Птичка в клетке или Клетка с птичкой - Нинель Лав

в другую комнату, он смирился и после рождения дочери попытался наладить сексуальные отношения, начинал ласкать ее, целовал с языком, пытаясь возбудить, старался не делать ей больно, раз, два, три… но она все равно лежала под ним «бревном», и он понял, что ей все равно! «Все равно» на себя, «все равно» на него, «все равно» на то, что он с ней делает… И тогда он снова попытался ее… Но она не далась — влепила ему пощечину и пригрозила полицией. Больше близости у них не было, но цели своей добился — у них родилась вторая дочь и в армию его не забрали…

А брак — для его пользы — он умолил ее сохранить (работал то он под началом ее отца), ей было по-прежнему «все равно»… ведь с разбитым сердцем не живут… а существуют.

И вот недавно он взглянул на жену и испугался, увидев те же самые обжигающие, медовые глаза, горящие счастливым возбуждением. Испугался того, что сломанная пружина в его «Сломанной кукле» каким-то чудом исправилась и без его ведома заработала, воскрешая к жизни своевольную, бесстрашную девчонку, так восхитившую его однажды. Испугался того, что эта очнувшаяся от сна «принцесса-амазонка» посмотрит на него удивленно и оценивающе и начнет оглядываться по сторонам в поисках своего счастливого, сероглазого «принца», не понимая, куда он делся, и почему рядом с ней он — Анатолий Меркулов. Испугался лошадиного запаха, исходящего от ее рук, самостоятельно принятого — без него! — решения устроиться на работу и попытался надавить, сломать ожившую вдруг пружину, поставив жесткое условие жене: «Либо семья и машина, либо работа с конюшней, развод и нищета!». Надавил по привычке, хотя сердце его болезненно сжалось от нехорошего предчувствия — его покорная жена, пятнадцать лет жившая в добровольном, семейном рабстве, изменилась, снова превратилась в непокорную, своевольную гордячку, которая, не задумываясь, обязательно выберет работу и конюшню, перешагнув через него и его интересы. Перешагнет и, не оглядываясь, пойдет своей дорогой, уводя с собой дочерей и семейное, стабильное благополучие. Он понимал, что должен себя вести по-другому: поддерживать, помогать, разделять ее интересы и, возможно, спустя годы ему все же удастся занять место сероглазого «принца» в мире «кентавров». Но по-другому он не умел, а переделывать себя было слишком хлопотно и обременительно, да и любви — «большой и светлой», из-за которой он буквально заставил свою избранницу ценой собственной свободы «отомстить» неблагодарному «принцу», уже не было.

Так ради чего суетиться?

Даже лучше, если они сейчас разведутся. У него теперь есть все, о чем он мечтал: и московская прописка, и собственная квартира в Измайлово, и машина, и даже собственная дача, записанная на мать, о которой жена ничего не знает.

Что-то он задержался на этой ступеньке — пора двигаться дальше. Надо помириться с Лариской, она его давно ждет и была согласна поделиться доходом от своего процветающего дизайнерского агентства, а он все медлил, сомневался…

А может, и правильно медлил, сомневался?!

Он хорошо помнил свои прежние страхи, как вздрагивал первые годы брака от каждого звонка в дверь, ожидая увидеть на пороге «своего» дома раскаявшегося «принца». Помнил, как радовался переезду в квартиру бабушки жены — теперь «принц» не придет, не разрушит его с таким трудом налаженное семейное счастье. Он хорошо помнил его внешность и, когда увидел рядом с женой высокого, сероглазого мужчину, удивительно похожего на «принца», запаниковал, рассердился и стал совершать ошибки. Одну за другой! Он стал следить за ними, выяснять, выспрашивать и забыл о собственной осторожности…

А этого делать было нельзя!

…И вот теперь они стояли на пороге развода, ему нужно было сделать правильный выбор, чтобы не пожалеть о нем в дальнейшем.

Так звонить или не звонить, поздравлять почти бывшую жену с днем рождения или сделать вид, что ему до нее нет никакого дела, и они давно уже чужие люди…

35

Как всегда, на конюшне кипела и бурлила жизнь: лошади ржали, собаки лаяли, корова, которую привел из деревни сторож Михалыч, чтобы отпоить парным молочком своих «девонек», мычала, рабочие пилили, а Галина ругалась с прорабом…

— Это грабеж! Столько денег на косметический ремонт? — возмущенно кричала Галина, громко хлопая ладонью по столу. — Расторгаем договор!

— Какого косметического? — прораб, степенный деревенский мужик с черной бородой, озабоченно заглянул в смету через старенький, колченогий стол и вздохнул с облегчением. — Вы что-то путаете Галина Петровна. Это смета капитального ремонта конюшни с заменой труб водопровода и установкой отопительного котла.

— О чем это вы, Сергей Харитонович? Какое отопление? — нервным движением Галина заправила за уши черные волосы, подстриженные под каре. Ее большие коровьи с поволокой глаза на минуту утратили постоянную, усталую грустинку и налились отчаянной злостью. — Может, еще прикажете ковры в денниках постелить и дорожки мрамором выложить? Мне такие расходы не по плечу! Я не граф Орлов!

В кабинете повисла напряженная тишина.

Спорщики смотрели друг на друга, и никто не хотел уступать.

Издалека услышав «обсуждение рабочих моментов», Кира извинилась перед гостями и побежала в «тренерскую», гордо именуемую Михалычем — «офисом».

Арсен, как сторожил, покатил коляску с Павлом в конюшню знакомить с лошадьми, а Дмитрий Викторович предпочел поучаствовать в «рабочем моменте» и пошел следом за Кирой. Сергей, немного посомневавшись поспешил за объектом охранения, решив, что в свой выходной обязательно поедет с Арсеном на конюшню и все тут основательно рассмотрит.

— Мы заметили, что ты не граф Орлов, — усмехнулась Кира, подходя к окну «тренерской» и вмешиваясь в разговор, «вызывая огонь на себя». — Это я просила Сергея Харитоновича составить полную смету капитального ремонта.

— Когда мы договаривались о продаже тебе половины моей конюшни, ты была согласна на косметический ремонт и первоочередную покупку оборудования по переработке навоза в гранулированное удобрение. А теперь что? — Галина раздраженно швырнула смету на стол, листы веером легли на помутневший от времени пластик. — Лешка уже о поставке оборудования договаривается…

— Я понимаю, Галь, что твоему сыну не терпится начать работать, вопрос только в том, куда ставить это оборудование?

— На первый этаж административного здания.

— У которого нет дверей, крыша течет, и стекла в окнах выбиты.

Галина насупилась — правда