Философия права - Борис Чичерин

Глава III Добродетель

Древние много рассуждали о добродетели: что она такое и в чём состоит? Родоначальник нравственной философии, Сократ, полагая в разуме источник нравственных понятий, признавал, что добродетель состоит в знании. Он утверждал, что никто не делает зла добровольно, зная, что это зло. Все люди ищут своего добра и ошибаются лишь насчёт истинной его оценки. Чтобы сделать людей добродетельными, нужно только объяснить им, что такое настоящее добро. Но против этого ещё Аристотель возражал, что для добродетели недостаточно одного знания; нужно также правильное направление воли, которое приобретается привычкой. Поэтому добродетель сопровождается знанием, но не состоит в одном знании.

Это последнее мнение верно. Человек, несомненно, может поступать вопреки лучшему своему сознанию; повинуясь своим влечениям, он делает зло, зная, что это зло. Возможность такого уклонения заключается, как сказано, в свободной воле, которая, в силу внутреннего самоопределения, может исполнять закон, но может также от него отрешаться. Для того чтобы разумное сознание могло сделаться причиной внешних действий, надобно, чтобы им определялись те элементы человеческой души, которые являются посредствующими звеньями между сознающим субъектом и внешним миром.

Эти элементы суть чувство и воля. В чувстве выражается восприимчивость не как внешнее только взаимодействие с окружающими предметами, которое даётся внешними чувствами, а как внутреннее определение субъекта; воля же есть начало воздействия. Оба эти элемента могут и не согласоваться с разумным знанием, ибо оба находятся под влиянием частных определений, тогда как разум, по существу своему, есть сознание отвлечённо-общих начал. Разум предписывает человеку следовать общему закону, а чувство прилепляется к частному предмету, и воля стремится к удовлетворению частного влечения, из чего ясно, что, несмотря на единство сознающего себя субъекта, в нём есть разные стороны и способности, которые могут действовать врозь и которые требуется привести к соглашению. Это соглашение не даётся самой природой; это дело жизни и воздействие субъекта на самого себя. Поэтому для добродетели недостаточно одного знания добра. Надобно, чтобы им проникнуты были чувство и воля; тогда только оно становится источником действия. В особенности воля, как начало воздействия на внешний мир, должна следовать велениям разума, а для этого она должна иметь способность воздерживать частные влечения и подчинять их общему закону. В этом состоит первое условие добродетели.

Таким образом, первым определением добродетели мы должны признать силу воли, то есть способность воздерживать свои влечения и подчинять их общему закону. Эту власть человека над своими влечениями древние называли мужеством. Отсюда важность внутренней дисциплины и воспитание воли с молодых лет – сторона, которая слишком часто упускается из вида в современном воспитании. Эта дисциплина должна быть тем строже, чем более человеком владеют частные влечения и чем более он склонен предаваться им в ущерб высшим требованиям добра. Тут необходима работа человека над самим собой, работа, которая, однако, должна состоять не столько в отрицательном отношении к своим влечениям, сколько в направлении их к высшим целям. Низшие влечения сами собой отодвигаются на задний план, когда душой властвуют благородные побуждения. Слишком кропотливое отношение к своим недостаткам может даже отвлекать человека от более возвышенных целей.

Из этого ясно, что одной силы воли недостаточно для добродетели. Человек может вполне властвовать над своими влечениями, но он может направлять их к целям, противоречащим нравственным требованиям. Сила воли тогда только становится добродетелью, когда она просветлена нравственным сознанием и делается орудием нравственного закона. Отсюда второе необходимое определение добродетели: для неё требуется ясное сознание закона. Это то, что проповедовал Сократ и что древние называли мудростью. Как добродетель, направленная на практические цели, она составляет определение не теоретического, а практического разума, который является существенным элементом разумной воли. Из него вытекает сознание добра и зла. Но так как ясность этого сознания зависит главным образом от теоретических взглядов на мир и на жизнь, то с этой стороны развитие теоретической мысли в форме религии или философии становится нравственным требованием в отношении к человеку. Без этого нравственное сознание теряет твёрдую почву.

Воля имеет, однако, и другой элемент, определяющий её действия, а именно влечения. В отношении к ним требование разума, осуществляемое силой воли, состоит в воздержании. Влечения, по существу своему, идут в бесконечность, и притом в противоположные стороны; тут может быть как избыток, так и недостаток. Требование разума, как было доказано выше, состоит не в том, чтобы их подавлять как несогласные с высшим законом, а в том, чтобы соблюдать в них должную меру, или разумную середину между крайностями. Когда это требование обращается в привычку, оно становится своего рода добродетелью, которую древние называли умеренностью. Аристотель полагал само существо добродетели в середине между крайностями. Это воззрение находилось в связи с совокупным его учением, которое сводило всё сущее к противоположности материи и формы, из которых первая представляет безграничную возможность противоположных определений, а вторая в эту неопределённую возможность вносит определение, составляющее истинную сущность вещей. Практическое значение этого начала оказывается всякий раз, как приходится прилагать общий закон к изменчивым в противоположные стороны явлениям жизни. Оно имеет силу не только в отношении к влечениям, но и в отношении к мужеству, которое составляет разумную середину между дерзостью и трусостью. Ниже мы увидим, что оно прилагается и к высшей добродетели – правде. Что касается до мудрости, то она сама не является серединой между крайностями, но она определяет эту середину. Поэтому Аристотель говорит, что в отношении к разуму эта середина представляет вершину. Вследствие этого, он, кроме практических добродетелей, относящихся к воле, признавал и то, что он называл дианоэтическими добродетелями [3] , которые относятся к разуму.

Как те, так и другие определяют, однако, лишь внутреннее существо человека; ими устанавливается требуемое нравственным законом отношение воли, разума и влечений. Но добродетель состоит не в одном только внутреннем строении души; она выражается и в отношениях человека к другим. Здесь основное требование нравственного закона заключается, как мы видели, в том, чтобы разумное существо было всегда целью, а не средством. В этом состоит правда, или воздаяние каждому того, что ему подобает. Это четвёртая и высшая из добродетелей, установленных древними. Она вместе с тем служит связью всех остальных.

Мы видели, что и в юридической области господствует правда, но в нравственности это начало получает более широкое значение. В древности эти две сферы строго не различались; только новая философия установила это различие, и это составляет одну из величайших её заслуг, ибо только этим ограждается внутренняя свобода человека от посягательств со стороны внешней власти. Всякое смешение этих понятий ведёт к порабощению совести внешним предписаниям.

Юридическая правда определяет отношение внешней свободы лиц; она требует, чтобы каждому воздавалось то, что ему принадлежит по юридическому закону. Поэтому здесь всякой обязанности соответствует право. И нравственный закон, как мы видели, освящает эти отношения, ибо этого требует уважение к человеку как разумному существу. Но нравственный закон идёт далее. Он требует, чтобы человеку воздавалось не только то, что присваивается ему юридическим законом, но и то, что подобает ему по закону нравственному. В этом состоит внутренняя правда, в отличие от внешней. Но согласно с существом нравственного закона, это предписание есть не более, как руководство для собственной деятельности человека; оно относится исключительно к внутренней свободе, составляющей область личного самоопределения. Поэтому исполнение этого закона вполне зависит от совести; нравственной обязанности не соответствует никакое право. Так, например, христианство предписывает любить врагов и подставлять обидчику свою щёку; но это не значит, что враги наши имеют право на нашу любовь, и ещё менее этим устанавливается право бить другого по щекам. Точно так же из предписания помогать ближним вовсе не следует право на помощь. Все эти явления любви суть избыток, проистекающий от полноты собственного чувства, но не представляющийся в виде внешнего требования. В этом широком смысле обязанности внутренней правды могут относиться не только к другим людям, но и к самому себе и к Богу. Так понимается правда как высшая добродетель и в христианской религии. Праведником называется тот, кто неуклонно исполняет нравственный закон, «творящий правду праведник есть».