На 100 лет вперед. Искусство долгосрочного мышления, или Как человечество разучилось думать о будущем - Роман Кржнарик

экоцида – масштабного истребления живой природы – преступлением в рамках международного права. Одна из ведущих юристов по экологическому праву Полли Хиггинс (умерла в 2019 г.) назвала экоцид «незримым международным преступлением нашего времени». Она убедительно доказала, что юридически его следует рассматривать как эквивалент геноцида, или этнической чистки, а ответственные за экоцид лица – руководители компаний и министры правительств – должны отвечать перед Международным уголовным судом в Гааге. По ее словам, принятие такого закона вполне реально: нужно лишь, чтобы две трети государств – членов этой организации подписались под ним. Большинство правоведов сходятся во мнении, что действия лесозаготовительных компаний, наносящие ущерб экосистеме тропических лесов Амазонки, или сознательная дестабилизация климата нефтяными корпорациями подпадают под определение экоцида. Как отметила Хиггинс, переход в правовом мышлении к пониманию статуса Земли как живого существа, а не как инертной частной собственности, «кардинально меняет наше представление о долгосрочной перспективе, поскольку стоит нам оказаться в роли попечителей, опекунов, как мы начинаем брать ответственность за будущие поколения»[293].

Критики экоцида утверждают, что Международный уголовный суд вряд ли можно назвать институтом, внушающим доверие. С момента своего создания в 2002 г. он рассмотрел менее 50 исков по таким статьям, как военные преступления и геноцид, при этом процент обвинительных приговоров по ним был тоже весьма незначительным. Однако следует помнить, что правовые институты, как и сами законы, не застрахованы от изменений, а значит, со временем Международный уголовный суд может стать более эффективным. Расширяющееся движение за криминализацию экоцида напоминает своей амбициозностью, потенциальным масштабом изменений и силой противодействия со стороны бизнеса движение за отмену рабства в его начале в 1780-х гг. Возможно, Полли Хиггинс будут помнить наравне с великими борцами против рабства XVIII в. Но даже если нет, она, несомненно, заслужила память о себе как о хорошем предке.

Самоуправляемые города-государства

В древнегреческом мифе Персей смог одолеть Медузу путем хитроумного трюка: он бился, глядя на ее отражение в своем щите. Сегодня мы можем победить Медузу краткосрочного мышления, используя аналогичную стратегию – полную передачу власти с национального уровня на уровень муниципалитетов. Этот последний из четырех принципов построения глубинной демократии не направлен непосредственно на расширение прав и возможностей будущих поколений, но служит их интересам в результате передачи полномочий по принятию ряда решений от центрального правительства, где музыку, как правило, заказывают корпорации и другие влиятельные игроки, стремящиеся к краткосрочной выгоде. Анализ с использованием индекса межпоколенческой солидарности подтверждает целесообразность такого подхода: чем более децентрализовано принятие решений в правительстве, тем лучше оно функционирует с точки зрения долгосрочной государственной политики. Именно поэтому страны с высоким уровнем федерализации, такие как Швейцария, показывают наилучшие результаты[294]. Предлагаемый переход будет способствовать тому, что лауреат Нобелевской премии по экономике Элинор Остром назвала «полицентрическим управлением», когда политическая власть распределяется между несколькими сложноподчиненными уровнями управления – от местного до глобального[295].

Отобрать власть у национальных правительств крайне непросто. Как же воплотить это прозрение в реальность? Я уверен, что стоит придерживаться подхода, который уже доказал свою эффективность, и поддержать возрождение древнегреческого идеала полиса, или самоуправляемого города-государства. Тем более что это уже происходит. По всему миру рост недовольства демократической политикой на национальном уровне сопровождается усилением роли и автономии городов, причем в масштабах, невиданных со времен эпохи Возрождения, когда города-государства, такие как Флоренция или Венеция, достигли своего расцвета.

Будущее человечества связано с городами. Людей, проживающих не просто в городах, а в мегалополисах с населением более 10 млн человек, подобных Большому Сан-Паулу (21 млн человек) и агломерации Токио – Нагоя – Осака, известной как Пояс Тайхэйё (более 80 млн человек), с каждым годом становится все больше. В настоящее время Китай реорганизуется вокруг двух десятков кластеров, в каждом из которых проживает до 100 млн человек. По прогнозам ООН, уже к 2030 г. в мире появятся 43 подобных кластера, в которых будет проживать две трети населения планеты и сосредоточена подавляющая часть мирового богатства[296].

Города не только вбирают в себя все больше людей, но и становятся все более влиятельными в политическом плане. В июне 2017 г., всего через неделю после того, как Дональд Трамп объявил о выходе США из Парижского соглашения по климату, 279 мэров американских городов, таких как Бостон и Майами, совокупно представляющих каждого пятого американца, обязались де-факто соблюдать требования соглашения на своей территории. В Англии еще в начале тысячелетия не было ни одного мэра, избранного прямым голосованием, а теперь их уже 23, в том числе в таких крупных городах, как Лондон и Манчестер, причем в предвыборных кампаниях участвует все больше высокопрофессиональных кандидатов. Это новое поколение автономных городов объединяется в сети, такие как C40 (города, активно участвующие в борьбе с изменением климата), Глобальный парламент мэров и сеть 100 устойчивых городов, спонсируемая Фондом Рокфеллера. Эти сети имеют решающее значение для преодоления тупиковой ситуации, сложившейся в решении коллективных задач, таких как заключение международных соглашений по сокращению выбросов парниковых газов. Эксперт по международным отношениям Параг Ханна утверждает, что мы наблюдаем зарождение новой дипломатии, когда города обходят национальные правительства и заключают друг с другом независимые торговые и иные соглашения, подобно тому как это делали почти 200 городов Ганзейского союза в Северной Европе в XV–XVI вв. «Мы вступаем в эпоху, когда города будут иметь большее значение, чем государства», – заключает Ханна[297]. Децентрализация становится все более политически неизбежной. Просто представьте себе Европу как конфедерацию городов-государств XXI в.[298]

Этот ренессанс власти городов отчасти объясняется ростом признания, что они гораздо эффективнее государств в решении долгосрочных проблем, таких как перерасход экологического капитала, миграционное давление и имущественное неравенство. Города обладают гибкостью и адаптивностью, что делает их устойчивыми перед лицом перемен в отличие от большинства централизованных национальных правительств, которые часто страдают от косности своих институтов и оторванности от жизни граждан. Это не означает, что города безупречны в политическом смысле: в любом из них есть свои коррумпированные чиновники и предприятия, стремящиеся к сиюминутной выгоде. Но если вы ищете инновационное долгосрочное видение, то найти его можно на уровне города. Нам нужно больше таких городов, как Фрайбург в Германии, где владельцы личного автотранспорта вынуждены парковать его на окраинах жилых комплексов, 40 % семей не имеют автомобилей, а более трети поездок совершается на велосипеде. Нам нужно больше таких городов, как Париж, мэр которого Анн Идальго привела в ярость автомобилистов, построив сотни километров велодорожек и превратив автодороги в парки. Нам нужно больше таких городов, как Индже в Южной Корее, где 93 % электроэнергии получают из возобновляемых источников, почти половина из которых – ветряные. Нам нужна креативность таких