Философия права - Борис Чичерин

Здесь нравственность встречается с правом. Последнее, как мы видели, есть принудительное определение эмпирических условий человеческой жизни; им устраняется область внешней свободы. В каком же отношении находится эта внешняя свобода к свободе внутренней? Как сочетаются оба эти начала в общественной жизни? Мы вступаем здесь на новую почву: от субъективной нравственности мы переходим в сферу объективной нравственности, которая есть вместе сфера объективного права. Перед нами раскрывается новый мир общественных отношений, которые мы должны исследовать.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ Человеческие союзы

Глава I Существо и элементы человеческих союзов

Мысль о переходе нравственности из субъективной области в объективную и о сочетании её с правом в общественных союзах принадлежит Гегелю. Великий германский мыслитель в глубокомысленных чертах обозначил основные определения этих союзов. Но он впал при этом в некоторую односторонность, которая объясняется исключительностью его идеализма и которая у некоторых его последователей приняла преувеличенные размеры. Вполне признавая требование человеческой личности как носителя духа, Гегель видит в ней, однако, лишь преходящее явление общей духовной субстанции, выражающейся в объективных законах и учреждениях. Лица беспрерывно меняются, а учреждения остаются. Вследствие этого он стоит на том, что при исследовании общественных союзов надобно начинать с общей субстанции, а не с отдельных лиц. Последнее ведёт лишь к механическому сложению, тогда как дух не есть нечто единичное, а единство единичного и общего. Между тем такой путь противоречит собственному изложению Гегеля, который в своей философии права совершенно рационально исходит от индивидуалистического начала – права, затем переходит к субъективной нравственности, или морали, и наконец уже возвышается к общественным союзам, представляющим сочетание того и другого. При этом оба начала, как право, так и нравственность, не являются лишь преходящими моментами совокупного процесса, исчезающими в высшей полноте определений; они остаются постоянными элементами человеческого общежития. Ими определяются все частные отношения, над которыми общая система учреждений воздвигается, как высший мир, восполняющий, но не поглощающий в себе эти основы.

Сама эта система всецело зиждется на личном начале, ибо истинным выражением духа являются не формальные и мёртвые учреждения, а живое лицо, обладающее сознанием и волей. Поэтому и определение общественного начала в человеческой жизни как системы учреждений, страдает односторонностью. Человеческие общества суть не учреждения, а союзы лиц. Если между этими лицами устанавливается живая связь, если вырабатываются общие интересы и учреждения, то всё это совершается не иначе, как путём взаимодействия самостоятельных единиц, одарённых собственным сознанием и собственной волей. В том именно состоит существо духа, что орудиями его являются разумные и свободные лица. Они составляют саму цель союзов. Не лица существуют для учреждений, а учреждения для лиц. От них исходит и совершенствование учреждений. Последние развиваются и улучшаются именно вследствие того, что лицо отрывается от существующего порядка и предъявляет свои требования и свои права. Поэтому неуместна ссылка Гегеля на изречение древнего мудреца, который на вопрос «каким образом можно воспитать своего сына в добродетели?» отвечал: «Сделай его гражданином хорошего государства». Это могло прилагаться к древнему политическому строю, где нравственные добродетели не отличались от гражданских; но в христианском мире нравственность стала выше всяких гражданских учреждений. Лицо со своим нравственным сознанием является верховным над ними судьёй. Подчиняясь им внешним образом, оно предъявляет к ним требования, истекающие из вечных законов правды и добра, и эти требования составляют движущую пружину всего человеческого развития.

Наконец, лицо не принадлежит всецело тому или другому союзу. Далее мы увидим, что союзы могут быть разные, и лицо может входить в каждый из них различными сторонами своего естества. С некоторыми он связан самым своим рождением, в другие он вступает добровольно. Но и от тех, к которым он принадлежит по рождению, он, в силу своей свободы, может отрешаться и переходить в другие. Этого права нельзя у него отнять без нарушения его человеческих прав. Как человек, он стоит выше всяких частных союзов; ибо человечество как реальный союз не существует. В этом отношении лицо выходит из пределов всякого данного общества; последнее не удовлетворяет вполне его назначению Оно выходит из этих пределов и в силу веры в продолжение своего существования за гробом, что, как мы видели, составляет постулат всей его нравственной жизни. В сравнении с вечным назначением лица, общество есть нечто преходящее.

Таким образом, лицо, с одной стороны, имеет самостоятельное существование помимо общества; с другой стороны, оно является краеугольным камнем всего общественного здания. Поэтому индивидуализм составляет основное начало всякого человеческого союза; без этого нет истинно человеческой жизни, нет ни права, ни нравственности, следовательно, нет тех характеристических черт, которые отличают человеческие общества от чисто животных соединений. Отсюда понятна крайняя односторонность тех учений, которые исходят от отрицания индивидуализма. В этом повинна вся современная немецкая наука, которая в этом отношении далеко оставила за собой Гегеля. Если великий философ впадал в некоторую односторонность вследствие своего исключительного идеализма, то он всё же понимал высокое духовное значение лица и на каждом шагу отстаивал его права. Современная же наука, отбросив в сторону метафизику, с тем вместе покончила и с лицом. Она не только изгоняет индивидуализм из общественной сферы и делает человека вьючным скотом общества, но она хочет изгнать его из последнего его убежища, из внутренней его святыни. Нравственный закон низводится на степень какого-то уродливого продукта общественного эгоизма, который преследует и давит лицо не только во внешних, общественных отношениях, но и в глубине его совести. Мало того: представители современной германской науки во имя опытного знания объявляют физическое лицо чистым отвлечением. Для так называемой социологии единственными реальными, а не фиктивными единицами являются сложные сочетания личных сил с имущественными принадлежностями. Далее этого абсурд не может идти. На обыкновенном человеческом языке отвлечением называется такая сторона предмета, которая отделяется от него только мысленно, а реально не может быть отделена. Таковы, например, геометрические фигуры. Называть же отвлечением конкретное существо, имеющее самостоятельное, отдельное существование, одарённое разумом, волей и способностью к самопроизвольному движению, существо, которое может по собственному почину вступать во всевозможные соединения с другими, – это превосходит даже всякое вероятие. Это всё равно, как если бы химик отвергал исследование отдельных элементов как пустое отвлечение, а ограничивался бы исследованием соединений. Немудрено после этого, что лица рассматриваются просто как «элементы общественной ткани», или как склады товаров. Никогда старые метафизики не доходили до таких колоссальных нелепостей, как приверженцы опытного знания. Они имели иные понятия о человеческом достоинстве.

Но если индивидуализм составляет источник всякой духовной жизни и основание всякого общественного быта, если без него нет ни права, ни нравственности, то на нём всё-таки нельзя остановиться. Духовная жизнь им не исчерпывается. И право, и нравственность указывают на высшую связь лиц, которая не ограничивается взаимодействием отдельных единиц, а делает их членами высшего целого. Из самого этого взаимодействия вытекают совокупные понятия и чувства, интересы и цели, которые ведут к установлению общего порядка, владычествующего над людьми. Великая заслуга Гегеля состоит в том, что он выяснил и развил эти объективные начала человеческой жизни. Он указал на то, что именно в таком разумно устроенном порядке человек находит истинное осуществление своей свободы и высшее своё назначение. Он обретает в нём и гарантию своих прав, и осуществление своих интересов, и нравственное удовлетворение в служении общим целям. Но именно потому этот высший общественный строй достигает истинного своего значения лишь тогда, когда он опирается на права и требования личности. Последняя есть фундамент, на котором воздвигается общественное здание. Как скоро расшатывается этот фундамент, так колеблется самое здание. Общество, которое отрицает индивидуализм, подрывает собственные свои духовные основы. Жизненное его призвание состоит в осуществлении права и нравственности, а корень того и другого лежит в единичном лице. Задача заключается, следовательно, не в отрицании одного элемента во имя другого, а в разумном соглашении обоих. Для этого нужно, прежде всего, ясное понимание тех начал, которые сочетаются в общежитии, а также способов их сочетания. В этом и состоит задача философии права.