях, человек как бренная единица, брошенная среди бесконечного физического мира, подвергается всем его случайностям. Болезни и смерть составляют естественную и необходимую принадлежность всякого единичного органического существа. Самый добродетельный человек не изъят от причиняемых ими страданий. Когда он лишается того, что ему наиболее дорого, что может утешить его, как не надежда на будущее соединение в области, где нет ни болезней, ни смерти? Без веры в будущую жизнь смерть остаётся неразрешимым противоречием в судьбе человека. Для органического существа, все функции которого и все назначения вращаются в области конечного, смерть составляет естественное завершение его преходящего существования. Но человек носит в себе сознание абсолютного и бесконечного, а между тем своим телесным существованием он отдан на жертву тем силам, которые властвуют в области конечного. Его разум может с ними бороться, но не в состоянии их победить. Это противоречие разрешается лишь тем, что существование человека не ограничивается земной жизнью. Только бесконечное назначение соответствует сознанию бесконечного, а потому оно составляет безусловное требование нравственного закона, вытекающего из этого сознания. Смерть связывает человека с вечностью:

Ты – всех загадок разрешенье,

Ты – разрешенье всех цепей.

Таким образом, для единичного существа нравственный вопрос на земле неразрешим и нравственный идеал остаётся недостижимым. Как религия, так и нравственная философия, вполне обнимающая свою задачу, одинаково могут полагать полное осуществление нравственного закона и вытекающих из него безусловных требований только в будущей жизни, изъятой от превратностей земного бытия. Для отдельного человека это одно составляет опору и утешение в постигающих его невзгодах.

Но если единичное лицо подвержено всем превратностям частного существования, то от них изъято человечество как целое. Здесь мы имеем общий процесс, который совершается по законам, стоящим выше человеческого произвола. Последний служит им только орудием; человек может видоизменять те или другие частные явления, но стремления, идущие наперекор природе вещей, остаются бессильными. Только служа бессознательным или сознательным орудием высших целей, они делаются плодотворными. Спрашивается: возможно ли здесь большее или меньшее осуществление нравственного идеала?

Выше было изложено понятие о развитии человечества. Оно состоит в том, что дух излагает свои определения во внешнем мире, стремясь к полноте и согласию всех присущих ему элементов. Это и составляет совершенство жизни, тот идеал, который ставит себе человек. Но если так, то и здесь нравственный идеал является только одним из элементов развития. Конечная цель состоит в соглашении его со всеми остальными. Такой взгляд на развитие подтверждается совокупностью фактических данных. Действительное развитие человечества состоит не в одном только нравственном совершенствовании, но также, и даже ещё более, в развитии разума и в покорении природы. В новое время в особенности эти последние цели выступают на первый план; нравственное совершенствование далеко не идёт с ними в уровень. Однако в историческом процессе и оно играет существенную роль, вопреки мнению некоторых историков, утверждающих, что нравственные понятия, а с тем вместе и нравственный уровень человечества, всегда остаются на одной ступени, и только развитие разума двигает его вперед. Если мы взглянем на историю древнего мира, то увидим, что нравственный идеал его постепенно расширялся. Разбивая узкие рамки гражданских добродетелей, он получил более возвышенное, общечеловеческое значение. В христианстве он достиг высшего своего выражения. Как бы мы ни смотрели на Христа, будем ли мы видеть в нём Бога, сошедшего на землю для спасения рода человеческого, или просто человека, который проповедовал религию любви, или даже, по учению Штрауса, мифическое представление идеального лица, нет сомнения, что в этом образе воплотился высший идеал нравственного совершенства. Дальнейшее развитие человечества не представило уже ничего подобного. Для людей нового времени идеал нравственного совершенства может состоять только в подражании Христу. Но всякому понятно, что это идеал недостижимый. Немногим дано даже и отдалённо к нему приблизиться. Осуществление же его в совокупном человеческом роде, или даже в более тесной общине людей есть несбыточная мечта. Царствие Божие на земле неосуществимо, ибо оно предполагает совершенных людей, а таковых на земле нет и не может быть, ибо ограниченное существо, связанное условиями земного существования, со всеми своими физическими потребностями и влечениями, по самой своей природе не предназначено к совершенству, хотя оно носит в себе этот идеал, как залог призвания, не ограничивающегося земной жизнью. Поэтому и христианская церковь, носительница нравственного идеала, полагает царствие Божие не на земле, а на небе…

Истина этого положения раскрывается нам с полной очевидностью, если мы сообразим, что нравственный идеал может быть достигнут только путём свободы, т. е. внутренней работой каждого над самим собою, ибо, как сказано выше, нравственное значение имеют только те действия человека, которые вытекают из глубины совести и из внутреннего свободного самоопределения. Поэтому сама мысль о возможности осуществления царствия Божьего действием внешней власти и путём принуждения представляет полное извращение нравственного закона. Это та мысль, которая зажигала костры инквизиции и заставляла истреблять тысячи людей во имя религии милосердия и любви. Если же мы для осуществления царствия Божьего должны полагаться на человеческую свободу, то нет сомнения, что эта цель никогда не будет достигнута, ибо свобода добра есть вместе свобода зла, а человеческие влечения слишком часто направляют её в сторону последнего. Сама потребность соглашения нравственного идеала с реальными условиями жизни ведёт к беспрерывным сделкам, которые при ограниченности человека разрешаются далеко не всегда удовлетворительно. Иногда получают перевес нравственные требования, но ещё чаще торжествует эмпирическая сторона, которая громче и настоятельнее вопиет о своих притязаниях. Как чисто личное начало, человеческая свобода подвержена всем случайностям личного существования; а так как ей, по самому существу нравственного закона, должно быть предоставлено его исполнение, то и осуществление его требований остаётся делом случайности. В одном случае он будет исполнен, а в тысяче других – нет, ибо нравственный закон один, а уклонения от него бесконечны. Воображать, что когда-нибудь все люди будут добровольно его исполнять и не будут от него уклоняться, есть не что иное как праздная фантазия.

Но если осуществление царствия Божьего на земле не дано человеку, если достижение этого идеала представляется возможным только из условий земной жизни, то человеку дано приближаться к иного рода идеалу, совместному с условиями земного существования. Последовательной работой многих поколений человек может установить общественный быт, проникнутый нравственными началами. Тут не требуется уже, чтобы все люди были добродетельны, а имеется в виду только установление системы учреждений, согласных с нравственным законом и способствующих его утверждению. Эта задача в нравственном отношении несравненно низшего разряда; тут нравственный закон приспосабливается к разнообразию эмпирических условий и к изменчивым отношениям человека. Хотя, по существу своему, это закон безусловный, однако, мы видели, что как таковой он остаётся формальным: содержание даётся ему извне, и это содержание требует приспособления. Осуществляясь во внешнем мире, нравственный закон должен сообразоваться с условиями и законами этого мира, подобно тому как человек, для того чтобы покорить себе природу, должен подчиняться её законам. В этом соглашении нравственного элемента с эмпирическим состоит то совершенство жизни, которое составляет цель развития человечества.

Здесь нравственность встречается с правом. Последнее, как мы видели, есть принудительное определение эмпирических условий человеческой жизни; им устраняется область внешней свободы. В каком же отношении находится эта внешняя свобода к свободе внутренней? Как сочетаются оба эти начала в общественной жизни? Мы вступаем здесь на новую почву: от субъективной нравственности мы переходим в сферу объективной нравственности, которая есть вместе сфера объективного права. Перед нами раскрывается новый мир общественных отношений, которые мы должны исследовать.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ Человеческие союзы

Глава I Существо и элементы человеческих союзов

Мысль о переходе нравственности из субъективной области в объективную и о сочетании её с правом в общественных союзах принадлежит Гегелю. Великий германский мыслитель в глубокомысленных чертах обозначил основные определения этих союзов. Но он впал при этом в некоторую односторонность, которая объясняется исключительностью его идеализма и которая у некоторых его последователей приняла преувеличенные размеры. Вполне признавая требование человеческой личности как носителя духа, Гегель видит в ней, однако, лишь преходящее явление общей духовной субстанции, выражающейся в объективных законах и учреждениях. Лица беспрерывно меняются, а учреждения остаются. Вследствие этого он стоит на том, что при исследовании общественных союзов надобно начинать с общей субстанции, а не с отдельных лиц. Последнее ведёт лишь к механическому сложению, тогда как дух не есть нечто единичное, а единство единичного и общего. Между тем такой путь противоречит собственному изложению Гегеля, который в своей философии права совершенно рационально исходит от индивидуалистического начала – права, затем переходит к субъективной нравственности, или морали, и наконец уже возвышается к общественным союзам, представляющим сочетание того и другого. При этом оба начала, как право, так и нравственность, не являются лишь преходящими моментами совокупного процесса, исчезающими в высшей полноте определений; они остаются постоянными элементами человеческого общежития. Ими определяются все частные отношения, над которыми общая система учреждений воздвигается, как высший мир, восполняющий, но не поглощающий в себе эти основы.