Навола - Паоло Бачигалупи

— Почему?

— Он старый!

— Многие девушки выходят за мужчин, которые годятся им в отцы, а он вовсе не стар. — При виде ужаса на моем лице Челия рассмеялась. — Ай, Давико. Для меня было бы глупостью стать женой такого человека. Что это даст нашей семье? Твой отец уже пометил его щеку. — Она задумчиво посмотрела вслед Филиппо. — Но говорят, что он очень-очень-очень богат.

— Хватит, сестра. Достаточно.

Филиппо был загадкой: вечно с бутылкой, вечно похотливый, вечно грубый, как сотворенный Калибой чертенок, — однако отец и Мерио терпели его и даже потакали ему.

Несмотря на многочисленные недостатки Филиппо, ленивым он не был. Приняв ванну, выпив вина и ущипнув за задницу всех наших служанок (а также немало стражников), он засел в скриптории. Работал, переругиваясь и перешучиваясь с нашими абакасси, непрерывно извергая поток непристойностей — сплошные члены, влагалища, анусы, священники, козлы и тому подобное, — и побуждая всех трудиться усердней.

В скриптории висели отражающие лампы, и безрассудные мотыльки роились вокруг них до глубокой ночи. Чашки с крепким черным чаем передавались туда-сюда — прибывали полными, возвращались пустыми и вновь прибывали полными, — позволяя абакасси сохранять остроту ума, а литиджи — остроту глаз, в то время как мы с отцом встречались с делегациями, торговцами, дипломатами, владельцами рудников, главами гильдий и ремесленниками. Список был длинным, а наш бизнес напоминал реку Ливию весной, полноводную, быструю и кажущуюся бесконечной.

Я старался избегать Филиппо из-за его вечной грубости, но ему как будто нравилось мельтешить и колобродить, что в скриптории, что в палаццо. И особенно нравилось раздражать Ашью. Когда я получал подарки от разных просителей или когда мы готовили к отправке подарки для наших многочисленных союзников, он заглядывал ей через плечо и комментировал каждый предмет.

— Думаете, госпоже калларино нужны мерайские румяна? Лучше подарите ей намордник, чтобы прикрыть лошадиные зубы, и калларино скажет вам спасибо.

Или...

— Чай из Ксима? Всем известно, что чай из Кетии лучше. Ксим не продает на сторону свои лучшие чаи.

Или...

— Вы дарите окружным выборным винтаж грантинеро? Не мечите изумруды перед тараканами! Зачем тратить столь доброе вино на столь неискушенное нёбо?

И так далее.

В мой день имени прибыло много даров, но еще больше отправили мы сами. Золото, и драгоценные камни, и резные слоновьи бивни, и рога серратин для архиномо, поддерживавших калларино. Керамика и шоколад для окружных выборных в Каллендре. Чай и лазурные глазки для представителей гильдий. Павлиньи перья и духи из Шеру, румяна из Мераи для дам. Медальоны из воловьей кости, увековечивавшие наше имя в старинном наволанском стиле, для вианомо, которые оказывали нам услуги в порту, складах и тавернах. Роскошный рысак для калларино. Весь день напролет Ашья давала указания служанкам Софи, Сиссии и Тересе, чтобы заворачивали знаки нашего уважения и вручали доброжелателям перед уходом. Наша щедрость была столь велика, что Полоносу и Релусу было приказано угощать абрикосами, медом и другими сластями каждого ребенка, который появится у наших ворот, вне зависимости от положения.

В последние недели перед торжествами мы не работали. Мы устраивали обеды. Выбирались в холмы полюбоваться летними цветами и скрыться от жары. По вечерам, когда жара спадала, в куадра разливали холодное вино и затевали игры.

Отец заплатил талантливому молодому художнику Арвино Касарокка, чтобы тот написал портрет Челии.

И потому в один прекрасный день Челия в белом платье, выделявшемся на фоне цветов, улеглась, положив руки на пояс и устремив глаза в синее небо, на склоне холма, покрытом желтыми коронами Калибы и пурпурными цветами нефта.

А мы — я, Джованни, Пьеро, Чьерко и Никколетта — сидели поблизости, дразня и подшучивая, пока юный маэстро искусств добивался от Челии неподвижности.

— Пожалуйста, сиа Челия, чуть поспокойнее, — умолял Касарокка.

— Да, не шевелись, — потребовала Никколетта и бросила цветок нефта, который приземлился Челии на лицо.

— Сей феската! — Челия стряхнула цветок, села и мазнула тремя пальцами в нашу сторону. — Иди сюда, Никколетта, и ложись. У нас одинаковые пропорции.

— Най, сиа! — запротестовал Касарокка. — Пожалуйста! Я должен писать только вас! Этот портрет будет висеть в палаццо Регулаи!

— Чи. — Челия смерила его мрачным взглядом. — Будь вы таким хорошим художником, как утверждаете, смогли бы запомнить меня с одного взгляда, но я лежу здесь часами.

Джованни, которому настала очередь держать над Челией зонтик, чтобы не обгорела на солнце, сказал:

— Не каждого пишет такой мастер, Челия. Ты должна быть польщена. Он оказывает тебе не меньшую честь, чем ты ему.

— Тогда ложись сюда.

— И правда, Джованни! — вмешался Пьеро. — Твоя задница вполне сможет заменить ее.

— Не начинай, Пьеро. Если что и является точной копией моей задницы, так это твое лицо, — парировала Челия.

Мы все взвыли.

— Чи! Мы оба нобили ансенс! — возразил Пьеро. — Ты должна лучше относиться к своим людям.

Он подобрался к Челии и попытался схватить ее руку и поцеловать, но она шлепнула его.

— Ты и твои нобили ансенс. У тебя точно задница вместо лица, потому что с твоих губ срывается исключительно дерьмо. — Челия снова упала в цветы. — Пишите меня, маэстро. Пишите.

Пьеро надулся. Все прочие принялись поддразнивать его.

— Она фата хаоса, — горько заявил он, но даже Джованни, который был добрее прочих и служил нашими веритас и амикус44, засмеялся.

Дни шли, солнечные, яркие, все более оживленные и теплые, и вскоре портрет был закончен.

Отец приказал повесить его в галерее с колоннами, которая вела к библиотеке на втором этаже.

— Чи. Это неизящно, — заявила Челия, увидев портрет.

— По-моему, ты красивая, — возразил я, разглядывая картину. — И мне нравятся цветы. Касарокка — настоящий мастер.

— Разумеется, я красивая, — раздраженно сказала она.

— Так разве не в этом идея?

— В том, чтобы лежать красивой среди цветов? — Она многозначительно посмотрела на меня.

Я нахмурился, пытаясь понять проблему.

— Тебе не кажется, что он очень хорошо написал цветы? Мне очень нравится. Если немного отойти назад, они превратятся в поле.

— И я вишу здесь, рядом с дверью библиотеки твоего отца, где бывают его самые важные деловые партнеры.

— Но разве это неправильно? Ты почти наша семья. Посмотри на себя: ты рядом со старым Быком. Кто может просить большего?

Она кинула на меня гневный взгляд и ушла прочь. Я разглядывал картину, пытаясь понять, что вызвало такое раздражение. Портрет удался. Она выглядела дразнящей, понимающей. Амо свидетель, это была Челия, написанная маслом. Игривая, живая и прекрасная. Касарокка превзошел сам себя. Он был таким же мастером, как Арраньяло.

Я отступил, чтобы окинуть ее взглядом целиком, и ощутил за спиной присутствие отца. Он подошел тихо, но, должно быть, я уловил дыхание или услышал шелест бархатных туфель, потому что совсем не удивился, обернувшись и увидев его. Он постоял рядом, разглядывая портрет.

— Челии не нравится, — сказал я.

— Конечно, не нравится. — Отец чуть улыбнулся. — Она видит волны Черулеи, но чувствует глубины Урулы. Челия умная девочка.

Я хотел поспорить, потому что ощутил упрек в недостатке проницательности, но отец сменил тему.

— Мерайский посол устраивает сегодня праздник, — сказал он. — В честь Апексии. Тебе следует там быть. Ашья выбрала для тебя одежду.

Я вздохнул:

— Не сомневаюсь, что она будет натирать.

— Скорее всего, — рассмеялся отец. — Но теперь ты представляешь нас, и Ашья лучше всех знает, как сделать тебя импозантным.

— Челия тоже там будет?

— Разумеется. И Филиппо.

— Шутишь?

Отец пожал плечами:

— Филиппо любит праздники.

Жесткий воротник и Филиппо. Я надеялся избежать хотя бы одного из них.

Глава 18

Воротник натирал, а глаза Филиппо возбужденно сверкали, когда мы подходили к резиденции посла.

— Всегда приятно увидеть наволанцев празднующими, — сказал Филиппо. — Намного