Драконово семя - Саша Кругосветов

ним лиц. Алексеев ставил условием, чтобы Николаю II не было причинено какого-либо вреда. Князь Львов, приняв предложение Алексеева, немедленно отбыл в Москву. Примерно 25 октября 1916 года Алексеев вызвал к себе Вырубова и спросил его, знает ли тот содержание его разговора со Львовым. Вырубов, естественно, все отрицал, на что Алексеев попросил его срочно передать Львову, что день, о котором они со Львовым условились, наступит 30 октября. Вырубов при этом обратил внимание на то, что во время их разговора Алексеев выглядел очень плохо и вел себя крайне нервно. Вырубов немедленно послал в Москву ко Львову курьера, но судьба распорядилась иначе – на следующий день Алексеев всерьез заболел и слег в постель. Спустя короткое время он выехал в Крым на лечение. В Крыму Львов с ним вновь встретился, но, вернувшись, сообщил, что Алексеев изменил свое мнение о возможности переворота, опасаясь революции и развала фронта.

Февральская революция 1917-го окончательно пролила свет на подноготную героя. Под надуманным предлогом генерал-адъютант вызвал в Ставку государя. Сразу после отъезда Николая II в Петрограде начались волнения, но Алексеев информировал о них царя недостоверно и тенденциозно, тормозя тем самым его распоряжения о выделении войск для жесткого подавления мятежа.

Послав тем не менее отряд генерал-адъютанта Иванова в Петроград, царь распустил Госдуму и Совет министров под председательством князя Голицына, который допустил анархический бунт. В принципе, устранение Думы и правительства не играло для империи решающей роли, государь мог назначить другое правительство в любом городе – в Москве, в Нижнем Новгороде, в Могилеве – и вручить новому правительству все бразды правления. Но почему-то этого не сделал…

Возможно, дело в том, что в тот момент все мысли Николая II были заняты переживаниями за детей, которые тогда заболели корью: Ольга и наследник Алексей – 23 февраля, Татьяна – 24 февраля.

Получив известие о том, что Алексей может не пережить болезни, Николай твердо решил немедленно вернуться из Ставки в Царское Село, доверив дела Алексееву. Вечером 26 февраля государь отправил императрице телеграмму: «Выезжаю послезавтра, покончил здесь со всеми важными вопросами. Спи спокойно».

Попытки Алексеева уговорить государя остаться в Ставке, куда сходились все нити военного управления и куда должны были приехать наследник и императрица, оказались тщетными.

Между четырьмя и пятью часами утра 28 февраля государь сел в литерный поезд и отправился в путь. И на сорок часов фактически исчез из страны – в самый разгар драмы, когда ситуация менялась ежечасно. Царский поезд направляют к Пскову, где его блокирует откровенный сподвижник Алексеева – командующий Северным фронтом генерал Рузский.

Как и многие представители военной элиты России, Рузский, командующий Северным фронтом, был недоволен Николаем II (несмотря на все благодеяния государя, а может быть, и поэтому – считал, что его высокие генеральские заслуги недооценены). Он полагал, что царю необходимо уступить реальную власть в стране представителям крупной буржуазии. С этой целью он вошел в контакт с мультимиллионером А. Гучковым, занятым подготовкой переворота.

Когда в Петрограде разразился бунт, Рузский под предлогом обсуждения дальнейших действий заманил Николая II в свой штаб в Псков.

Утром 1 (14) марта 1917 года царский поезд был остановлен у станции Малая Вишера известием, что на станции Любань его поджидает засада из революционно настроенных войск. Государь принял решение направиться в штаб Северного фронта в Пскове, куда прибыл вечером того же дня. Там он оказался под домашним арестом – фактически был задержан командующим фронтом генералом Николаем Рузским.

Вот что пишет о приезде в Псков флигель-адъютант Мордвинов: «Будучи дежурным флигель-адъютантом, я стоял у открытой двери площадки вагона и смотрел на приближающуюся платформу. Она была почти не освещена и совершенно пустынна. Ни военного, ни гражданского начальства (за исключением, кажется, губернатора), всегда задолго и в большом числе собиравшегося для встречи Государя, на ней не было.

Где-то посредине платформы находился, вероятно, дежурный помощник начальника станции, а на отдаленном конце маячил силуэт караульного солдата.

Поезд остановился. Прошло несколько минут. На платформу вышел какой-то офицер, посмотрел на наш поезд и скрылся. Прошло еще несколько минут, прежде чем я увидел наконец генерала Рузского, переходящего рельсы и направляющегося в нашу сторону. Рузский шел медленно, как бы нехотя и, как нам показалось, будто нарочно не спеша. Голова его, видимо в раздумье, была низко опущена. За ним, немного отступя, шли генерал Данилов и еще два-три офицера его штаба. Сейчас же было доложено, и Государь его принял, а в наш вагон вошли генерал Данилов с другими генералами, расспрашивая об обстоятельствах прибытия литерного поезда в Псков и о дальнейших наших намерениях.

– Вам все-таки вряд ли удастся скоро проехать в Царское, – заявил Данилов, – вероятно, придется здесь выждать или вернуться в Ставку. По дороге неспокойно, и только что получилось известие, что в Луге вспыхнули беспорядки и город оказался во власти бунтующих солдат.

Об отъезде Родзянко[60] в Псков в штабе ничего не было известно; тот оставался еще в Петрограде, но от него пришли телеграммы, что в городе началось избиение офицеров, возникло якобы страшное возбуждение против Государя и весь Петроград находится теперь во власти взбунтовавшихся солдат. Генерал Данилов был мрачен и, как всегда, очень неразговорчив (Данилов, еще задолго до революции, был ярым противником Государя).

Рузский недолго оставался у Государя и вскоре пришел к нам, кажется в купе Долгорукова, и, как сейчас помню, в раздраженном утомлении откинулся на спинку дивана.

Граф Фредерикс[61] и все остальные столпились вокруг него, желая узнать, что происходит в Петрограде и каково его мнение о происходящем.

– Теперь уже трудно что-нибудь сделать, – сердито говорил Рузский, – давно настаивали на реформах, которых вся страна требовала… не слушались… голос хлыста Распутина имел больший вес… вот и дошли до Протопопова, до неизвестного премьера Голицына… до всего того, что сейчас… посылать войска в Петроград уже поздно, выйдет лишнее кровопролитие и ненужное сопротивление… следовало бы их вернуть.

– Меня удивляет, при чем тут Распутин, – спокойно возразил граф Фредерикс. – Какое он мог иметь влияние на дела? Я, например, даже совершенно его не знал.

– О вас, граф, никто и не говорит, вы вообще были в стороне, – вставил Рузский.

– Что же, по-вашему, теперь делать? – спросили несколько голосов.

– Что делать? – переспросил Рузский. – Теперь придется, быть может, сдаваться на милость победителя».

Данилов говорил так, как будто он, Данилов, снисходил до государя и его окружения – «вам вряд ли удастся», «придется выждать» и прочее. Он не был похож на человека, решившего непременно исполнить