Веймар 1918—1933: история первой немецкой демократии - Генрих Август Винклер

Меркера лояльным правительству), остальные министры во главе с вице-канцлером Шиффером остались в Берлине{108}.

Утром 13 марта, когда правительство уже покинуло столицу и Капп установил контроль над рейхсканцелярией, в Берлине появилась листовка, призывавшая пролетариат к единству и провозглашавшая «всеобщую забастовку по всей линии». Подтекстом стояли подписи рейхспрезидента Эберта, рейхсминистров — социал-демократов и председателя СДПГ Отто Велса. Но еще в тот же день министры, осыпанные в Дрездене упреками генералом Меркером, дистанцировались от воззвания. И на самом деле воззвание противоречило всему, что до этого говорили Эберт, Бауэр и Носке. Требование всеобщей забастовки означало крутой поворот в политике, проводившейся до 13 марта 1920 г. Тем не менее Носке заранее ознакомился и одобрил текст воззвания, написанный Ульрихом Раушером, пресс-атташе имперского правительства, как мы знаем благодаря личному свидетельству министра. Что касается остальных министров — социал-демократов и Эберта, то они, очевидно, не были в курсе дела. Зато можно предположить, что Отто Веле знал о призыве к забастовке до опубликования и расценивал его политически правильным{109}.

Провозглашение всеобщей забастовки было связано с большими рисками, и все же оно было властным требованием момента. Социал-демократы должны были считаться с тем, что левые радикалы используют забастовку в своих целях и тем самым навяжут СДПГ борьбу на втором фронте. Но если бы экономическая жизнь продолжала течь обычным путем, то, во-первых, у путчистов не было бы причины так быстро начать отступление. Во-вторых, можно предположить, что если бы рабочие своими действиями не придали особый вес призыву рейхспрезидента и правительства, то значительная часть чиновничества пошла бы на поводу у путчистов. В конце концов если бы от СДПГ не последовало призыва к защите республики, то рабочие толпами стали бы переходить к независимым социал-демократам и коммунистам. При подобных обстоятельствах 13 марта какой-либо альтернативы всеобщей забастовке не имелось.

Руководство забастовкой осуществлялось, однако, не СДПГ, а Всеобщей федерацией немецких профсоюзов (АДГБ — это было новое название головной организации Свободных профсоюзов с момента их первого послевоенного конгресса в июле 1919 г.). Внутри социал-демократических профсоюзов влияние оппозиционных сил, склонявшихся к НСДПГ, усилилось с ноября 1918 г. до такой степени, что профсоюзное руководство не могло их больше игнорировать. Таким образом, профсоюзы образца весны 1920 г. практически воплощали собой рабочее единство. К тому же они должны были в меньшей степени действовать с оглядкой на правительство, чем СДПГ. Правило, справедливое для социал-демократов, было тем более справедливо для профсоюзов: если бы они не бросили вызов путчистам, то под угрозой оказалось бы единство профсоюзной организации. В результате 13 марта ни АДГБ, ни родственному ей Трудовому объединению свободных союзов служащих (АфА)[16] не потребовалось много времени, чтобы прийти к выводу: провозглашение всеобщей забастовки является неизбежным шагом.

Профсоюзы не посчитали нужным согласовать это решение с работодателями, с которыми они официально сотрудничали с ноября 1918 г. Весной 1920 г. отношения между трудом и капиталом уже не были такими гармоничными, как в момент основания ЦАГ. Самый сильный из независимых немецких профсоюзов — Профсоюз немецких металлистов — в октября 1919 г. даже вышел из ЦАГ, чтобы продемонстрировать свою готовность более активно защищать интересы рабочих. Со своей стороны предприниматели, выступая против закона о производственных советах, четко показали, что они не готовы к дальнейшим уступкам организованным рабочим. От предпринимателей не стоило ожидать одобрения всеобщей забастовки даже в том случае, если они, что, как правило, и было, отрицательно относились к путчу правых радикалов. С другой стороны, было маловероятным, что работодатели используют политическую забастовку в качестве повода для роспуска ЦАГ. И все же даже если бы они были готовы поступить именно так, это ничего не изменило бы в линии профсоюзов.

Председатель АДГБ, Карл Легин, хотел подстраховать акцию протеста на левом фланге за счет включения НСДПГ в руководство забастовкой. Но соответствующее предложение было отклонено независимыми, которые не хотели действовать заодно с социал-демократами большинства. Зато 16 марта к стачечному комитету, образованному АДГБ и АфА, примкнул Дейче Беамтентбунд — Союз немецких чиновников. Левые радикалы образовали свой собственный орган руководства забастовкой — «Центральный забастовочный комитет Гросс-Берлин», в который, в свою очередь, вошли Берлинская профсоюзная комиссия, КПГ, НСДПГ, «красный» Берлинский исполнительный совет, а также центральное правление производственных советов. Относительно целей всеобщей забастовки у радикалов и умеренных были различные представления. В то время как СДПГ и профсоюзы хотели восстановить в правах легитимный кабинет Бауэра, НСДПГ стремилась к созданию чисто социалистического правительства. Что касается КПГ, то оказалось, что в отсутствие Пауля Леви, отбывавшего наказание, партия оказалась дезориентированной. Сначала 13 марта ее ЦК заявил, что революционный пролетариат «не пошевелит и пальцем для того, чтобы помочь погибающему в стыде и позоре правительству убийц Карла Либкнехта и Розы Люксембург». Но так как повсеместно рядовые коммунисты с самого начала приняли участие во всеобщей забастовке, партия на следующий день приняла новую директиву. В своем втором воззвании КПГ охарактеризовала всеобщую стачку как начало борьбы против военной диктатуры. В циркулярном письме рядовым коммунистам даже напоминалось о том, что они должны не только четко представлять свои собственные главные цели, но и то, что «они являются не единственными участниками этой акции и ограничены в своих действиях целями, которые ставит перед собой в данное время большинство рабочих». Это было не больше и не меньше, чем призыв к единству действий коммунистов, независимых социал-демократов и социал-демократов большинства, т. е. полная противоположность тому, что провозгласила КПГ 13 марта{110}.

Активные сторонники, на которых могли опереться Капп и Лютвиц, с самого начала представляли собой лишь небольшую часть немецкого общества. Прежде всего это была консервативная среда Остэльбии, выступившая в марте 1920 г. против своего отстранения от власти. Костяк заговорщиков в старопрусских провинциях составляли крупные землевладельцы, офицеры и должностные лица — выходцы из образованных слоев буржуазии. Большинство предпринимателей в отличие от помещиков рассматривали путч с политической точки как неудачное предприятие, поскольку он должен был привести к тяжелым народно-хозяйственным потрясениям. Этой точки зрения придерживались даже те промышленники, которые финансово поддерживали Национальное объединение по причине его воинствующего антикоммунизма. В рейхсвере также преобладали силы, которые полагали, что непосредственным результатом государственного переворота, осуществленного правыми радикалами, станет массовый приток сторонников в лагерь крайне левых. Риски такой поляризации оценивались реалистически мыслящими генералами рейхсвера как более значительные, чем те преимущества, которые могла принести им военная диктатура. В отношении бюрократии дела обстояли также. Только в восточных провинциях Пруссии значительная часть чиновничества, в том числе многие ландраты, оказала поддержку путчистам. Государственные служащие министерств Пруссии и рейха почти без исключения последовали рекомендации соответствующих помощников статс-секретарей,